Воздействие окружающей среды на неживые объекты

Разумеется, воздействие окружения на неживые объекты нельзя узнать по ним самим, но, пожалуй, это можно сделать по их отражению на людей[381]. Многие важные факты собрала Эйра Хелльберг (Стокгольм) во время своих путешествий по земному шару. Сначала она описывает переживания, общие для всех людей:

«Когда ты подыскивал себе новую (имеется в виду другую. – В. Шр.) квартиру, с тобой никогда еще не бывало так, что ты испытывал чувство, будто в стенах “сидит” что-то неприятное? Ты никогда не замечал в гостиничном номере атмосферу, которая не имела ничего общего с воздухом и чистотой? Атмосферу, которая прямо-таки дышит тем, что называют сущностью самого человека! С тобой никогда не бывает так, что ты кого-то ждешь в комнате в чужом доме, в которой тебе, собственно говоря, все нравится – обои, мебель, ковры, краски, царящие там вкус и любовь к порядку, – однако тебя постепенно охватывает неприятное, тягостное чувство? Входят хозяева, приятные, любезные, приветливые люди, и тем не менее гнетущее ощущение отступать не желает[382].

Если добродушные хозяева в уютной комнате все же не могут помочь нам преодолеть неприятное чувство, то это объясняется тем, что комната и находящиеся там предметы насыщены работой мозга ее обитателей, волнами их желаний и мыслей, которые, в свою очередь, излучают свою энергию на восприимчивого индивида, попадающего в их сферу влияния»[383].

Ранее на примере приемной одного магнетопата я продемонстрировал, как комната может заряжаться энергией. Другой пример в письме от 10 мая 1957 г. венгерской кинозвезде Еве Барток (род. 1929) приводит Беннет в своем описании дома в местечке Кумб Спрингс (Англия), где проводился латихан:

«Небольшая спальня была заряжена энергией, притуплявшей всякое личное чувство и вызывавшей состояние сознания, в котором, похоже, все переживали сходные ощущения, а именно состояние больной женщины»[384].

Эта сконцентрированная энергия стала причиной того, что Барток отказалась от назначенной операции, потому что начиная со следующего утра состояние ее здоровья постоянно улучшалось, и в октябре она родила здорового ребенка.

«В парадной комнате ощущается угнетенность, и оказывается, что предыдущий квартирант там покончил с собой. От прошлых времен в помещении “зависло” что-то от волнения и отчаяния»[385].

Это ощущение может как бы передаться преемнику. Известна следующая, ставшая классической история:

«Один часовой кончает с собой в своей постовой будке; его тут же сменяет другой, и он в свою очередь налагает на себя руки. За ним следует третий, четвертый, и все они тоже лишают себя жизни. Наполеон I приказывает сжечь постовую будку, и таким образом эта единственная в своем роде эпидемия самоубийств прекращается»[386]. Это произошло в местечке Булонь-сур-Мер (Эберхардт Бухнер).

Не является ли наше объяснение с помощью понятия атмосфера более естественным, чем следующее: духи предыдущих самоубийц пытались склонить их сменщиков к самоубийству?

Однажды один высокий чиновник мне рассказал, что в здании, где он работал, пришлось переделать комнату для служащих; в ней между сослуживцами все время завязывались любовные отношения. Он произвел перепланировку, и Амур капитулировал!

«Иные мысли словно витают в воздухе и носятся по кругу. Случилось так, что новый квартирант – при наличии у него соответствующей врожденной чувствительности – усваивал увлечения или даже качества совершенно ему незнакомого предшественника, при этом иногда сам воспринимал эти качества как нечто такое, что ему полностью чуждо. Вот пример: поселившаяся на новом месте женщина раньше была совершенно не расположена к музыке, но вдруг вопреки собственной воле ощутила властное стремление музицировать. Как выяснилось, прежняя квартирантка день и ночь мучила пианино, которого теперь уже в комнате не было!»[387]

Седир, догадавшийся, в чем тут дело, считает:

«Человек действительно оказывает влияние на окружающие его предметы. В ярости отброшенный стул накапливает в себе гнев; предметы, которыми пользовалась жадная экономка, при дальнейшем их употреблении другими людьми порождают у них корыстолюбие»[388].

Ганс Штернедер сообщает о патрицианской венской семье, которая уже два года страдала от необъяснимой хвори. Их ясновидящий друг обнаруживает в жилой комнате «излучатель ненависти» – написанную маслом картину, приобретенную как раз два года назад, и после того как ее сожгли, обитатели словно родились заново. «По какой-то причине эта картина была нарисована художником с большой ненавистью», – сказал этот мудрый человек[389].

Навестив в Стокгольме своего друга Стриндберга, Шляйх затем говорил: «Вся мебель и предметы, которыми он себя окружал, были заново куплены, потому что он не хотел, чтобы вокруг него были старые мысли и чувства». Разумеется, это высказывание можно было бы истолковать и так, что старая мебель и предметы постоянно напоминали бы ему о прежних жильцах; тем не менее, знание великого шведа о том, что скрывается в старых вещах, допускает также и наше истолкование.

Мейринк мастерски изобразил влияние мертвецов на живых людей через вещи, к которым первые были очень привязаны и которые они зарядили своими желаниями[390].

Эйра Хелльберг описывает случай, когда комната производила зловещее впечатление не столько на людей, сколько на животных. Она вспоминает эпизод своего детства: «Ни одну собаку нам не удалось заставить переступить определенную границу в этом углу (в большом салоне). Мы тянули их за ошейник, манили лакомством, просили или приказывали – все тщетно, они прижимались к полу, боязливо скулили и проявляли все признаки отвращения. Когда мы покинули это место, они восторженно прыгали вокруг нас.

Впоследствии мы выяснили, что несколько лет назад квартиру снимал некий ученый, сделавший из этой комнаты свою лабораторию. В данном углу стояли стол и сундуки, которые ему были нужны для вивисекции и куда он складывал животных, парализованных ядом кураре.

И тут водилась нечистая сила. Не в том дело, что по комнате бродили и скулили души животных! Но все, что они в ней пережили, скопилось в стенах, в полу и на потолке, излучалось и воспринималось их сородичами.

Ведь нервы с неслыханной силой воспринимают энергию и с помощью мысли, поддержанной волей, могут и сами посылать импульсы, в результате чего мощные излучения организма либо химически связываются с окружающими предметами, либо частично остаются без изменений. Разве не так?»[391]

Что касается «неслыханной силы, с которой нервы могут посылать импульсы», то сначала приведем пример из мира животных, известного магнетизера, доктора медицины, профессора Карла Александра Фердинанда Клюге (1782–1844).

«Котуньо хотел, например, разрезать живую домовую мышь, ухватил ее двумя пальцами за шкурку на спине и поднял, но, когда хвост мыши коснулся его руки, почувствовал сильный удар и спазм, через руку и плечи распространившийся до головы, и это болезненное ощущение не покидало его четверть часа»[392].

Эквивалент из мира людей: 24-летняя крестьянская девушка А. С. 18 октября 1818 г. в мюнхенской больнице во время «приступа злобы», т. е. в состоянии сильного возбуждения, на расстоянии наносит (!) электрический удар обратившемуся к ней господину Б., «при этом она с диким смехом кричала: “Ну что, почувствовал? Попробуй только подойти – получишь еще больше”»[393].

Затем от комнаты Хелльберг переходит к дому и его атмосфере:

«Есть старые дома, в которых новые жильцы ощущают себя несчастными и подавленными, но не могут назвать причину; и только тогда, когда они поселяются в новом доме, к ним возвращается жизнерадостность. Ни белый мышьяк в обоях, ни крысы под полом не служат тому объяснением. Все дело в том, что в доме продолжает жить все, что происходило в нем раньше»[394].

Кроме того, можно было бы сказать, что новостройке решительно недостает «определенного нечто», которое – и это, пожалуй, чувствует каждый – нравится нам в обжитом доме (хочется даже сказать: доме, с которым сроднился). (Кстати, обжитые дома сохраняются дольше, чем нежилые!) В одном месте из Библии, которое не всегда замечают, говорится о «витализации» здания[395]:

«Входя в дом, приветствуйте его [апостолы], говоря: “мир дому сему”; и если дом будет достоин, то мир ваш придет на него; если же не будет достоин, то мир ваш к вам возвратится».

Приветствие или благословение (иврит. – берахах) рассматривается здесь как нечто материальное (Арам). Подобному тому, как мир от недостойного дома возвращается обратно к апостолам, так и сто лет назад один мусульманин просил его возвратить, когда по ошибке адресовал его «неверному»[396].

«То, что существует мыслительная атмосфера, станет очевидным даже закоренелому скептику, если он поочередно представит себе и ощутит резкие контрасты: танцплощадку, суд присяжных, церковь, скотобойню, кладбище, бордель»[397].

Существованием мыслительной атмосферы объясняется также тот эмпирический факт, что для восприятия музыки имеет большое значение, где именно вы слушаете симфонический концерт – у себя дома по радио или вживую в концертном зале. Особенно отчетливым это различие становится, когда кто-нибудь рассказывает о карнавальном шествии, поскольку говорящий не может привести с собой в дом «заразительную» толпу людей.

«Природный» человек доисторического времени обладал магическими и сверхчувственными способностями, от которых у сегодняшнего «дикаря» сохранились только остатки. Но даже таких остатков лишен современный цивилизованный человек, ставший почти полностью экстравертом. Биологически и конституционально психомагию все больше стал подменять костыль техномагии[398]. «Теперь связь на расстоянии, разговор на расстоянии, видение на расстоянии уже не являются функцией души, они обеспечиваются телефоном, телеграфом, телевидением и телефотографией»[399]. Когда Паулю Йозефу Геббельсу (1897–1945) приходилось работать по ночам в министерстве пропаганды, он звонил Лиде Бааровой на виллу в Грюневальде и просил ее оставаться у телефона, чтобы она хотя бы так была рядом с ним, пока он работает[400]. Но в этом как раз и состоит бессилие техномагии: «Нельзя послать себя самого и нельзя никого побудить послать себя самого»[401]. Даже в том случае, если рано или поздно с помощью «беспроволочных технических органов чувств» человек будет не только слышать и видеть на расстоянии, но и ощущать вкус, обонять и чувствовать…

Итак, атмосфера домов зависит от их обитателей[402]. Некоторые люди способны воспринимать ее оптически; в этой связи одна современная китаянка рассказывает о своем отце Дун-Цре:

«Он совершенно отчетливо видел, как надвигается неизбежный закат его семьи. Он полагал, что узнаёт это даже по внешним признакам. Так, например, впоследствии он рассказывал мне с глубокой серьезностью: “Стоя у деревенской стены, возле южных ворот, я отчетливо видел, что воздух над нашим домом был темным, но над домом на западе – светлым. Такова была воля небес”»[403].

Мейринк, как ни один другой поэт до него, умел изобразить подлинную сущность домов[404]. Он обращается даже к сновидениям:

«То, что они, тайные, настоящие хозяева переулка, могут отказаться от своей жизни и чувств и снова забрать их себе, – днем одолжить жильцам, которые здесь проживают, чтобы будущей ночью снова вернуть назад с ростовщическими процентами»[405].

Сумма домов образует деревню и город. Также и их атмосфера зависит от жителей[406].

«Существуют духовные искатели кладов с помощью волшебного прута, которые, оказавшись в определенном месте, могут со всей уверенностью сказать, какие влияния там преобладают – хорошие или плохие» (см. прим. 362).

На Тибете считают, что недобрые мысли вредно влияют на атмосферу земли. Поэтому «приезды иностранцев, как правило, доставляют тибетским властям большие проблемы. По-видимому, население убеждено в том, что белые люди излучают плохие мысли, которые затем, словно испарения влаги, сгущаются в тучи и в форме болезней дождем проливаются на тибетцев»[407].

Похожие представления господствовали в Китае[408], и их отстаивает в своем трактате «De tribus facultatibus» (1600) последователь Парацельса Александр фон Зухтен. Но удивительно обнаружить их у Иммерманна:

«Так уж нелепо предположить, что и душа со своей стороны – как флюид (“агент”?), обладающий необычайной проникающей силой, оказывает влияние на внешний мир и в своих самых ярких проявлениях способна пропитывать землю сообразно и аналогично себе? Более того, если мыслить последовательно, а не останавливаться на полпути, то ничего другого, собственно, предположить и нельзя. Правда, в настоящее время можно лишь выдвинуть гипотезу, что хороший человек делает землю и воздух здоровыми, а дурной человек и дурные поступки, наоборот, отравляют место, в результате чего добродетельных людей тут же охватывает отвращение, а слабых – страсть к недозволенному. Пока это звучит вычурно и безрассудно; но через сто лет, возможно, станет одним из самых банальных тезисов»[409].