ГЛАВА ВТОРАЯ От восьми до девяти месяцев
ГЛАВА ВТОРАЯ
От восьми до девяти месяцев
Электроэнцефалограммы, сделанные во время пребывания Кушлы в больнице, выявили патологические изменения в головном мозге, судорожные подергивания (которые были и раньше) усилились, и врачи считали, что необходимо устранить эти явления. Поэтому Кушле прописали преднизон, который начали давать за две недели до выписки. Родителей предупредили, что это лекарство может понизить сопротивляемость организма инфекциям, но его применение необходимо. Явным и немедленным результатом приема преднизона стала припухлость лица и конечностей девочки. Прежняя болезненная внешность Кушлы сменилась обманчиво здоровым видом.
Мать девочки должна была составлять ежедневный график ее «подергиваний» в течение определенных периодов, это наряду с требованием подробных записей о стуле и мочеиспускании было условием выписки.
Тогда же родителям сказали, что состояние почек Кушлы (гидронефроз левой почки) требует удаления или восстановления, но для этого девочка была слишком слаба. Этот период мать Кушлы вспоминает как один из самых безнадежных в отношении будущего девочки.
В тридцать мять педель Кушлу протестировали на дому. Тестирование уровня развития по Гезеллу проводил психолог из Оклендского университета.
Тесты, сведенные в таблицу, показывают развитие ребенка в разных областях в сравнении с нормальным или средним ребенком того же возраста.
По результатам «личностно-социального» теста Кушла была на типичном уровне двадцатичетырехнедельного ребенка, в то время как ей было тридцать пять недель.
Эта оценка включает и уровень взаимодействия ребенка с другими людьми, и его способность выказывать свои собственные, личные нужды. Очевидно, что в оценке Кушлы скорее сыграли роль первые, чем вторые.
Нормальный ребенок этого возраста улыбается собственному отражению в зеркале, реагирует на улыбающееся лицо другого человека и более робок с незнакомыми, чем с ближайшими членами семьи, — это свидетельствует о том, что он начинает распознавать знакомые лица. Кушла демонстрировала все эти реакции, когда ей помогали фиксировать взгляд. Однако она не делала различия между своими и чужими.
Другие разделы личностно-социального теста были вне возможностей Кушлы. В то время как нормальный ребенок в возрасте тридцати пяти недель умеет держать бутылочку и пить из нее, может сам есть печенье (жуя, а не сося во время еды), Кушла совершенно не владела руками и, что было для нее характерно, была не в состоянии справиться с едой, которую положили ей в рот.
В отчете психолога констатировалось, что «движения руки К. непроизвольны, отмечается аномальное переразгибание суставов», и эта невозможность владеть руками, безусловно, повлияла на оценку.
В еще большей степени она повлияла на оценку «ловкости», определяемую как «тонкие движения рук под контролем зрения». В этой области не было никаких достижений вообще. (Интересно представить себе, какой могла бы быть оценка действий Кушлы, если бы она владела руками и ногами. Нарушения фиксации взгляда все равно помешали бы ее действиям; у нее был двойной дефект). Нормальный восьмимесячный ребенок, разумеется, может схватить небольшой предмет двумя пальцами, крепко сжать игрушку, мять бумагу и осмысленно трясти погремушку.
Что касается «крупных движений», то движения ног Кушлы были оценены на уровне «двадцати восьми недель», что резко контрастировало с ее «нулевой» оценкой движений рук. (В отчете отмечалось, что когда Кушла лежит, ее руки «как правило, находятся под прямым углом к телу», — а когда она сидит, то «нуждается в поддержке, падает вперед и не может использовать руки для опоры».
Нормальный ребенок в возрасте тридцати пяти недель сидит без поддержки, встает, хватаясь за мебель, и ползает или делает три шага или более без посторонней помощи.
В области речи Кушла оказалась на уровне тридцати двух недель, с отставанием всего на три недели от ожидаемого уровня нормального ребенка. Она реагировала на собственное имя, соединяла (внятно) звуки и повторяла звуки за взрослыми.
Тесты Гезелла выявили значительное физическое отставание Кушлы.
Однако важно, что перед больницей, в возрасте пяти с половиной месяцев, она овладела умением переворачиваться, несмотря на то, что почти не могла пользоваться руками. Она переворачивалась, забрасывая ногу и бедро, и в то время это казалось началом компенсаторного метода. Это умение Кушла утратила, когда была в больнице, хотя в последние недели ее пребывания там мать пыталась помочь ей выучиться этому заново.
Следует также отметить, что речь Кушлы была ненамного ниже нормального уровня в тридцать пять недель. Очевидно, эта оценка была прямо связана с поддержкой семьи во время пребывания девочки в больнице и с тем, что развитию речи уделялось большое внимание — с Кушлой разговаривали, ей пели и читали книжки с картинками.
Каждый день в больнице мать приходила около восьми утра и оставалась с девочкой до прихода отца около пяти вечера. Они оба находились с дочерью до восьми вечера. Кто-то из родственников матери приходил каждый день в середине дня, чтобы освободить ее на несколько часов.
Опыт больницы убедил родителей Кушлы, что их отсутствие возле девочки ночью причинило серьезный ущерб ее развитию. Каждый раз утром, когда приходила мать, дочь была беспокойна, и наверняка ночью она проводила много времени без сна и в плаче.
Дело не ограничивалось тем, что девочка была расстроена, было ясно, что по ночам ей трудно дышать, особенно, когда она плакала.
Регресс Кушлы во время пребывания в больнице и ее крайне беспокойное состояние при выписке привели ее родителей к решению больше никогда не оставлять ее одну ночью в больнице. Они настаивали на этом, и врачи Оклендской больницы (сначала неохотно) пошли им навстречу и позволили одному из родителей оставаться ночью в палате Кушлы.
В области личностно-социального и речевого развития отставание Кушлы в этом возрасте было менее выражено: двадцатичетырехнедельный уровень в личностно-социальном развитии и двадцатидвухнедельный в речевом. Наибольшей помехой в ее социальном развитии были, вероятно, трудности с фокусированием взгляда. Если приблизить к ней лицо, она изучающе разглядывала его и потом, совершенно неожиданно, лучезарно улыбалась. Казалось, в этой улыбке было нечто большее, чем просто дружественная реакция, в ней был элемент открытия, как если бы напряженное визуальное усилие внезапно было вознаграждено, что, в сущности, и происходило на самом деле. Когда лицо уходило из поля ее зрения (на расстояние около полуметра), у нее появлялось ее обычное выражение отчужденности, вернее, озадаченности и беспокойства; в нем не было ни смирения, ни спокойствия.
По-видимому, тот же самый фактор обусловливал реакцию Кушлы на отражение ее собственного лица в зеркале. Она сначала пристально вглядывалась, затем фокусировала взгляд, и в этот момент становилось ясно, что она видит собственное отражение.
Хотя по результатам тестирования речь Кушлы отставала на три недели от уровня нормального ребенка ее возраста, по мнению ее матери, девочка «издает звуки и откликается, как любой другой ребенок ее возраста».
Кушла требовала постоянного внимания. Она спала очень помалу, не более получаса, несколько раз в день и примерно два часа за ночь. Между этими периодами ночного сна она часто бодрствовала по три-четыре часа подряд, всегда невеселая и нередко в состоянии стресса.
В течение дня мать Кушлы все время держала ее при себе. Низенькая деревянная складная кроватка стояла в гостиной. Эта кроватка давала ей большую возможность обзора, чем коляска, и была более надежна при физических упражнениях. Так как она засыпала неожиданно, лежа ничком, и ее никогда не удавалось «уложить спать», как большинство обычных детей, такая кроватка оказалась практичной.
Иногда Кушла лежала на ковре на полу. Однако это было менее удобно, чем в кроватке; ее попытки достать игрушки неизменно заканчивались тем, что они пропадали из ее поля зрения и из пределов возможности достать их.
На веревочке, натянутой между боковыми стенками кроватки, висели разноцветные игрушки, это казалось единственным способом «удерживать» их в ее поле зрения. И даже при этом ее физические способности в то время были настолько ограничены, что она не могла ощущать окружающий мир без постоянной помощи. Кушле помогали схватить предмет — ее ручки клали на него, поддерживая и предмет, и руки девочки, и подвигали к ее рту, чтобы она могла «ощутить» предмет ртом, как нормальные дети.
Когда матери Кушлы нужно было выйти в другую комнату, она всегда брала девочку с собой, если та не спала. Работа по дому, которую нельзя было выполнить, занимаясь с Кушлой, откладывалась на вечер, когда возвращался отец и помогал либо с ребенком, либо с домашними хлопотами.
В этот период родители экспериментировали с «детским рюкзачком», предназначенным для ношения детей на спине.
Он тоже не подошел Кушле. Девочка каждый раз оказывалась в неудобной позе и словно «теряла контакт». Ей была необходима поддержка и помощь рук взрослого, чтобы она видела и ощущала мир вообще.
По той же причине пришлось отказаться от использования коляски. Неровное движение коляски непременно приводило к тому, что девочке было неудобно лежать, кроме того, она была совершенно не в состоянии ощущать окружающее. Создавалось впечатление, что без тесного физического контакта Кушла была «отрезана» от мира.
В это время девочку часто носили на руках, и в доме, и на улице, и обращали ее внимание на интересные предметы: на листья и цветы; на картины, украшения, зеркала и на многое другое. Именно в этом возрасте родные впервые заметили, что какие-то предметы явно привлекают внимание Кушлы. Когда девочку вносили в комнату, она тянулась в ту сторону, где находился определенный предмет, например картина. Оказавшись рядом с картиной, она, сфокусировав взгляд, выражала узнавание и восторг. (Для того чтобы сфокусировать взгляд, она быстро трясла головой и многократно моргала.)
Кушла очень напряженно сосредоточивалась и изучала «любимые» предметы. В доме бабушки, например, ее притягивал календарь, висевший в кухне. Она тянулась в этом направлении, выражая желание посмотреть на календарь, когда ее подносили ближе, она делала энергичное усилие, чтобы сфокусировать взгляд набольших черных цифрах под цветной картинкой. Казалось, она внимательно «сканирует» их, эта процедура занимала несколько минут. (Следует подчеркнуть, что Кушла предпочитала в данном случае цифры картинке; эта увлеченность знаками снова проявится при рассматривании книжек с картинками.)
Другим ее любимым предметом в доме бабушки был оригинальный черно-белый рисунок большого размера, изображавший голову женщины из племени маори. Так как эта картина висела за широким журнальным столиком, какому-то из молодых и сильных подростков — дядей Кушлы часто приходилось держать ее на вытянутых руках все то время, пока она рассматривала картину!
Нужно отметить, что родителям Кушлы помогали много и всесторонне заниматься с девочкой. Сестра ее матери в это время была на втором курсе университета и, пока Кушла была маленькой, жила с ними. Вместе с другими членами семьи молодая тетушка Кушлы всегда была готова уделить девочке внимание и заботу и часто на короткое время подменяла свою сестру.
Неудивительно, что Кушла научилась узнавать и любить своих многочисленных родственников, которые с особым вниманием относились к ее нуждам и, в свою очередь, искренне любили ее.
Именно в этот период, когда Кушлу выписали из больницы после десятинедельного пребывания там, с ней начали рассматривать книги с картинками, и это стало занимать значительную часть того времени, когда она не спала.
Эта привычка появилась по двум причинам. Во-первых, родные понимали, что Кушла нуждается в постоянном внимании и помощи для того, чтобы воспринимать окружающее. Во-вторых, девочка, несомненно, заинтересовалась книгами.
Мать Кушлы выросла в семье, где детям читали ежедневно и не только перед сном. Поэтому, чтобы «заполнить время», она прибегла к книгам, сочтя, что в девять месяцев к ним можно регулярно обращаться.
Более того, Кушла была неспособна заполнить свое время и внимание обычными для ребенка ее возраста занятиями — не могла ползать, вставать, исследовать попавшиеся ей предметы, наблюдать повседневную деятельность взрослых. Без помощи взрослых она, наверное, снова впала бы в состояние совершенного безразличия.
Во время чтения Кушлу сажали на колени, чтобы она могла опираться спинкой на тело взрослого, а книгу держали на оптимальном расстоянии от ее глаз (оно было установлено в результате наблюдений за ее способом «фокусироваться»).
Книги всегда «прочитывали» от начала до конца, каждую страницу поочередно подносили близко к глазам девочки. Так же, как и с календарем, Кушла делала «сканирующее» движение, часто замирая и пристально рассматривая определенную часть иллюстрации.
«М — медведь» (В is for Bear) Дика Бруны (Dick Bruna) — это книга-алфавит, где на каждой четной странице (белой) в нижнем левом углу изображена большая строчная буква черного цвета. На правой странице упрощенное изображение какого-нибудь предмета (например, утки, рыбы, зонтика) яркими основными цветами на контрастном фоне. Кушла сильно привязалась к этой книге. Единственная буква на каждой четной странице явно завораживала девочку, она внимательно разглядывала букву, затем ее взгляд очень неторопливо скользил по картинке на противоположной странице. «Расскажи историю» (A Story to Tell) того же автора тоже нравилась Кушле, но в этой книге обе страницы разворота занимала одна несложная картинка. Текста не было, но простая история просматривалась в иллюстрациях. «Я умею считать» (I Can Count) повторяла схему книги «М — медведь», только вместо букв были цифры.
Рассматривая с Кушлой одну из таких книжек-картинок, взрослый по очереди указывал на изображенные предметы. Кушла научилась следовать взглядом за пальцем взрослого, но часто отказывалась смотреть на следующий предмет, если ей хотелось и дальше рассматривать то, что ее заинтересовало. Она никогда не улыбалась тому, что видела; выражение ее лица неизменно было очень сосредоточенным.
На стихи со звонкими рифмами Кушла реагировала совершенно иначе. Ритмический, рифмованный текст «Кота и совы» (The Owl and the Pussycat) и повторяющееся, плавное течение «Дома, который построил Джек» (The House that Jack Built), казалось, действовали на нее успокаивающе, особенно когда взрослый, занимавшийся с ней, двигался в ритме стиха. Эти стихи и другие прибаутки и песенки часто повторяли или пели Кушле и без книг, например во время поездки в машине.
Начиная с этого возраста, но поведению Кушлы всегда можно было догадаться, что она узнает стихотворение или песню: она становилась сосредоточенной, часто улыбалась и дрыгала ножками.
«Коробка с красными колесами» (The Box with Red Wheels) была самой любимой из историй. Кушла не то чтобы понимала сюжет, но внимательно выслушивала всю книгу и при этом непременно тщательно изучала иллюстрации. В этой книге, так же как в «В шумном городе» (In the Busy Town) и «У беспокойного моря» (Beside the Busy Sea), удивительно четкие иллюстрации. Объекты (по большей части животные на ферме) изображены отчетливо и красочно, и каждая страница заключена в красную орнаментальную рамку.
Книги, упомянутые выше, явно превосходили все остальные по производимому впечатлению; Кушла более явно выказывала возбуждение, двигая ручками и дрыгая ножками, когда узнавала свои любимые книги. (Не нужно думать, что это была энергичная реакция; Кушла была в этом возрасте болезненным ребенком, и движения ее ручек и ножек были слабыми).
Каждая из этих книг была прочитана сотни раз. «Рваный» сон Кушлы означал, что ее нужно занимать в течение долгих периодов ночью.
Размеры книги в это время не играли существенной роли. Хотя общепризнанно, что очень маленьким детям держать маленькие книги удобнее, чем большие, но для Кушлы это не было важно; она еще не могла пользоваться руками.
Мать Кушлы говорила, что начала читать девочке и от отчаяния, и в то же время от изначальной уверенности, что оно поможет. Упорство привело к успеху; но конечно, необходимость, как для матери, так и для девочки, чем-то заполнить долгие часы тоже была одним из факторов.
Следует отметить, что музыка также использовалась, но никогда не занимала внимание девочки целиком, как книги. Мать Кушлы ставила пластинки или пела, или танцевала вместе с дочерью, казалось, девочке это нравилось, она часто смеялась. Однако это были краткие периоды; Кушлу было трудно держать, к тому же она часто болела. Читать можно было всегда, и книги стали одной из ее постоянных связей с миром.
Оглядываясь назад, этот период можно расценить как один из тех, когда родители Кушлы столкнулись с реальностью ее физических недостатков, в то же время не зная об их природе и о степени их серьезности. В основе компенсаторной программы, начатой в это время, лежало как осознанное решение «поддерживать с ней связь», так и необходимость заполнить часы, посвященные заботе о девочке.
Неспособность Кушлы занимать себя способами, доступными нормальному ребенку, возможно, усилили ее внимание к книгам, которые ей читали и показывали. Легко представить себе, что удобство и спокойствие, ощущаемые ребенком, когда его постоянно держат на руках и разговаривают с ним, спасают от одиночества и страха, которые он испытывает, не имея нормальных средств общения. Как много ребенок получает в первый год жизни посредством зрения, прикосновений рук и рта! Всего этого Кушла была лишена.
Каково бы ни было происхождение программы, к описываемому времени она твердо сложилась. Процесс был двусторонним: между Кушлой и ее родителями существовала постоянная связь.