Маниакальное, параноидное и депрессивное решения

Маниакальное, параноидное и депрессивное решения

Полностью установившиеся интроекция, проекция и отрицание имеют общую функцию поддержания и защиты переживания первоначального идеального состояния. Затем это состояние продолжает существовать как взаимосвязь между всемогущим Собственным Я и инт-роективным присутствием полностью удовлетворяющего материнского образа, в то время как образы фрустри-рованного Собственного Я и полностью фрустрирующего объекта удерживаются отсутствующими за счет проекции и отрицания. В случае успеха эта констелляция может представлять эволюционное ядро переживания приподнятого настроения всемогущества, регрессивно возрождаемого в маниакальных психозах в дальнейшей жизни.

Так как любая фрустрация добавляет новый эмпирический материал – как «реальный», так и проективный – к образу «абсолютно плохого» объекта, то этот объект будет становиться тем сильнее, чем больше фрустрации будет во взаимодействиях между ребенком и его матерью, в то время как «абсолютно хороший» образ будет соответственно слабеть и его ощутимое присутствие окажется под угрозой. Однако в ситуации, когда отрицание дольше не может сдерживать прорыв образа «абсолютно плохого» объекта как ощутимо присутствующего, представляется, что теперь само существование образа плохого объекта парадоксальным образом предлагает новый способ сохранения переживаемой дифференцированнее™ между Собственным Я и объектным миром.

Установление двух прямо противоположных объектных образов первоначально было вызвано необходимостью сохранить дифференцированность как исключительно приятный опыт. Однако, когда фрустрация стала представленной, создался объектный образ, которому как таковому не угрожает агрессия; наоборот, чем большее количество агрессии проецируется на «абсолютно плохой» объект, тем более сильным и преследующим он становится. При условии, что Собственное Я может сохранять свое эмпирическое всемогущество как обладатель и контролер удовлетворения, переживание дифференцированности может быть сохранено как существующее между Собственным Я и «абсолютно плохим» объектом.

Вероятно, это становится возможным, если происходит отказ Собственного Я от остающегося образа «абсолютно хорошего» объекта. Это обеспечивает образ Собственного Я неограниченной способностью к удовлетворению; все, что приятно и чем можно насладиться, будет переживаться как бы магически вызываемым Собственным Я. Отрицание будет специфически направлено против осознания того, что что-то хорошее может исходить от объекта4В этой частичной потере дифференцированности образ «абсолютно хорошего» объекта утрачивается, и объектный опыт будет с того времени полностью основываться на сохраненном образе «абсолютно плохого» объекта. Переживание его преследующего присутствия будет замещать «абсолютно хороший» интроект в его функции поддержания эмпирической дифференцированности между Собственным Я и объектом.

Сохранение переживания Собственного Я при этих обстоятельствах полностью зависит от сохранения всемогущества образа Собственного Я. Это требует, чтобы все несущие угрозу репрезентации Собственного Я, такие как фрустрирующие или обесценивающие, проективно приписывались образу «абсолютно плохого» объекта. Эта констелляция, в которой опыт дифференцированности основывается на дифференциации между образами «абсолютно хорошего» Собственного Я и «абсолютно плохого» объекта, не может допускать каких-либо слабых мест во всемогуществе Собственного Я или в исключительной враждебности объекта.

Это состояние, когда все хорошее содержится внутри, а все плохое – снаружи, сходно с постулатом Фрейда (1915а) об «очищенном удовольствии эго» как стадии развития, когда все, что приносит удовольствие, инкорпорируется в Собственном Я, а все, что не приносит удовольствия, приписывается внешнему миру. Это также сходно с «параноидной позицией», описанной Мелани Кляйн (1946) с другой точки зрения. Хотя эта констелляция опыта и представляет собой эволюционный тупик, она обеспечивает важное решение в чрезвычайных обстоятельствах для сохранения эмпирической дифференцированности между Собственным Я и объектом. Это состояние преходящим и мимолетным образом используется детьми до достижения константности Собственного Я и объекта, а также пограничными пациентами с их неполными и искаженными структурами. Более длительные или хронические регрессии к этому способу переживания наблюдаются у взрослых пациентов с параноидными психозами,

Хотя «параноидное» решение становится, таким образом, попыткой индивида оставаться психологически живым в ситуациях, влекущих за собой чрезмерные фрустрации, оно не может быть сохранено, если удовлетворяющий объект утерян и объективно [*]. В то время как субъективное переживание хорошего объекта утрачено путем частичного отказа индивида, продолжающиеся переживания удовлетворения необходимы для поддержания всемогущества Собственного Я в качестве его воспринимаемого поставщика. Даже если параноидное Собственное Я перемещает источник удовлетворения, оно не может пережить его актуальной приостановки.

В отличие от параноидного решения, констелляция опыта, которая становится вновь регрессивно мобилизованной в депрессивных психозах позднее в течение жизни, по-видимому, специфически представляет попытку Собственного Я психологически пережить потерю внешнего объекта и таким образом также и удовлетворения, обычно получаемого от него. Когда внешний объект и получаемое от него действительное удовлетворение утеряны, сохранение переживания Собственного Я передается полностью внутреннему миру репрезентаций, который еще не обеспечивает множества альтернатив на ранних стадиях развития.

Когда продолжительное отсутствие привычного удовлетворения приводит к постепенному исчезновению «абсолютно хорошего» интроекта с соответствующим усилением образа «абсолютно плохого» объекта, Собственное Я оказывается в чрезвычайной ситуации. Так как отсутствует удовольствие, получаемое от внешнего объекта, всемогущество Собственного Я не может быть спасено и сохранено путем идентификации или отвержения прогрессирующе слабеющего образа «абсолютно хорошего» объекта. Тогда как значительная потеря реального удовлетворения, таким образом, делает параноидное решение невозможным, единственным для Собственного Я путем сохранения дифференцированности в эмпирическом мире, насыщенном фрустрацией и агрессией, по-видимому, является идентификация с той частью объектной репрезентации, которой не грозит, но которую усиливает возрастающая агрессия. После глобальной идентификации Собственного Я с образом фрустрирую-щего объекта сохраняется переживаемая дифференци-рованность между Собственным Я, ставшим плохим, и подвергающимся угрозе образом хорошего объекта. Однако чем продолжительнее и тотальнее потеря удовлетворяющего внешнего объекта, тем меньше будет оставаться от интроекта хорошего объекта и тем больше будет вырастать и наполняться ненавистью бесполезный образ Собственного Я. Будучи идентифицировано с фру-стрирующим объектом, Собственное Я поглощает всю агрессию, и, когда образ хорошего объекта дольше не может быть сохранен, возникает реальная опасность деструкции Собственного Я.

Поскольку актуальные объектные утраты у маленьких детей обычно компенсируются новыми объектами, их переживания полной потери удовлетворяющего внешнего объекта склонны оставаться ограниченными по времени и обширности. Хотя вследствие этого у детей редко наблюдаются крайние формы депрессии с суицидальным поведением, травматические объектные потери в раннем детстве должны, вероятно, формировать главную психическую предрасположенность к психотическим депрессиям у взрослых пациентов.

Кажется, что депрессивная попытка оставаться живым психологически предполагает некоторую ранее установившуюся толерантность к фрустрированным и невсемогущим презентациям Собственного Я. Как мы увидим далее, это требует, чтобы был запущен процесс функционально-селективных идентификаций. Более стабильное установление базисной репрезентативной дифференцированности и более продолжительная ранняя структурализация, кажется, делают депрессивного пациента более резистентным относительно регрессии к недифференцированным уровням переживания, чем в случае с шизофреническими пациентами. Собственное Я депрессивного пациента не может больше прибегать к «психологическому суициду», но вместо этого имеет тенденцию к конкретному саморазрушению, когда его эмпирическое сохранение становится невозможным.

Таким образом, можно подвести итог: в случае «параноидного» решения переживание «абсолютно хорошего» объекта утрачено через частичный отказ, как внутренний, так и внешний, тогда как переживание «абсолютно плохого» объекта сохраняется в обоих отношениях. Переживание удовлетворения не утрачивается, хотя его эмпирический источник переместился от объекта к Собственному Я.

В случае «депрессивного» решения переживание удовлетворяющего внешнего объекта утрачено по причинам, не зависящим от ребенка. При попытке спасти внутренний образ хорошего объекта плохой объект эмпирически теряется через идентификацию как внешне, так и внутренне. Для сохранения дифференцированного переживания остаются именно внутренние взаимоотношения между образом Собственного Я, становящимся все более плохим, и прогрессивно затухающим образом хорошего объекта.

В отличие от шизофрении, при которой переживание дифференцированности регрессивно утеряно, другие большие психозы, по-видимому, демонстрируют регрессивное возрождение самых ранних попыток сохранить переживание Собственного Я путем манипулирования репрезентативным миром с примитивными психическими операциями интроекции, проекции и отрицания. Однако дальнейшее исследование начал и движущих сил этих состояний не входит в задачи автора этой книги. Здесь также не могут быть вновь рассмотрены более ранние психоаналитические взгляды, включающие классические психоаналитические исследования депрессии (Freud, 1917; Bibring, 1953; Joffe and Sandier, 1965; Jacobson, 1971).