Депрессивное личностное расстройство
Депрессивное личностное расстройство
В DSM-IV депрессивное личностное расстройство (ДЛР) включено в приложение «B» — «Критерии и оси для дальнейшего исследования». Основной чертой ДЛР является стойкий паттерн депрессивных когниций и поведения, которые не возникают исключительно во время больших депрессивных эпизодов и «не могут быть лучше представлены в рамках дистимического расстройства».
В DSM-IV ДЛР определяется как личностное расстройство без дальнейшей спецификации.
Критерии для диагностирования ДЛР представлены следующими признаками:
— в обычном настроении доминирует уныние, безрадостность, отсутствие чувства удовольствия;
— самооценка центрируется на убеждениях в собственной беспомощности, неадекватности; характерны пессимизм, чувство вины, угрызения совести, озабоченность, негативизм.
Депрессивные когниции (мысли, суждения, умозаключения) и поведение включают устойчивое и пронизывающее все психическое состояние чувство унижения, мрачности, безрадостности. Лица с ДЛР характеризуются чересчур выраженной серьезностью. Они не воспринимают шуток, у них отсутствует чувство юмора. Имеет место постоянная концентрация на мыслях неприятного содержания. Пациенты/пациентки безрадостны в настоящем времени и их мысли о будущем лишены какого-либо оптимизма; они не видят для себя в будущем каких-либо благоприятных перспектив и надежд на улучшение своего психического состояния и социального положения. Самооценка снижена, присутствует хроническое чувство вины за все неудачи, вызванные, в том числе, объективными причинами. Лица с ДЛР проявляют также тенденцию фиксировать свое внимание на отрицательных сторонах жизни, вообще, включая неправильное, нарушающее закон аморальное поведение других людей.
В DSM-IV акцентируется внимание на том, что лица с ДЛР обычно ощущают других так же живо, как и себя. Они не обнаруживают стремления фокусирования на положительных сторонах чьей-либо деятельности, успехах других людей.
Поведение лиц с ДЛР носит в целом неассертивный (нежизнеутверждающий) характер. Социальная активность, самостоятельность в принятии решений практически отсутствуют. Могут быть представлены черты зависимости, что находит выражение в подчинении (субмиссивности) другим во многих аспектах: следование советам, принятие решений в ситуации выбора, пассивное согласие на выполнение нежелательных видов деятельности и др.
Н. Маквильямс [9] находит у депрессивных личностей общие элементы с личностями с маниакальной динамикой (маниакальными, гипоманиакальными и циклотимическими). К ним автор относит организующие темы, страхи, ожидания и бессознательные «объясняющие конструкты». По мнению Н. Маквильямса, преобладающе депрессивные или преобладающе маниакальные лица, как и биполярные, находятся на разных точках одного континуума нарушений настроения. У депрессивных личностей, не находящихся в клинически депрессивном состоянии, обнаруживаются характерные для депрессивной организации психологические защиты.
X. Лофлин (H. Laughlin) [7] пришел к заключению, что наблюдающиеся во время клинической депрессии изменения аффективной, когнитивной сфер и особенностей восприятия и воображения типичны для депрессивных личностей, у которых они носят хронический организованный, самостимулирующий характер.
В плане психоаналитической концепции считается, что депрессивные лица фиксированы на переживаниях младенческого периода, когда они пережили «преждевременную потерю», [1], которая может выражаться в слишком раннем или внезапном отнятии от груди или быть связанной с другими фрустрациями, превышающими по своей силе возможности адаптации. У лиц с ДЛР присутствует оральная фиксация, на что указывают такие признаки, как стремление к курению, употреблению алкоголя, перееданию. Психоаналитики полагают, что депрессивные лица имеют тенденцию рассказывать о своих эмоциональных переживаниях, используя аналогии с едой и голодом.
Особенностью пациентов/пациенток с ДЛР является стойкий перенос возникающих по отношению к другим отрицательных чувств на себя, что объективно приводят к формированию фона аутоненависти (ненависти к собственному «Я»). Это находит отражение в практическом отсутствии реакции гнева, которая заменяется чувством вины. Чувство вины у депрессивных личностей ego-синтонно, интегрировано в «Я» и постоянно. Наряду с чувством вины представлены чувства грусти и печали. Последние оказывают сильное воздействие на окружающих, в том числе детей депрессивных лиц и психотерапевтов, работающих с ними. Достаточно эмпатичные (чувствительные) люди способны улавливать оттенки грусти и печали даже на фоне временной приподнятости настроения у депрессивных лиц.
Контакт с пациентками/пациентами с ДЛР не затруднен благодаря их мягкости, уступчивости, готовности к сопереживанию, стремлению к сохранению отношений.
Большое значение для понимания динамических механизмов депрессивной организации психики имеют работы Мелани Кляйн [3, 4, 5, 6]. Ее исследования положили начало развитию теории объектных отношений в психоанализе (Британская школа психоанализа — В. Фэйрбэйрн (W. Fairbairn), Д. Винникотт (D. Winnicott) и др.). Теория объектных отношений, в отличие от классического психоанализа, считает, что люди первично стремятся не к поиску удовольствия, а к поиску объектов [2]. Под объектом понимается человек или его часть (например, кормящая грудь) и/или символическая репрезентация (например, игрушка как переходный объект, замещающий мать). Поиск отношений с другими является основной, хотя и не единственной мотивацией. Теория объектных отношений придает особое значение младенческому периоду развития. М. Кляйн исходит из положения о том, что ego существует в рудиментарной форме уже при рождении, и что наиболее ранние переживания внешнего мира (внутриматочной среды) формируются еще до рождения. Существует обоюдная коммуникация между рудиментарным ego ребенка и матерью, которая ощущает наличие «Я» новорожденного и еще не родившегося ребенка. Согласно М. Кляйн, ego воспринимает информацию и принимает определенные решения с момента рождения. Младенец воспринимает окружающую среду посредством соматических ощущений и бессознательных фантазий. Последние привносят значения во внутренний мир младенца в процессе контакта с внешним миром. Этот процесс носит обоюдный характер: внешние события стимулируют бессознательные фантазии, которые, в свою очередь, придают значения событиям во внешнем мире. Следует обратить внимание на то обстоятельство, что слово «фантазия» относится обычно к акту воображения как сознательному процессу (в английском языке — «fantasy»). В то же время фантазия может быть обусловлена выражением инстинктуальных импульсов как бессознательной психической активности. В английском языке бессознательная фантазия пишется по другому — «phantasy», где буква «f» заменяется на «ph».
Как психическая репрезентация инстинктуальных побуждений «phantasy» выстраивается на основе базисных переживаний приятного и/или неприятного характера еще до рождения [12]. Phantasy постоянно сопровождает инстинкт и возникает при любом инстинктуальном стремлении.
В процессе наиболее раннего развития младенец обучается дифференциации между собой и объектами внешнего мира. У него возникают положительные и отрицательные состояния: удовольствия, удовлетворения, фрустрации, разочарования. Эти переживания являются разными ego-состояниями и определяют отношение (позицию) к наиболее близкому и значимому объекту (обычно матери или человеку, осуществляющему непосредственную заботу).
Позиция младенца зависит от характера заботы, удовлетворения психологических потребностей, безопасности. Неудовлетворенность вызывает тревогу, плохие чувства, психологические защиты. М. Кляйн выделяет в развитии младенца две основные позиции: параноидально-шизоидную и депрессивную. Наиболее ранняя стадия развития представлена параноидально-шизоидной. Она характеризуется отсутствием восприятия матери как целостного объекта. Ребенок видит, например, лицо матери, отражение себя, своих эмоций в зеркале лица матери. Он воспринимает материнскую грудь не как один, а два объекта: «хорошая» грудь, которая прикасается, кормит, появляется, когда ребенок в ней нуждается, и «плохая» грудь, которая отнимается вопреки желанию, исчезает, отсутствует.
Параноидально-шизоидная позиция присуща ребенку до четырех-шестимесячного возраста. В это время ребенок испытывает по отношению к «хорошей» груди положительные эмоции, которые можно определить как первичную любовь. По отношению к «плохой» груди возникают негативные эмоции агрессии и ненависти. Параноидально-шизоидная позиция характеризуется расщеплением — отделением хороших и плохих переживаний, включающих как ego, так и объект (материнская грудь). М. Кляйн обращает внимание на наличие, с одной стороны, преобладания проекционных процессов, тревоги преследования, а с другой — на phantasy с содержанием всемогущества, контроля над миром. Тревога преследования вызывает расщепление как психологическую защиту, что приводит к проективной идентификации. Часто ego интроецируется (вводится) в объект для его захвата, что сопровождается phantasy о локализации ego вначале в материнской груди, а затем в целостной матери. Таким образом, младенец способен психологически обладать и контролировать объект, с которым он себя идентифицирует. Процесс может включать хорошие и плохие проекции.
Проективная идентификация имеет целью получение возможности контролировать тревогу и враждебность. В дальнейшем формирование физической и эмоциональной зрелости позволяет ребенку интегрировать фрагментарное восприятие матери, объединить «хорошую» и «плохую» грудь в целостный объект единой матери. Ребенок в это время переходит от параноидально-шизоидной к депрессивной позиции. Понимание ребенком целостности прежде фрагментарно воспринимаемого объекта сопровождается осознанием того, что его амбивалентные чувства любви и ненависти были направлены на один и тот же объект. Смесь любви и ненависти к объекту (матери) вызывает состояние депрессивной тревоги. Появляются phantasies о повреждении объекта, чувство возможной потери объекта, а также первичная вина, рудименты угрызения, ощущение неправильности себя. Возникает страх наказания за отрицательные чувства. Содержанием наказания является покидание, лишение любви. Влияние депрессивной позиции, согласно М. Кляйн, присутствует в течение всей жизни. В случаях неудовлетворенности психобиологических потребностей в раннем периоде (пренебрежение ребенком, нерегулярность питания, недостаточность прикосновений, ласки, раннее отнятие от груди и др.), а также ранней потери наиболее значимого объекта может происходить фиксация на депрессивной стадии, что предрасполагает к формированию депрессивной личностной организации.
У лиц с ДЛР присутствует постоянная тенденция использовать в качестве организующей психологической защиты интроекцию объекта в свою психическую структуру. Вследствие такой психологической операции пациент/пациентка фактически идентифицируют себя с объектом, инкорнируя в себя последний. «Интроецированное» депрессивное состояние, свойственное ДЛР, соединяется с элементом аналитической (зависимой) депрессии, описанной впервые Р. Шпитцем (R. Spitz) [11]. Аналитическая депрессия развивается в детском возрасте, начиная от первого месяца жизни у детей, лишенных материнской опеки. В случаях обретения ребенком материнской заботы в критическом периоде от трех до конца пятого месяца аналитическая депрессия быстро исчезает.
М. Кляйн [4] подчеркивает, что депрессивные пациенты бессознательно интроецируют и интернализируют (усваивают) наиболее отрицательные качества значимого объекта. Его/ее положительные свойства могут вспоминаться, но отрицательные воспринимаются как части себя.
Усваивая отрицательные черты значимых, любимых ими объектов, дети, например, обвиняют себя в том, что родители наказывают их, пренебрегают ими и оставляют их. Они представляют себе, что пренебрежение и покидание их родителями случились из-за обиды на них, на их нечуткость, непонимание. Такой механизм позволяет уйти от переживаний психической травмы и преждевременной потери, в связи с идеализацией потерянного объекта и отнесением всех отрицательных моментов к своим «Я»-качествам. Отрицательным следствием вышеуказанного положения является то, что сформированная в раннем детстве депрессивная модель оказывается, как правило, очень стойкой и удерживается в последующих возрастных периодах. Ощущение «я — плохой/плохая» укрепляется, формируется страх того, что собственные отрицательные качества будут распознаны другими, что приведет к отвержению. Положительное значение влияния интернализации «плохого объекта» заключается в сохранении ощущения возможности потенциального изменения происходящего своими силами по механизму — «поскольку все плохое находится во мне, я в состоянии изменить это». Чувство возможности самоулучшения имеет большое значение, во всяком случае, оно предоставляет шанс и позволяет не погрузиться в чувство беспомощности.
Аналитический компонент обнаруживается у носителей ДЛР в виде идеализации: высокой оценки и даже восхищения другими, поскольку лица с ДЛР находятся в поиске идеализированных объектов для компенсации чувства собственной неполноценности.
Стимулирование формирования депрессивной организации психики может быть связано с блокированием переживания детьми чувства скорби. Если родители руководствуются в воспитании его отрицанием, считая это чувство опасным для ребенка, и создают впечатление, что ничего не произошло, например, в случаях смерти близких людей, в случаях развода, покидания, естественное чувство скорби репрессируется в бессознательное и превращается в убежденность, что что-то не в порядке с самой/самим собой. Дети начинают считать, что скорбь является проявлением эгоизма, что она травмирует родителей. В результате развивается чувство вины при всяком проявлении скорби, возникает чувство ненависти к себе за выражение этой эмоции.
Развитие у детей депрессивной основы и динамики бывает непосредственно связано с депрессией у кого-то из родителей. Этот фактор особенно значим в младенческом возрасте. Если у матери имеет место серьезная депрессия, постоянно существует реальная опасность формирования чувства, а затем и убеждения в том, что она объясняется реакцией матери на поведение ребенка, что его желания и потребности не приемлемы для нее, и поэтому заставляют ее страдать. Подобная динамика происходит на фоне влияния депрессивной позиции и является «гомономной» по отношению к ней, что делает депрессивное развитие прогредиентным и малообратимым. В дальнейшем содержание самообвинений расширяется. Лица с ДЛР, например, обвиняют себя в эгоизме, нечуткости, тщеславии, зависти, жадности и др. Они убеждены, что все плохое, случающееся с ними, заслужено ими. Лица с ДЛР в качестве компенсации своего негативного мнения о себе часто помогают другим, «уходят с головой» в гуманитарную активность. Н. Маквильямс [9] обнаружила эти особенности у психотерапевтов с депрессивной динамикой.
В заключение следует подчеркнуть, что психотерапия пациентов/пациенток с ДЛР имеет определенную специфику. Их чувства, эмоциональные реакции и переживания способны вызывать у находящегося в эмоциональном контакте с ними психотерапевта интенсивный контрперенос с эмоциями безнадежности и отчаяния. Некоторые из пациентов/пациенток эмпатизируют состояние терапевта, его/ее депрессивные чувства и возлагают на себя вину за их возникновение. У части этих лиц возникает страх покидания, который усиливается, если во время следующей встречи психотерапевт ведет себя сдержанно, дистантно. К. Марода (К. Maroda) [8] считает, что в таких случаях нужно принимать во внимание, с одной стороны, возможность возникновения риска отчуждения, когда терапевт настолько дистанцируется от клиентов/клиенток, что перестает чувствовать их депрессию; а с другой — факт того, что слишком сильное сближение с интенсивным эмоциональным контрпереносом в дальнейшем также неизбежно приведет к другой форме дистанцирования с отрицательными последствиями для терапии. Объяснение содержания (раскрытие) контрпереноса необходимо для того, чтобы пациент/пациентка убедились в способности психотерапевта справляться с сильными эмоциями без какого-либо вреда для себя, что, таким образом, предупреждает возникновение чувства вины за состояние терапевта.
Если снижение настроения терапевта не связано с контрпереносом, но, тем не менее, воспринимается пациентом/пациенткой, этого не следует скрывать. В ответ, например, на вопрос «вы сегодня не в настроении?», можно ответить: «Да, вы правы, я действительно кое-чем обеспокоен, но к вам это не имеет никакого отношения». Пациенты нуждаются в подтверждении, что работа с ними не вызывает неприятных чувств у специалиста. В другом варианте, если сниженное или раздраженное состояние терапевта все же вызвано состоянием/поведением пациентки/пациента, и терапевта спрашивают об этом, К. Марода [8, с. 146] приводит несколько возможных моделей комментария:
1. Действительно, мои чувства были задеты, когда вы обвинили меня в некомпетентности как специалиста во время предыдущей встречи, но я не думаю, что это имеет отношение к моим чувствам сегодня. Снижение моего настроения вызвано личными проблемами, а не вашим поведением.
2. Все в порядке. Меня не обидели ваши высказывания. Я знаю, что вы были в состоянии напряжения, потому что хотите изменить свой жизненный стереотип, а это дается вам нелегко. Мое сниженное настроение не связано с вами. Не беспокойтесь.
3. Вы правы, я действительно чувствую себя неважно в связи со вчерашней встречей. Но дело не только в этом. Вы уже не первый раз «наезжаете» на меня в последние две недели, обвиняя меня в непрофессионализме. Я до сих пор не понимаю, что происходит, и почему у вас возникают такие чувства. Эти затруднения в нашем контакте приведут, в конце концов, к пониманию причины и помогут мне разобраться в ситуации.
Последний вариант наиболее труден и используется очень редко. Все вышеперечисленные модели способны вызвать реакции как облегчения, удовлетворения, так и гнева и разочарования. В идеале изложенные сценарии должны удовлетворять обе стороны, увеличивать возможности инсайта, устранять препятствия, мешающие эффективной терапии.
Список литературы
1. Abraham, K. A Short Study of the Development of the Libido, Viewed in Light of Mental Disorders. In Selected Papers or Psycho-Analysis. London, Hogarth Press, 1927.
2. Fairbairn, W. Psychoanalytic Studies of Personality. London, Routledge, 1952.
3. Klein, M. Eine Kinderentwicklung. Imago, 1921. 7, 251–309 p.
4. Klein, M. Mourning and Its Relation to Manic-Depressive. States. In Love, Guilt and Reparation and Other Works 1921–1945. New York, The Free Press, 1975.
5. Klein, M. Contributions to Psycho-Analysis. London, Hogarth Press, 1950.
6. Klein, M. Our Adult World and Its Roots in Infancy. Human Relations, 1959, 12, p. 291–303.
7. Laughlin, H. The Neuroses. New York, Appleton-Century-Croft, 1967.
8. Maroda, K. The Power of Counter-Transference. Nortvale. NJ. Aronson, 1991.
9. McWilliams, N. The Psychology of the Altruist. Psychoanalytic Psycho logy, 1984. 1, 193–213.
10. Slater, P. The Pursuit of Loneliness: American Culture At the Breathing Point. Boston, Beacon, 1970.
11. Spitz, R. Аналитическая депрессия. Psycho-Analytic Study of the Chield, II. New York. International University Press, 1946. 313–342.
12. Weininger, O. (The Clinical Psychology of Melanie Klein. Springfield, IL. Charles Thomas.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.