Глава XIV Флагелляция из-за денег и для возбуждения

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Глава XIV Флагелляция из-за денег и для возбуждения

Бесспорно, что сечение по спине и частям, близким к половому органу, вызывает половое возбуждение и эрекцию у лиц, страдающих импотенцией, хотя далеко не всегда.

Вот почему иногда развратники, спустившиеся на степень животных, потеряв силу, ищут ее восстановления в болезненной флагелляции.

Флагелляция вызывает у ослабевших половых органов сильное возбуждение, которое передается всей нервной системе; острая боль от ударов заставляет приливать кровь к тем частям тела, по которым бьют, и к смежным с ними – половым органам.

Появляющийся жар в половых органах вызывает сладострастные ощущения и возможность совершить половой акт тогда, когда при нормальном условии в нем вовсе не было потребности, – таким образом, увеличить сумму наслаждений сверх того количества, которое назначено данному субъекту матерью природой.

По должности мне приходилось часто посещать публичные дома. Содержательницы, из боязни придирок, решительно ни в чем мне не отказывали.

Однажды я был приглашен к одной проститутке, внезапно почувствовавшей себя очень плохо.

Я находился в комнате больной, когда услыхал, как в соседней комнате женщина на кого-то сердито кричала и бранилась, затем раздался звук пощечины. Я собирался задать вопрос моей больной, как она шепотом попросила меня молчать; отвернув кусочек обоев, она пальцем указала на дырочку, через которую я мог видеть все происходящее в комнате. Вот какая сцена происходила там. Главным действующим лицом была хорошенькая брюнетка, остальные актеры были четыре старика в париках, при виде костюмов и гримас которых я едва смог удержаться от смеха.

Эти запоздалые развратники играли, подобно детям, в школу, где женщина изображала учительницу, а старцы – учеников. У каждого была в руках книга. Она каждому задавала выучить немедленно несколько строк и затем спрашивала. Ученик, конечно, не знал урока, следовала пощечина, на которую ученик отвечал дерзостью, и тогда учительница приказывала ему раздеться и при помощи других учеников секла его розгами. Подобное развлечение устраивалось два раза в неделю.

Моя больная смеялась до слез над моим удивлением и тут же рассказала еще более смешные факты, происходящие у них в доме ежедневно. Так, по ее словам, она имела честь довольно часто наказывать розгами или плетью очень важных лиц из духовенства, магистратуры и финансового мира.

Очень часто прибегают к флагелляции как к механическому средству возбуждения половых органов. Но бывает частенько, что мало-помалу средство становится целью; тогда наслаждение получается только от розог или плетки.

Аббат Буало в своем трактате говорит, что флагелляция является предрассудком у монахов, что она вредна и для тела, и для души. Как средство умерщвления плоти она никуда негодна; напротив, она даже вызывает половое возбуждение и как епитимия представляет смесь смешного со скандальным.

Мы уже не раз говорили, что флагелляция, по-видимому, культивируется преимущественно мужчинами; женщина к ней менее расположена, хотя и встречаются между ними страстные любительницы розог после того, как были ими наказаны. Лично я полагаю, что тут следует скорее видеть как бы любовь к более горячим ласкам, если не приходится иметь дело с половым извращением.

Я знавал женщин, которые, подвергая женщину сечению, приходили сами в сильное половое возбуждение.

Брантом говорит, что знал одну красавицу, знатную даму, которая хлестала своих фрейлин по щекам; он же рассказывает в другом месте о своей даме так: «Иногда она приказывала провинившимся фрейлинам, для своего развлечения, поднять платье с юбками, так как в то золотое время панталон не носили, и шлепала по ягодицам руками или секла по ним розгами, смотря по фантазии и в зависимости от их желания, так, что наказываемые смеялись или плакали от боли. Подобное зрелище до того ее возбуждало, что после наказания она нередко удалялась в укромный уголок с каким-нибудь галантным кавалером, очень здоровым и сильным.

Что это была только за женщина! Однажды она увидала из окон своего замка, как здоровенный детина, башмачник, мочился у стены ее замка; она послала своего пажа велеть ему придти к ней на свидание вечером в парк. Там она отдалась ему и забеременела. Я слышал еще, что эта дама не только женщин и девушек, состоявших у нее в свите, но и дам, приезжавших к ней погостить, посвящала в свои игры. Вот уж действительно веселые игры».

Нет ничего чаще, чем стремление старцев, даже весьма древних, вызвать у себя половое возбуждение и попытаться добиться эрекции члена, чтобы испытать наслаждение, доставляемое половым актом. Средства для этого сильно отличаются от тех, которые употребляют женщины для уничтожения морщин на лице и придания цвету кожи юношеской свежести. Старики, как пугала, боятся полового бессилия и готовы прибегнуть к каким угодно средствам, лишь бы отдалить этот момент. Когда наука бессильна оказать им помощь, они обращаются к услугам женщин, и в этом отношении последние могут дать несколько очков вперед докторам.

Среди множества возбуждающих средств флагелляция занимает не последнее место. Если от нее получаются иногда хорошие результаты, то они всегда кратковременны.

Между тем, половое бессилие может быть только временным и вполне излечимым. Так, например, если оно явилось вследствие усиленных умственных занятий и т.п…

Существуют мужчины и женщины с лимфатическим темпераментом, у которых половой аппетит или совсем слаб, или даже вовсе отсутствует и никогда раньше не проявлялся, – в таком случае можно попробовать подвергнуть их флагелляции; и весьма редко, чтобы, умело произведенная, она не пробудила заснувших органов.

Некоторые истощенные развратники применяют флагелляцию в двух видах: сперва они секут женщину, а затем заставляют женщину сечь их.

Человек от природы любит вид тела. Ему нравятся округленности форм, голая кожа вызывает у него половое возбуждение, и ему приятно сечь, сопровождая экзекуции разными прикосновениями. Но этого бывает не всегда достаточно, и в последнем случае он подставляет себя под удары своей подруги, чтобы достигнуть желаемого результата.

Субъекты, у которых половое бессилие является результатом злоупотребления половыми удовольствиями, могут также иногда рассчитывать на благоприятные результаты от флагелляции.

Но было бы ошибочно думать, что страсть к флагелляции распространена только среди стариков или истощенных развратом субъектов. Ею в одинаковой, если даже не большей степени, заражены молодые и вполне здоровые мужчины.

В сущности мужчин, страдающих этой манией, можно разделить на три класса:

1. Те, которые любят наказание розгами или другим орудием, более или менее строгое, рукой хорошенькой женщины, достаточно сильной, чтобы сечь очень сильно и оставлять на теле наказываемого заметные следы.

2. Те, которые, наоборот, находят удовольствие в том, чтобы наказывать шлепками или розгами молоденькую девушку.

3. Те, которые не любят быть ни активными, ни пассивными флагеллянтами, но возбуждаются вполне достаточно, присутствуя в качестве зрителя при наказании кого-нибудь.

Активный флагеллянт только и мечтает о том, как бы ему поскорее закончить образование своей жертвы, чтобы видеть ее разделяющей с ним восторг, овладевающий им во время сечения.

Многим из них это удается. Встречаются женщины, испытывающие громадное наслаждение под розгами своего повелителя.

В романе «Сафо» Альфонса Додэ имеется такого рода сцена: «Она видела, как он хочет ударить, и не уклонилась от удара, а приняла его прямо в лицо, потом с чувством тупой боли, в то же время радости и сознания своей победы над ним, она бросилась к нему на шею с криком: „Мой милый друг!.. Ты меня все еще любишь!..“. И они в объятиях повалились на постель».

В одном только нашем Лондоне имеется целая армия флагеллянтов.

Стоит только прочесть многочисленные объявления в газетах, где покорные молодые девушки, строгие учительницы предлагают свои услуги любителям активной или пассивной флагелляции.

Пользуясь данными, собранными полицией, можно с полной уверенностью сказать, что громадное большинство из числа лиц, посвятивших себя этой ветви любви, преследуют не одни материальные выгоды, но испытывают также известного рода удовольствие.

Следует еще обратить внимание на то обстоятельство, что кожа их от частых ударов по ней розгами или плеткой приобретает удивительную нечувствительность. Я знал одну из таких женщин, которая жаловалась мне и просила, если возможно, помочь ей, так как она в роли пассивной флагеллянтки потеряла значительную долю своей ценности, поскольку ягодицы ее даже при очень сильном сечении розгами более не краснели. А между тем, как известно, одно из самых главных наслаждений активного флагеллянта или флагеллянтши заключается именно в том, чтобы видеть, как под его ударами тело наказываемой краснеет и на нем ясно отпечатываются удары в виде рубцов.

Не все, конечно, женщины, помещающие объявления или делающие шепотом на улице соблазнительные предложения, от которых только слюнки текут у любителя флагелляции, находятся в положении вышеупомянутой женщины, но у всех них, безусловно, кожа на ягодицах от частого сечения делается как бы дубленой.

Флагелляция с подобными женщинами имеет то громадное преимущество, что она совершенно безопасна, женщины обладают профессиональной ловкостью, проявляют покорность, понятливость и идут охотно на удовлетворение всевозможных капризов, даже самых неожиданных.

Но флагеллянт, жаждущий найти в своей партнерше ту же страсть или какой-нибудь сюрприз неожиданного сопротивления или настоящего страха перед ожидающим ее наказанием, не встретит своего идеала в профессиональной флагеллянтше.

Если флагеллянт не боится скандала, то сечение женщины, не знакомой вовсе со специальным ритуалом флагелляции, представляет для него особую прелесть.

Очень многие из флагеллянтов даже отказываются иметь дело с женщиной, заранее предупрежденной, опытной профессионалкой, и ищут только такую женщину, которая не имела бы ни малейшего понятия о флагелляции.

Вот некоторые сведения, собранные мною в качестве полицейского врача, из уст таких неопытных женщин.

Мария Б., восемнадцати лет, работает в мастерской искусственных цветов, зарабатывая, кроме мертвого сезона, по пятидесяти копеек в день, которые она отдает своей матери, белошвейке, вдове, имеющей еще двух детей моложе Марии. Брюнетка, ничего из себя не представляющая, но толстая, вполне сформировавшаяся, Мария, по вечерам, когда она не была сильно уставши, а погода была не особенно дурная, выходила на улицу, всячески избегая попадаться на глаза городовым, и старалась завлечь какого-нибудь мужчину приличного вида и хорошо одетого, который согласился бы с нею уединиться в номере гостиницы, заплатив ей четыре или, самое меньшее, два рубля. [17]

Раз вечером господин лет за пятьдесят, строгий на вид, под руку с молодой дамой подошел к ней и шепотом сообщил о своем желании.

– Вот моя дама была бы не прочь вас посечь. Если ты пойдешь с нами, то заработаешь пять рублей и через какой-нибудь час будешь свободна.

Маша, удивленная, была в нерешительности. Она слыхала смутно разговоры об этих особых наслаждениях, но сама не имела о них ровно никакого понятия.

– Ты никогда не пробовала? – задает ей вопрос господин.

– Нет.

– Ну, ты не умрешь от шлепков. Не может быть, чтобы тебя когда-нибудь не секли в детстве?

– Да, но…

– Посмотри на руки барыни, как они хороши. Разве тебе не было бы приятно, если бы она ими тебя пошлепала?

Последние слова, очевидно, под влиянием нарисованной его воображением сцены сечения, он произнес как-то особенно нервно и с горящими глазами.

Маша испугалась и отошла немного назад.

– Нет, я не согласна, я к этому не привыкла.

Мужчина пожал плечами с сердцем и повел свою подругу.

– Ну, как хочешь, дура! Ведь пять рублей получила бы за пустяки.

Последние слова произвели впечатление на девушку, и она нагнала пару. Те остановились.

– Господин, послушайте!..

– Ну, что?

– А после любовью не будем заниматься?

– Да нет! Я говорю тебе, что только отшлепают.

– По панталонам?

– Нет, по голой…

Все еще взволнованная, она колебалась и смотрела на даму, которая молчала как убитая, с совершенно равнодушным видом. В глубине души ее успокаивало, что она не будет одна с этим человеком. Женщина не станет, думала она, сильно ее мучить.

– Ну, хорошо, я согласна, но вы мне дадите мои пять рублей сейчас же.

– Нет, – резко ответил господин, – ты удерешь. Будь покойна, я сдержу свое слово, а если ты будешь послушна и мила, моя дама прибавит тебе два рубля.

Последние слова окончательно соблазнили Машу, и она в знак согласия кивнула головой.

– Куда же идти?

– Иди впереди нас, это совсем недалеко.

Они направились на улицу Пикадилли. Мужчина поддерживал свою даму левой рукой, а правой нервно щипал за ягодицы шедшую немного впереди Машу, которая вздрагивала и уклонялась.

На улице Р. они все вошли в один дом, где поднялись в квартиру на четвертом этаже. В комнате, в которую они вошли из передней, было уже освещено и топился камин. Немедленно дама, по-видимому, бывшая у себя дома, сняла шляпу, жакет, надела фартук из темного ситца с воланами и сделала Маше знак рукой:

– Разоблачайтесь!

Молодая девушка сняла шляпу и свое боа, потом, взявшись руками за корсаж, спросила:

– Нужно мне раздеваться?

– Не стоит.

Дама подошла к ней и надела на нее костюм из синего ситца, который обыкновенно носят ученицы городских школ.

Развалившись в глубоком кресле раздвинув ноги, мужчина, видимо, любовался всей сценой.

– Она просто прелесть, эта девочка, – пробормотал он сквозь зубы, прищелкнув от удовольствия язычком.

Черные волосы, спускавшиеся на лоб и завязанные сзади ленточкой из черного бархата, ситцевый синий костюм – все это придавало мастерице вид настоящей школьницы.

Господин взял со стола книгу и бросил ее даме, сказав: «Ну, теперь за урок!»

Женщина поставила стол, к нему два стула, на один сама села, на другой велела сесть Маше и, указав на страницу книги, сказала:

– Читайте громко вслух.

Маша колебалась, сосредоточенно все время наблюдая происходившую сцену, крайне непонятную для нее.

– Читайте! – закричала дама сердито.

– Послушайте, я уже давно вышла из школы, а вы заставляете меня читать из середины книги, подвиньте, по крайней мере, лампу!

– Это просто из упрямства вы не слушаетесь, я вас накажу! – закричала дама.

– Ах, дрянная девчонка, – произнес господин, вертясь в кресле.

Так как Маша молчала, дама вдруг со всего размаха закатила ей пощечину.

– Будете вы слушаться или нет?..

Маша вскрикнула, а господин произнес:

– Вот так ее надо! Не церемоньтесь с этой канальей, иначе вы ничего от нее не добьетесь.

Ошеломленная плюхой, девочка пробормотала:

– Ой, вы меня больно ударили!

Встав со стула, она хотела уйти.

– Я хочу уйти…

Но дама с силой заставила ее опять сесть на стул.

– Не смейте вставать!.. Слушайтесь, или я вас сейчас выпорю розгами до крови!..

Внезапный ужас охватил бедную цветочницу. Она подумала: «Это сумасшедшие, – они меня убьют».

– Пустите меня уйти, мне ничего не нужно от вас… Я теперь не согласна…

– Ты хочешь уйти?.. Попробуй только встать!

И, схватив Машу за голову, она нагнула ее над книгой, принудив смотреть в нее.

– Что тут напечатано?

Серьезно струсившая, Маша ситлилась по складам разобрать и прочесть слова в книге.

Она пролепетала медленно, с расстановкой: «Очевидно, что нет…»

Но мужчина заорал:

– Эта девчонка смеется над нами, мой друг. Отшлепать ее хорошенько, и делу конец!

Дама, видимо, согласилась исполнить совет.

– Да, я вижу, что ей хочется розог!

После этих слов она грубо подняла девочку со стула и поставила на ноги, прошептав ей едва слышно:

– Слушайся и не сопротивляйся, иначе он тебя запорет розгами! Ты получишь десять рублей, если будешь послушна.

Окончательно ошалев, Маша отдалась на волю дамы. Та поставила ее на колени перед креслом и, подняв платье с юбками, стала развязывать панталоны, которые затрещали.

– Не рвите мне панталоны, у меня нет других!

Тогда дама стала осторожно их развязывать.

Наконец она развязала их и спустила, обнажив часть тела, подлежащую наказанию.

Мужчина все время вертелся в кресле и говорил: «Так ей и надо, пробери-ка ее получше…»

Дама начала что есть мочи хлестать по ягодицам рукой. С третьего шлепка девочка стала уже кричать от боли:

– Не так сильно!.. Мама! Мама! Ай! Ай!

Когда ей позволили встать, она была вся в слезах.

– Теперь, ты будешь читать? – опять спросила дама.

– Я хочу уйти! – рыдая, проговорила девочка. – Мне больно, я боюсь.

Дама схватила ее за оба плеча и с силой потрясла.

– Если ты сейчас же не будешь меня слушаться, то я тебя вышвырну за окно. Ты видишь окно?

Маша только жалобно закричала:

– Спасите меня! Помогите!

Она уже видела, как летит за окно в пустое пространство… От ужаса у нее выступил холодный пот на лице и зуб на зуб не попадал. Слезы текли ручьем, и она вытирала руками лицо. Тем не менее, она заметила, что дама с мужчиной обменялись многозначительным взглядом, и она подумала, что ее сейчас бросят за окно. Но дама вдруг переменила тон.

– Вот, возьми свои деньги, можешь уходить.

Она сунула бумажку в руку девочки и вытолкала ее из комнаты. Та торопливо сбросила синий костюм, схватила свою шляпу и боа.

– Живо убирайся!

Очутившись одна на площадке неосвещенной лестницы, девушка, спотыкаясь и дрожа от страха, с трудом выбралась на улицу. Там она, подойдя к фонарю, посмотрела бумажку.

– Ах, подлые! Дали мне только пять рублей!

Однако она была так рада своему избавлению, что даже и не подумала подняться снова и потребовать недоданные деньги.

Анна М., двадцати пяти лет, была первой мастерицей у модистки; окончила с успехом и наградой курсы кройки. Затем она открыла свою маленькую мастерскую. У нее появились клиенты, но обстановка мастерской стоила дорого, и она впала в долги. Наступали сроки платежа по векселям, а денег у нее не было.

Тогда она стала внимательно читать в газетах маленькие объявления, думая напасть на случай, который помог бы ей вывернуться из затруднительных обстоятельств.

Само собой разумеется, что она уже давно не была девственницей, но ее падения совершались не из материальной цели.

Ей бросилось в глаза следующее объявление: «Молодой человек, тридцати лет, брюнет, вполне приличный, меланхоличный, состоятельный, щедрый при случае, хотел бы познакомиться, с целью жениться, с молодой женщиной, серьезной, хорошенькой, которая согласилась бы говорить с ним о любимой женщине, которую он недавно потерял. Профессионалок просят не беспокоиться».

Она написала по указанным инициалам в газету. Ей ответили и назначили день свидания. «Если понравимся друг другу, то будем продолжать знакомство», – писал незнакомец.

Анна пришла аккуратно в назначенный час на свидание. Одета она была в синий костюм английского покроя.

Несколько минут спустя, она увидела приближающегося к ней молодого человека, очень хорошо одетого во все черное. Он почтительно с ней раскланялся и спросил:

– Мадмуазель Анна М.?

Сердце девушки забилось скорее.

– Да. Это я самая.

Он произвел на нее приятное впечатление.

Высокий, очень худой, с впалыми щеками, слегка бегающими глазами, немного открытым лбом, он был именно «приличный и меланхоличный», как объявлял о себе.

Она обратила внимание на его руки, длинные, очень выхоленные, а также на изящество его обуви. «Он очень изящен, – подумала она, – это в полном смысле слова дэнди». Уже она строила разные планы, соображала, какую сумму денег она у него попросит.

Шарли, как он себя назвал в письме, обратился к ней со следующими словами:

– Не зайдем ли мы лучше в сквер? Там нам будет удобнее поговорить.

Она кивнула головой в знак согласия и немедленно пошла рядом с ним, немного удивленная тем, что он, после первого беглого взгляда, больше не смотрел на нее.

– Может быть, я ему не нравлюсь? – подумала она, очень этим огорченная.

Но в ту же секунду она была успокоена. Он взял молодую девушку под руку, и они медленно пошли по аллее.

– Вот вся моя история, – сказал он тихим голосом, с полузакрытыми глазами, как бы одолеваемый тяжелыми воспоминаниями. – У меня была любовница, которую я боготворил… Я ее потерял при ужасных условиях… Образ ее все еще передо мною, и я ее по-прежнему люблю. Мне нужна подруга настолько добрая, чтобы она помирилась с тем, что между нами будет в моих мыслях эта женщина, и в то же время настолько развитая, чтобы сумела понять некоторые странности моего характера; хотите вы быть такой женщиной?

– Да, хочу, – отвечала Анна, слегка смущенная.

Шарли снова заговорил скороговоркой.

– Что касается денежного вопроса, то вы можете быть вполне спокойной, – я богат, и если вы только сумеете мне угодить, то я вас щедро одарю… Я не свободен и буду просить вас приходить на свидание два раза в месяц. Я сразу вижу, что вы женщина вполне порядочная и разумная, а потому назначьте сами ту сумму, которую вы хотели бы иметь. Вы ее будете находить в конверте каждый раз на условленном месте, и мне будет очень приятно, если об этом вопросе вы не станете никогда заводить даже разговора.

Она была очень растрогана и согласилась на все.

– Я вам очень благодарна! Все то, что я сейчас слышала, меня глубоко растрогало! Я полагаю, что мы с вами отлично сойдемся. Я не невинная девушка, благодаря несчастным обстоятельствам…

Он ее перебил немного сухо.

– Все это прекрасно, – я вовсе не желаю знать вашу историю; вы понимаете, для меня главная прелесть именно в том и заключается, чтобы не знать никаких подробностей относительно вашей личности. Хотите пойти ко мне?

– Как, сейчас?

– Почему же нет, ведь вы свободны?

– Да, свободна.

– Так идемте, это совсем близко, на улице… Мне страшно хочется узнать, подойдем ли мы друг к другу. А здесь, на глазах у публики, невозможно говорить.

– Пойдемте, – сказала она решительно.

Квартира, куда они вскоре вошли, находилась в глубине двора, в первом этаже. В ней было очень темно и пахло духами, напоминающими ладан.

Шарли пояснил:

– Я редко сюда прихожу…

Он повернул кнопку и осветил комнату; Анна тогда заметила с удивлением, что стены комнаты были обтянуты черной материей и украшены надгробными венками из искусственных цветов. В глубине комнаты, как бы на низких салазках стоял гроб, покрытый черным сукном; по сторонам гроба на высоких подставках стояли серебряные канделябры и курильницы.

Она отступила назад.

– Что все это значит? – прошептала Анна.

Шарли спокойно посмотрел на все эти предметы и отвечал:

– Я уже вам объяснил, что я обожаю покойницу… Здесь и вы, и я – только простые служители культа ее.

Анна, преодолевая свой страх, спрашивает едва слышным голосом:

– Что же мы будем здесь делать?

– Сегодня ничего, мой ангел. Я вас привел просто для того, чтобы приучить к обстановке и моей персоне. Мне хотелось бы, чтобы вы отнеслись ко мне с полным доверием.

Затем он подошел к одной из консолей, откуда снял большой фотографический портрет женщины, и подал его Анне, сказав:

– Вот это она, моя подруга!

– Она очень хорошенькая! – довольно искренне сказала Анна.

– Ее уже нет! Она умерла четыре года тому назад, варварски убитая, – произнес Шарли с заметной холодностью.

У Анны вырвалось невольно восклицание:

– Убита!.. Каким же образом?

– Да, была убита!.. Позже я вам расскажу все подробности, но, Бога ради, не будем об этом говорить сегодня.

Он вдруг стал растроганным, лицо его нервно подергивалось, и Анна поспешно произнесла:

– Эти воспоминания вам тяжелы, я это вполне понимаю.

Он покачал отрицательно головой и почти прокричал:

– Напротив, я их страшно люблю, но сегодня я не хочу их тревожить. Придете ли вы еще сюда? В состоянии ли вы быть той сочувствующей и готовой на все подругой, которую я ищу?

Она несколько колебалась отвечать.

– Да, мой друг, – сказала она, в конце концов, совсем твердо.

– Тогда хотите придти в четверг? Мы пообедаем, потом придем сюда.

Невольно она вздрогнула. Здесь, ночью? В этой траурной комнате? Потом нашла это оригинальным и отвечала:

– Хорошо, согласна.

Он назвал ресторан, куда она должна была придти, и проводил, сказав:

– До свидания! До четверга.

Вышли они вместе. Тотчас же Ширли оставил ее, раскланявшись самым вежливым образом. Она не решилась заглянуть в конверт, который он ей сунул в руку, раньше, чем села в омнибус. В нем 5 фунтов стерлингов (ок. 50 руб.). У нее запрыгало сердечко от радости.

– Бедный Шарли! – прошептала она, вся растроганная. – Конечно, я сделаю для него все, что может доставить ему удовольствие.

В назначенный день и час она нашла Шарли в ресторане. Они заняли столик в общем зале.

Шарли ел мало, но очаровал ее своими изысканными манерами. Лишь изредка странный румянец на его землистого цвета щеках портил приятное впечатление, производимое им на нее.

Нисколько теперь не дичившаяся, Анна спокойно пошла к нему на квартиру. Теперь даже похоронная обстановка вызвала в ней тайное желание расхохотаться.

Шарли принес два темных халата, какие носят обыкновенно пилигримы.

– Будьте добры, наденьте это, – сказал он Анне мягким, но не допускающим возражения тоном.

И сам, подавая ей пример, быстро разделся совсем, сняв даже сорочку, показав ей на мгновение свое голое тело, стройное и изящное, и надел халат.

Анна разделась не так скоро.

Засучив рукава халата, Шарли помог ей. Она видела его нетерпение, но в то же время не поймала ни одного страстного взгляда на нее.

– Снимите и сорочку! – скомандовал он ей повелительно, когда увидал, что Анна собирается надеть халат на ночную рубашку.

Она повиновалась с отвращением, но не посмела протестовать.

Шарли как будто гипнотизировал ее, уверяла она меня, когда рассказывала.

– Вы прекрасно сложены, – заметил он холодным тоном.

Она попробовала улыбнуться…

Он взял ее за руку и подвел к дивану, который стоял напротив гроба.

– Садитесь… не шевелитесь!

Затем он зажег все свечи в канделябрах, а также курильницы.

Появился дым, и по комнате распространился сильный запах ладана.

– Мы задохнемся! – протестовала Анна.

– Тише, не говорите ни слова, – произнес он.

После этого он стал на колени перед ней.

– Теперь я расскажу вам историю Женевьевы, – произнес он глухим и неестественным голосом. – Уже прошло два года, как мы были в близких отношениях, когда нам пришла фантазия отправиться путешествовать по Испании. Мы приехали в Мадрид на Страстной неделе. Мы наблюдали разные процессии, как вдруг один из шедших в процессии мужчин, одетый в такой же халат, как мы с вами, с опущенным на лицо капюшоном, отделился от толпы, остановился около нас и с иностранным акцентом произнес на английском языке следующее: «Если вы охотники до оригинальных представлений, то приходите оба сегодня вечером, в десять часов, туда-то», – при этом незнакомец дал адрес…

Моя подруга была страшно заинтригована и непременно хотела, чтобы мы отправились по приглашению.

В назначенный час мы были на указанном месте. Мы вошли в полуразрушенный от времени дворец. Наш пилигрим встретил нас и провел в комнату, обставленную совершенно так же, как эта, где мы с вами сидим.

Все свечи и курильницы были также зажжены.

Голос Шарли становился все более и более задыхающимся, лицо его покрылось смертной бледностью и нервно подергивалось.

Чувствуя себя плохо, одолеваемая все сильнее и сильнее возраставшим страхом, Анна захотела прервать его.

– Прекратите ваш рассказ! Эти воспоминания вам слишком тяжелы! Я напугана!

Он вдруг на нее заорал:

– Молчать!.. Я вам запрещаю говорить! Я вам плачу за то, чтобы вы меня слушали!

Она слегка окинулась назад, немного оскорбленная, но несколько успокоенная. Она теперь начинала понимать: все это была одна комедия развратника, – он просто хотел себя возбудить.

Она слегка пожала плечами.

– Ну, продолжайте ваш рассказ! – прошептала она.

Но, против ее воли, вскоре ею снова овладел ужас.

Шарли стал продолжать рассказ голосом лунатика:

– Нам велели сесть, и после того, как наш проводник хлопнул в ладоши, все присутствующие запели. Мы ни слова не понимали; но, вероятно, они пели ужасные вещи, и иногда пение сопровождалось ужасным смехом. Наконец они замолчали, и один из них подошел к гробу и достал оттуда несколько пучков длинных березовых розог.

Каждый из кающихся взял по одному пучку, и все, подняв свои халаты, нагнули голые спины, по которым соседи стали хлестать розгами. Женевьева и я пришли в ужас. Вдруг я почувствовал, как она хватает меня за руку и шепчет:

– Смотри, у некоторых уже кровь показалась!

Действительно, у всех мужчин тела были иссечены до крови, но они все-таки продолжали хлестать с остервенением друг друга; слышались крики и стоны.

Женевьева встала и говорит: «Я хочу уйти!»

Шарли так естественно передал женский голос, что произвел на Анну особенно глубокое впечатление.

– Ради Бога, не продолжайте больше! – проговорила она, бросив беглый взгляд на окружающие их предметы.

В эту минуту Шарли встал, обе его руки старались схватить руки Анны, и он своими безумными глазами пронизывал ее насквозь.

– Увидав, что Женевьева встала, мужчины побросали розги и налетели на нас.

В один миг я был привязан на скамейке, поставленной у стены, чтобы я мог видеть все происходящее. А она, моя Женевьева, была растянута и привязана на скамейке! Несмотря на ее отчаянные крики, угрозы, мольбы, проклятия, эти люди, скорее демоны, взяли розги, и один из них стал пороть ее.

Анна невольно вскрикнула:

– О! Это сон, это кошмар! Послушайте, это неправда!

Не обращая внимания на ее слова, он продолжал рассказывать, сжимая ее руки все сильнее и сильнее. Она чувствовала его дыхание, так он стоял близко, и это бросало ее в жар и холод.

Они продолжали ее сечь. Я видел, как на ее белом теле появлялись полосы, как число их росло, как они становились фиолетовыми, и наконец показалась кровь. Она кричала, стонала, звала меня на помощь… Но что я мог сделать, привязанный?!… В конце концов я потерял сознание, когда я пришел в себя, зало было пусто… Я был отвязан. Я уже собрался бежать, когда увидел, что Женевьева лежит в гробу, мертвая.

Анна сделала в эту секунду такой скачок, что вырвалась из его рук.

– Молчите, умоляю вас! Вы добьетесь, что я захвораю! – сказала она, бросив взгляд на гроб, у которого очутилась совсем близко.

Он опять взял ее, но без насилия, привел на прежнее место и, сжимая, стал умолять:

– Будьте доброй… сделайте то, что я прошу, я так вам буду за это благодарен!

– Но что вы хотите?

Он взял из гроба пучок длинных и свежих березовых розог, лег на диван и сказал, задыхаясь от волнения:

– Бейте меня! В память ее мучений. Пусть и я буду страдать, как страдала она.

Анна машинально взяла из его рук розги:

– Мне бить вас? Нет, нет, я не в силах! Я не могу решиться на это!

– Да, да, бейте по ягодицам, бейте, что есть мочи! Не бойтесь ничего, ни моих криков, ни просьб… Порите безжалостно, я так хочу!

Тронутая такими мольбами, она слабо ударила его розгами.

– Сильнее, умоляю, сильнее…

Она начала бить посильнее.

– Еще сильнее! Еще сильнее!

Это полоумный, подумала она, но, несколько свыкшись со своим положением, Анна стала хлестать гораздо сильнее, находя уже удовольствие причинять ему боль. Теперь уже розги свистели уверенно и смело ложились на тело, которое стало от боли вздрагивать, а ногтями он вцепился в материю дивана.

Наконец, он вскочил с дивана и совершенно неожиданно бросился на Анну.

Та стала барахтаться, вырываться, кричать:

– Пустите меня!.. Убийца! Меня убивают! Спасите!.. Помогите!..

Но вскоре она была растянута и привязана на скамейке, как его Женевьева.

Так как Анна продолжала кричать, то он приложил ей корту кляп из ваты и крепко привязал его полотняной тесьмой.

Теперь она не могла кричать…

Обнажив ее, он нагнулся и рассматривал. Затем она видела, как он подошел к гробу и достал оттуда два пучка розог, еще более толстых, чем те, которыми она его секла. По крайней мере ей так показалось.

Очевидно, что он ее будет пороть этими ужасными розгами, и она была уверена, что умрет, не перенеся этого.

Действительно, он принялся безостановочно сечь.

Боль была нестерпимая, к тому же кричать она не могла. Долго ли он ее сек, она не может сказать, так как от боли или от недостатка воздуха она впала в бессознательное состояние.

Когда она пришла в себя, то увидала, что лежит в постели, на ней надета ее сорочка. Комната эта уже другая.

Шарли сидел на краю кровати, и когда увидал, что она открыла глаза, то самым спокойным голосом спросил, лучше ли ей теперь?

Она еще не вполне освоилась и отвечала знаком головы утвердительно.

Он ей дал выпить воды. Мало-помалу она окончательно пришла в себя. Ей тотчас же представилась ужасная сцена, предшествовавшая потере ею сознания.

– Послушайте, это гнусно, то, что вы проделали со мной, я буду жаловаться прокурору!

Шарли улыбнулся и пожал плечами.

– Но что вы скажете, мой ангел?

– Вы меня истязали!

– Разве вы ранены?

Анна вскочила с постели, чувствуя слабость, но, к ее удивлению, не было сильной боли на тех местах, по которым он ее сек. Подняв сорочку, она убедилась, что нет никаких особенных следов от розог. Была припухлость, полосы, но ни одной раны, ни одного синего рубца.

– Теперь вы не станете утверждать, что я был с вами жесток! Никто вам не поверит! Строже секут пятилетнюю девочку. Завтра все исчезнет у вас.

Она буквально была ошеломлена и стояла, разинув рот. В это время он ей подал одежду, сказав:

– Одевайтесь… Вы знаете, уже час ночи. А мне нужно быть дома. Ведь я женат, и моя жена терпеть не может, чтобы я не ночевал дома.

Когда она была совсем готова и собиралась уходить, он ее спросил:

– Сколько вы желаете получить?

Она вспомнила о предстоящих ей платежах по векселям и отвечала:

– Двенадцать фунтов стерлингов (около 120 рублей).

– Черт возьми, немало!

Потом он улыбнулся и говорит:

– Впрочем, ты стоишь этих денег! Ты заставила меня пережить до невероятия блаженные минуты, благодаря обмороку, который одну минуту я принял за настоящую смерть; повторяю, когда ты лежала в гробу, я был наверху блаженства.

Он дал Анне деньги, проводил ее до извозчика и даже заплатил ему.

Больше о нем Анна не слыхала. Бывали у нее не раз денежные затруднения, но она уже не рисковала навестить Шарли, да он, вероятно, и не принял бы ее.

– Вы даже не поверите, доктор, – прибавила Анна, заканчивая свой длинный рассказ, – я почти уверена, что все про Женевьеву он сочинил. Тем не менее, он способен изувечить, не имея ни капли злобы. Вы не можете себе даже представить, до чего этот человек вежлив, приличен, если бы не эта мания.

В России, в мае 1909 г., в гор. Николаеве, в гостинице «Новая Германия», той самой, где в свое время были арестованы одесские торговцы живым товаром, обнаружена новая жертва разврата, почти ребенок, хрупкая, маленькая девочка, А. В., еще не достигшая 13 лет, тонкая, белая, как молодая березка. Девочка эта числилась как бы в услужении; в действительности же, как установлено, комиссионер и совладелец гостиницы Владимир Х. продавал ее посетителям.

Жизнь В. представляется сплошным мучением. Сама она из Одессы. Отец ее, беспросыпный пьяница, когда она была еще маленькой девочкой, бил ее «смертным боем», привязывал к кровати и стегал ремнем или сек розгами до тех пор, пока она не впадала в бессознательное состояние. Не имея денег на пьянство, он заставлял ее выпрашивать на улицах милостыню, деньги забирал себе и пропивал. Не удивительно, что, живя в этой атмосфере, девочка впитала в себя все ароматы уличного разврата. В один прекрасный день какой-то любитель «острых ощущений», мужчина хорошо одетый, высокий, угрюмый, соблазнил ее шоколадом, конфетами и серебряным рублем, который представлялся девочке недостижимым богатством, и растлил ее.

По словам девочки, она отдалась не добровольно, а силой. Сперва она думала, что господин приказал раздеться, чтобы поласкать только, но когда она увидала, что он хочет делать, то стала сопротивляться и кусаться, господин несколько раз ударил по щекам и сказал, что больно ее выпорет розгами: «Шкуру тебе спущу, если не будешь лежать смирно!» Она все-таки не давалась, плакала, кричала и просила отпустить ее домой. Тогда он ее схватил с постели, засунул ей в рот свернутое полотенце, так что она не могла кричать, и потащил на чердак, где стал драть розгами так больно, как ее не порол никогда даже отец.

Выпоровши ее, он вынул полотенце и спросил, будет ли она лежать на постели смирно, иначе обещался опять пороть еще больнее. Девочка согласилась лежать смирно, тогда он ее опять принес вниз и положил на постель, где она позволила делать с ней все, что угодно.

Это облегчило задачу В., так как она не должна была гоняться за прохожими и получать от них по копейке: ее соблазнитель каждый раз давал ей в награду по двугривенному. Таким образом, девочка прибыла в Николаев, имея уже за собой некоторый проститутский опыт и даже проявляя известный задор, привлекавший гостей. Здесь она несколько отдохнула, так как не имела над собой отца-тирана, который ее терзал, бил и заставлял отдавать себе все деньги.

Жизнь в Николаеве сначала была, по сравнению с одесской, очень хорошей. Две ее подруги, старые и опытные проститутки, промышлявшие в «Новой Германии», порекомендовали ей пойти к Х. – он-де не обидит. Девочка поступила к Х., и вначале тот водил к ней «приличных» клиентов, плативших ему хорошие деньги. Но с течением времени, когда девочка уже потеряла для «почтенных» гостей интерес, к ней стали приводить обыкновенных развратников. Эти оказались более грубыми и придирчивыми и, кроме того, девочку понуждали принимать их в большом числе.

Если же она настойчиво отказывалась, то экономка била ее по щекам так, что «из глаз искры сыпались и часто кровь из носу текла».

Раз как-то экономка отхлестала ее по щекам за отказ принять третьего гостя, она лежала в кровати и, уткнув голову в подушку, ревела. В это время вошел хозяин гостиницы, которому экономка пожаловалась на девочку, и велел, как только запрут гостиницу, выпороть ее хорошенько розгами. Она соскочила с кровати и стала просить прощения, обещая, что будет принимать гостей без отказа, но он сказал, что надо было раньше думать, и велел непременно ее высечь, как только уйдут гости.

Вечером ее потащили два коридорных в погреб, где растянули на скамейке, один держал за ноги, другой за руки, а экономка выпорола розгами так больно, что, по словам девушки, она с трудом встала.

Обо всем этом каким-то образом дошло до сведения полиции.

Когда Х. заметил, что за гостиницей установлен надзор, он приказал девочке отправиться к врачу, зарегистрироваться и получить проститутский билет из полиции, угрожая, что, если она не послушается или пожалуется полиции, он выпорет ее розгами еще больнее, чем в последний раз.

Девочка пошла к врачу. Но тот, посмотрев на хрупкую, маленькую фигурку низкорослой девочки, которая выглядела еще ребенком, стал увещевать ее бросить проституцию и обратиться к честному труду. Девочка настаивала, но врач категорически отказался зарегистрировать ее. Когда девочка вернулась домой, туда нагрянула полиция. Х. отрицал свою вину, но девочка должна была в конце концов во всем чистосердечно сознаться.

Когда девочку осмотрел полицейский врач, то нашел на бедрах, ягодицах, ляжках и даже на части живота и спине следы от рубцов и фиолетовые полосы во многих местах, очевидно, от жестокого наказания розгами.

Хозяина гостиницы привлекли к суду за истязание девочки и принуждение ее силой заниматься проституцией.