ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ От восемнадцати месяцев до трех лет
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
От восемнадцати месяцев до трех лет
За первые двенадцать месяцев этого периода здоровье Кушлы нисколько не улучшилось, два раза ее ненадолго клали в больницу. Однако выявление ее генетического дефекта в начале этого периода хотя и не дало указаний, как лечить его в будущем, по крайней мере, положило конец предположениям; засвидетельствовав факт, что каждая клетка тела Кушлы аномальна и что эта аномалия — причина физических и умственных недостатков девочки, и единственный возможный путь — это постоянная индивидуальная забота и обучение. Во всяком случае, семья укрепилась в решении, насколько возможно, развивать потенциал Кушлы.
В июне 1973 года Кушле сделали ряд хромосомных тестов. Результаты, показавшие легкое отклонение от нормы, были отвергнуты как возможно дефектные анализы; такая аномалия, проявляющаяся у ребенка нормальных родителей, чрезвычайно маловероятна. Эту информацию сообщили родителям Кушлы, добавив успокаивающие заверения. Однако родители Кушлы не были удовлетворены. Оба они хотели знать точно, не может ли у них появиться второй дефективный ребенок. Так как они настаивали, в больнице согласились сделать повторный тест и на этот раз протестировать также и родителей.
Результаты не вызывали сомнений: у Кушлы и ее отца обнаружились нарушения в строении хромосом, что тут же подтвердил еще один тест. Были протестированы и родители Стивена — с отрицательным результатом. Напрашивался единственно возможный вывод: при зачатии Стивена произошла мутация, которая привела к нарушению строения хромосом в каждой клетке.
Каждая нормальная человеческая клетка содержит сорок шесть хромосом, каждая из которых, в свою очередь, состоит из цепи генов, несущих наследственную информацию.
Двадцать три хромосомы в каждой клетке наследуются от отца и двадцать три — от матери.
В случае Стивена две хромосомы из сорока шести обнаруживали ненормальность: одна длиннее и одна короче остальных сорока четырех. Однако полный набор генов присутствует в каждой клетке, общее число генов, которые несут одна длинная и одна короткая хромосомы, равно тому, что обычно делится между двумя хромосомами нормальной длины. Таким образом, в отце Кушлы нет ничего аномального, он исключительно здоровый и умный человек. Можно, однако, ожидать осложнений, когда при зачатии ребенка аномально расположенные хромосомы Стивена соединятся в произвольной комбинации с хромосомами его жены.
В действительности у родителей Кушлы был один шанс из четырех произвести на свет совершенно нормального ребенка, не способного передать дефект следующему поколению.
С другой стороны, их шансы родить нормального на вид ребенка (генетически идентичного отцу, но способного передать дефект) были один к четырем.
Здесь следует отметить, что в любом из этих случаев было бы невозможно выявить аномалию, и родители произвели бы на свет еще одного ребенка — с теми же самыми шансами быть нормальным и опасностью невыявленного дефекта.
Появление ребенка с набором генов, как у Кушлы, тоже составляет вероятность один к четырем, как и четвертая комбинация, в результате которой получается плод с неполноценным набором генов.
Отсюда следует, что аномалия, скрытая или явная, составляет два к трем для жизнеспособного плода.
К двадцати одному месяцу Кушла могла сделать несколько нетвердых шагов, если двое взрослых держали ее за руки. Она обрела в небольшой степени чувство равновесия, но проявляла обычную готовность «идти», мало заботясь о случайных падениях и столкновениях. Судороги, возникшие в результате тяжелого заболевания гриппом, заставили положить ее снова в больницу на три дня, в результате чего процесс ходьбы замедлился, но к двадцати четырем месяцам она могла нетвердо пройти короткое расстояние. К тридцати месяцам она ходила постоянно, хотя очень некоординированно. Ее характерная поза при этом выглядела так: небольшой наклон тела назад, руки висят, покачиваясь взад и вперед от плеча, а шея вытянута вперед для равновесия.
Невозможность опереться на руки при падении и общая неустойчивость приводили к тому, что Кушла постоянно падала. Здесь трудно было найти золотую середину — не слишком контролировать девочку, чтобы не мешать ей в этих упражнениях, и в то же время не давать ей полной свободы, которая могла бы привести к несчастному случаю.
Нормальный ребенок начинает ходить без поддержки примерно в четырнадцать месяцев, а в двадцать четыре, когда Кушла могла нетвердыми шагами преодолевать короткие расстояния, ходит уверенно, тело его координированно, он хорошо бегает и редко падает. Тем не менее поведение Кушлы давало повод для удовлетворения; более ранние медицинские прогнозы были пессимистичны и в физическом, и в интеллектуальном отношении, и то, что Кушла последовательно проходила какие-то этапы, давало больше надежд на ее будущее, чем ее семья осмеливалась питать до этого времени. Лучше ползать Кушла не стала; ее руки были все еще слишком слабы, чтобы поддерживать тело, и сам процесс явно казался ей неудобным и неудовлетворительным (см. описание в скобках на стр. 26).
Вполне возможно, это служило стимулом для ее попыток ходить; она явно хотела передвигаться. Владение кистью и рукой продолжало понемногу улучшаться. К восемнадцати месяцам Кушла могла взять легкий деревянный или пластиковый кубик из коробки, но почти сразу же роняла его, не донеся до цели. В двадцать три месяца она научилась, после сосредоточенного обучения, кидать маленькие кубики в широкий и неглубокий пластиковый ящик. До этого, хотя ее хватка стала крепче, рука, казалось, не повиновалась приказу мозга «отпустить».
С двух с половиной лет мать раз в неделю стала водить Кушлу в маленький плавательный бассейн с подогревом воды, где учили плавать старших дошкольников. Хотя Кушла была слишком мала, ей разрешили заниматься в группе с условием, что вместе с ней будет плавать мать. Скоро выяснилось, что она может и хочет следовать инструкциям и не боится воды, не боится оказаться с головой под водой. Плавание с раннего детства рассматривалось как возможное действенное лечение для Кушлы. Таким образом было положено хорошее начало.
До сих пор не было и речи о том, чтобы приучать Кушлу к горшку. Ее слабые мышцы, частые болезни, трудоемкие заботы о ней и особенно ее предрасположенность к инфекциям мочевого пузыря и дефект почки не давали начать это приучение раньше. Однако в тридцать три месяца стало очевидно, что она довольно часто долгое время бывает сухой и что приучение к горшку вполне возможно. И действительно, Кушла за неделю приучилась контролировать свой кишечник и мочевой пузырь, хотя ночью все еще нуждалась в подгузниках.
В отличие от Кушлы обычный ребенок контролирует свой кишечник и мочевой пузырь в два года, хотя многие дети, которые могут соответствовать этому стандарту, оказываются неспособны делать это по различным причинам. Они могут сопротивляться настойчивости родителей, утверждая свою личность, или играть с такой увлеченностью, что часто забывают об этом, или просто им требуется больше времени, чтобы овладеть необходимыми психологическими механизмами контроля. Поэтому успехи Кушлы в контроле над мочевым пузырем и кишечником в тридцать три месяца можно рассматривать почти как норму еще и потому, что можно предположить, что если бы родители настаивали, она бы могла научиться этому раньше.
В два года Кушла смогла начать ходить в Давенпортский игровой центр. Примерно в то же время туда перешли другие семьи из игровой группы, сформировавшейся за год до этого, таким образом, сохранились уже установившиеся дружеские привязанности.
Хотя Кушла все еще могла участвовать в играх только ограниченно, она радовалась этому опыту, и ей и родителям пошло на пользу то, что они оказались в подходящей группе.
Число книг, известных Кушле, после восемнадцати месяцев стало быстро расти. Еще две книги Бруны, «Снаффи» (Snuffy) и «Король» (The King), оказались не менее популярны, чем предыдущие, а также «Дэви и его собака» (Davy and His Dog) (Ленски), где был изображен тот самый Дэви, который «читает одну-две хорошие книжки», только несколько выросший, вместе с очаровательной собакой, стали очень любимыми.
Другая книжка Ленски, «Маленькая ферма» (The Little Farm), снова продемонстрировала свою постоянную и несколько таинственную для взрослых притягательность для малышей.
«Помогаем дома» (Helping at Home) и «Щенята и котята» (Puppies and Kittens), обе издательства «Ледиберд», тоже появились у Кушлы в это время по тем соображениям, что они отвечали растущей потребности девочки идентифицировать знакомые предметы или действия в книгах. В первой. из книг было показано, как двое детей моют посуду, развешивают выстиранное белье, подметают пол — действия, которые Кушла никоим образом не могла бы совершить, но которые все же были ей знакомы.
Мне показалось интересным, то есть на самом деле просто захватывающим, сравнить воздействие на Кушлу книг и устных рассказов, начиная с двухлетнего возраста и далее, с реакциями Кэрол, дочери Дороти Нил Уайт, в том же возрасте, по материалам сообщения, опубликованного в «Книги до пятилетнего возраста» (Books Before Five) (New Zeland Council for Educational Research, 1954).
Кэрол родилась на двадцать шесть лет раньше Кушлы, тоже в конце года, в образованной семье, ее родители любили книги и интересовались ими. Более ранняя книга Дороти Уайт, «О книгах для детей» (About Books for Children) (1946), отражает опыт работы детским библиотекарем в Данидинской публичной библиотеке начиная с 1937 года. За год до этого она оказалась одной из двух новозеландок, отобранных для стажировки в Карнеги Лайбрери Скул в Питтсбурге. Сама Кэрол была здоровым и очень умным ребенком. В два года, когда мать начала дневниковые записи, она уже четко говорила и ей нравились книги. Общение Кэрол с книгами, несомненно, обогащало ее повседневную жизнь; начало было положено в два года и четыре месяца, когда было замечено, что, после того как она впервые увидела настоящих животных, ей стали больше нравиться изображенные в книжке домашние животные. Тогда же было отмечено ее желание принять на веру изображения незнакомых предметов: «Если в восемнадцать месяцев ее не интересовали никакие изображения предметов, которых она не видела, то теперь, в два года, она полюбила рассматривать изображения того, чего не видела в реальной жизни».
Кушла, с ее почти полной неспособностью наслаждаться нормальной деятельностью как Кэрол и ее подруга Энн, была менее придирчивой; выбор у нее был гораздо меньший, чем у Кэрол, ее обращение к книгам было более постоянным, а ее внимание — менее выборочным. С другой стороны, стремление Кушлы понять, ее потребность в осмыслении в этом возрасте не уступали по глубине или мере подобному стремлению и потребности Кэрол. Кушле все еще приходилось преодолевать неизвестные дефекты, сенсорные и физические; она все еще была, в сущности, изолирована. Быстрый, почти неуловимый обмен между нормальным ребенком и окружением, когда весь опыт «льет воду на его мельницу», был недоступен Кушле.
Дороти Уайт также упоминает, что в этот период Кэрол стала выказывать растущее предпочтение цветным, а не черно-белым иллюстрациям — Кэрол «… не хотела тратить время на простые книжки за пенни, она перешла к цветным за два пенса» — хотя она замечает, что книгу Лоис Ленски «Поиграем в дочки-матери» (Let’s Play House) (теперь недоступна), которую она сначала сочла посредственной, совершенно обычной книжкой с черно-белыми картинками, по просьбе Кэрол прочитали десять или двенадцать раз за неделю. Кушла, конечно, всегда уделяла большое внимание черно-белым иллюстрациям и, в частности, черным буквам или цифрам на белом фоне. Возможно, однако, что чистота контура была более важна для Кушлы, чем для Кэрол, и что это стало отличительной чертой любимых Кушлой книг. Разумеется, этот фактор присутствовал в книгах Ленски и Бруны, в «Доме, который построил Джек» Пеппе, в двух книгах издательства «Ледиберд», в книгах серии «Хоум-Старт» и «Боунар Манипулейтив Букс».
Речь Кушлы в это время все еще была довольно ограниченной в употреблении существительных и глаголов, но к двум с половиной годам стало ясно, что она понимает очень много слов. Теперь главное место заняли книги с простыми, гармоничными рассказами. «Гарри — грязная собака» (Harry the Dirty Dog) Джин Зайон (Gene Zion) и «Загородная прогулка мистера Гамни» (Mr Gumpy’s Outing) Джона Бернингема (John Burningham) Кушла готова была внимательно слушать снова и снова, а «Коробка с красными колесами» совершила триумфальное возвращение. И Беатрикс Поттер снова появилась в читательской жизни Кушлы — «История свирепого кролика» (The Story of a Fierce Bad Rabbit). С огромным вниманием были выслушаны очаровательные рассказы Майнарика (Minarik) «Медвежонок» (Little Bear) с иллюстрациями Мориса Сендэка. Эти книги объединяет нечто, обеспечивающее им прочный успех у самых маленьких.
Прежде всего, они подходят детям по теме или по содержанию. Дети в возрасте между восемнадцатью месяцами и тремя годами все больше осознают мир вокруг себя и ценят правильное изображение этого мира. Но для полной идентификации мир в книге должен изображаться через посредство знакомых объектов и фона. Для Кушлы, как и для большинства ее ровесников, игрушечная собачка, которая стала такой грязной, что превратилась из «белой собаки с черными пятнами в черную собаку с белыми пятнами», совершенно понятна, так же как и сама фраза, ее односложные[2] существительные и прилагательные, могут оказаться их первым опытом в том особом удовольствии, которое доставляет человеческому ухо остро отточенное слово.
В этом состоит второе требование к книгам для самых маленьких: употребление слов точных и, тем не менее, свидетельствующих о богатстве языковых запасов, искусно и красноречиво описывающих сцену и само действие. Немногие писатели способны сделать это; немногие издатели считают это существенным для самых маленьких.
А сама история должна развиваться прямолинейно. Отклонения и отвлечения не для детей одного-трех лет. Их просто сбивает с толку избыток информации, они теряют нить повествования.
«Мистер Гамни» служит классическим примером: каждый из героев кажется живым и в действии, и в речи, никакие описания здесь не требуются:
— Не могу ли я войти, мистер Гампи? — спросил поросенок.
— Хорошо, входи, но не пачкай здесь…
Конечно же, он все испачкал, как мы и думали, и вместе с детьми (которые ссорились), цыплятами (которые махали крыльями), козлом (который бодался) опрокинул — о чем мы догадывались — лодку. Но здесь нет никакого комментария, никакой морали, нет нужды в извинениях; все это подразумевается в действии, в диалоге и, разумеется, в иллюстрациях.
Живая радость кульминации для двухлетних, как и для взрослых, не нуждается в объяснениях — или, возможно, отвергает их. С одной стороны, кульминация дает ощущение разрешения проблемы, повествование непременно достигает высшей точки, которую ребенок с наслаждением предчувствует и которой бывает удовлетворен. С другой стороны, это опыт, который пригодится ребенку при общении с книгами в будущем; диапазон реакций ребенка расширяется. Можно предположить, что в результате этого раннего контакта с прекрасными произведениями пробуждаются критические способности ребенка, что в будущем он недоуменно пожмет плечами, столкнувшись с банальной или претенциозной литературой.
Продолжающееся увлечение Кушлы рифмой, замеченное, когда она была еще совсем маленькой («Кот и Сова», «Дом, который построил Джек»), натолкнуло ее родителей на мысль в два с половиной года почитать ей А. А. Милна. С самого начала Кушла сосредоточенно слушала, даже когда не могла понять текста, фокусируя взгляд на странице и рассматривая маленькие черно-белые контурные рисунки Эрнста Шепарда. (Это оказалось началом длительной привязанности. Ко времени написания этих строк книгу «Когда мы были совсем маленькими» (When We Were Very Young) не сумела превзойти ни одна.)
«Поиграй со мной» (Play With Me), с чудесными рисунками, обманчиво простая история, впервые прочитанная в этот период, пережила увлечение Кушлы другими, более яркими книгами и осталась в числе неизменно любимых. В ней маленькая девочка, удивительно похожая на саму Кушлу, по очереди приглашает маленьких зверей поиграть с ней. Они не испытывают особого восторга, но один за другим снова приходят к ней, когда попадают в беду.
Каждая иллюстрация во всю страницу изображает одну и ту же сцену с небольшими, но значимыми изменениями. Кажется, действие почти понятно без текста, только по картинкам, поэтому так тщательно и точно изображено каждое изменение в позе или движении.
Мери Холл Этс во всех своих книгах проявляет телепатическую осведомленность в области интересов маленьких детей, осведомленность, которой, к сожалению, часто не хватает работам многих современных писателей. Она воплощает ограниченное видение ребенка и смотрит на мир с высоты роста ребенка: кузнечик на листке, лягушка на земле. Она знает о том, как важно приобрести друзей, и верит в это.
Книга «Поиграй со мной» была опубликована в 1955 году и с тех пор постоянно печаталась одним американским издательством. С 1977 года она публикуется в серии «Паффин».
Книга «Мой брат Шон» (My Brother Sean) Петронеллы Брейнберг (Petronella Breinburg) была совсем другой: поразительно живое изображение маленького негритенка и его пребывание в младшей группе детского сада. Но автор обращается непосредственно к самым маленьким, выражая всеобщие надежды и страхи (хотя Кэрол, которую смутила книжка Роуз Файлмен (Rose Fyleman) «Я думаю, мыши хорошие» (I think mice are nice) и которая спрашивала: «Кто думает?», могла бы и в этом случае задать вопрос: «Чей брат Шон?», если бы книжка уже была написана к ее трем годам).
В период от двух с половиной до трех лет Кушла (не так критично относившаяся к языку) постоянно требовала перечитывать книги. Ее несколько раз оставляли на короткое время (всегда с близкой подругой родителей, которая хорошо ее знала) в Игровом центре, и, возможно, она понимала смешанные чувства Шопа, отчаяние по поводу ухода матери и восторг при виде чудесных игрушек и игр. Кушла при каждом чтении заботливо целовала его плачущее личико и сияла улыбкой, когда в конце книги он «чуть-чуть улыбнулся». Фраза «чуть-чуть улыбнулся», повторяемая вновь и вновь, стала «припевом» в этот период, и она всегда волновалась, когда читали эту часть истории. Она полностью отождествляла себя с Шоном.
В два года и девять месяцев Кушле сразу же понравилась «История Питера-кролика» (The Tale of Peter Rabbit). Вспомнив, что Дороти Уайт подробно описывала реакцию Кэрол на эту книгу, я справилась в «Книгах до пятилетнего возраста». Было интересно обнаружить, что прочитанная впервые именно в этом возрасте книга стала, по словам Дороти Уайт, «в нашей семье, как и в тысячах других, классическим чтением на ночь». Сколько же тысяч детей оказались во власти неувядающего обаяния этой книги за четверть века, разделяющую Кушлу и Кэрол!
В отличие от Кэрол Кушлу никогда не волновало отсутствие на картинке части предмета или части тела героя — в данном случае тела Питера, спрятавшегося в лейку, откуда торчали только уши. «Где все остальное?» — спрашивала Кэрол. Кушла не задавала такого вопроса, тогда ее мать сама спросила ее. «Вот здесь», — уверенно сказала Кушла, показывая пальчиком на лейку. Могла ли глубокая сосредоточенность на изображаемых образах с такого раннего возраста дать ей хотя бы одно преимущество перед ребенком, чья энергия должным образом тратилась на множество занятий, невозможных для Кушлы?
«Очень голодная гусеница» (The Very Hungry Caterpillar) Эрика Карла (Eric Carle) произвела большее впечатление на новозеландскую публику, чем какая-либо другая книжка с картинками за последние десять лет; она действительно поставила рекорд продаж. Кушла увидела ее незадолго до того, как ей исполнилось три, и, реагируя точно так же, как тысячи других трехлеток, тут же попросила: «Прочитай еще раз». Легко отметить характерные черты книги, труднее точно определить природу ее величайшей притягательности. У книги есть цвет, стиль, кульминация, она предлагает ребенку восхитительную пищу, которая радует его. Взрослым нравится преподанный в книге урок природы (стадии от гусеницы до «бабочки-красавицы» воспроизведены здесь с точностью) и ненавязчиво предложенное знакомство со счетом («В понедельник она съела одно яблоко, но все еще была голодна. Во вторник она съела две груши») и возможность, которую она предоставляет для запоминания дней недели.
Но дети редко принимают в расчет (если принимают вообще) суждения родителей по таким поводам. Книга основана на повторах, и мы верим, что они благотворны (мы знаем, что они популярны), а каждая прочная, плотная страница имеет особый «приз» в виде дырки, в которую проходит палец, чтобы показать, где проползла гусеница. Дырка прекрасно прорезана и отделана — настоящее произведение искусства. Кушла видела ее в перспективе; она понравилась девочке, но не стала для нее потрясением. И большую часть своего времени для чтения она вдруг стала посвящать «Бабушке Люси и ее шляпам» (Grandmother Lucy and Her Hats), оставляя время только для «Гарри», «Мистера Гампи» «Питера-кролика» и бесконечных историй в стихах А. А. Милна.
Кушле в первый раз прочли «Бабушку Люси и ее шляпы», когда ей было почти три года. Догадки относительно того, почему ей полюбилась эта книга, так и остаются догадками; она слушала чтение этой книги дольше, чем какой другой до этого времени, в «Бабушке Люси» она сталкивалась с несколькими незнакомыми предметами и понятиями (мансарда, скрипящие петли, паутина) и иногда с довольно сложным языком. О коте Томе и кустиках герани в книжке говорилось так: «Он потыкался в них носом, осторожно походил вокруг них на цыпочках, улыбнулся им сияющими глазами». А вот как о том, что обнаруживалось в сундуке: «Иногда скрипка или шелк, который так и льнул к пальцам, или маленький остроносый башмачок, застегивающийся на мелкие пуговки, или пожелтевшая от времени фотография».
Иллюстрации Фрэнка Фрэнсиса просто восхитительны, каждая из них развертывается как целое, текст гармонично расположен на белом фоне. Цвет чистый и яркий, но не резкий, люди и предметы четко очерчены; их нетрудно отделить один от другого. В иллюстрациях есть что-то схожее с манерой Беатрикс Поттер, та же точность и прозрачность, они больше и ярче, но выполнены с таким же вниманием к деталям.
Повествование развивается, тон задает вступление: «Бабушка Люси была очень старенькая, она жила в домике, окруженном красными розами… Когда я приходила к ней в гости, то стучала в дверь. Дверь была толстая и скрипучая, и бабушка всегда говорила: „Надо смазать петли“. Но мы их так и не собрались смазать, и они продолжали скрипеть, а бабушка улыбалась, когда я входила…» Возможно, для Кушлы эта книга служила двум целям: подробное описание домашней жизни подтверждало ее собственный опыт — с бабушкой, котом и чаем с «твоими любимыми пирожными», а бесконечная череда шляп бабушки Люси придает обаяние волшебства этому опыту. Во всяком случае, эта книга сразу же произвела на Кушлу впечатление, которое сохранялось долго, вскоре девочка знала ее наизусть, и фраза за фразой появлялись в ее речи: «падающие горы книг» — в применении к ее собственным книгам, «скользкие пуговки», «одуванчиковые часы».
Шесть месяцев спустя, когда Кушлу попросили показать бабушке, как она может снять повязку с раны перед купаньем, она попробовала, поняла, что повязка слишком тугая, и сказала: «Не могу, даже для того, чтобы порадовать бабушку», — это была точная цитата из «Бабушки Люси».
Снова и снова обращаясь к дневнику Дороти Уайт, я удивлялась тому, что Кушла часто принимала то, что было для нее непонятным. Кэрол в этом возрасте требовала «невероятно много объяснений», в то время как Кушла обходилась без них.
Хотя она слушала внимательно, создавалось впечатление, что слова часто «обтекают» ее, а не «впитываются». Большая настойчивость Кэрол на немедленном объяснении незнакомого явно указывает на проницательный ум, ее развитие явно было выше, чем у Кушлы в том же возрасте. Но, возможно, они были, по сути, детьми с очень разными склонностями — Кэрол с потребностью знать, прежде чем двинуться вперед, Кушла с явным желанием слушать почти бесконечно, причем часто не понимая слов. Дороти Уайт говорит о неприятии своей трехлетней дочерью «Книги нонсенса» Лира: «…это неприятие могло появиться в результате того, что она редко слышала что-то совершенно непонятное. Словно она ожидает, что слова непременно и точно должны что-то означать…»
Помня о том, что Кушлу всегда трогало стихотворение Лира «Кот и Сова» и что ее мгновенно пленяли ритмичные стихотворения А. А. Милна, можно склониться к мысли, что ее радость могла быть почти целиком чувственной. И эта радость, разумеется, должна восприниматься как часть человеческого опыта, о которой знают и верят в нее, но не могут объяснить. Любовь к языку, чуткость к словам, произносимым и слышимым, сродни любви к музыке, взывающей к чувствам, не нуждающейся в пояснениях. Она не более доступна людям, чем глубокие чувства, которые у некоторых вызывает музыка; но она существует так ярко, что не поддается анализу. Конечно, дети обладают широким диапазоном как чувствительности к языку, так и к музыкальной реакции.
Кушле было ровно два года и восемь месяцев, когда родители торжественно принесли домой ее маленькую приемную сестричку Санчу, восьми дней от роду. «Малышка-сестра» скоро стала признанным членом семьи; к счастью, с самого первого дня она ела, спала, ела и спала снова, проходя все свои этапы развития в рекордное время и быстро становясь уверенной маленькой самостоятельной личностью. Появление в семье Санчи уменьшило напряжение; родители Кушлы больше не сосредоточивались только на ней. У них появился другой ребенок, нуждавшийся в любви и внимании, и долго мучившие их опасения относительно того, что они неспособны вырастить веселого здорового ребенка, с этих пор исчезли.
В сентябре 1974 года, в возрасте двух лет и девяти месяцев Кушлу тестировала Психологическая служба Отделения педагогики Оклендского университета. Использовался Денверский тест психомоторного развития.
Личностно-социальная оценка Кушлы показала уровень на шесть-восемь месяцев ниже ее возраста, то есть между двадцатью пятью и двадцатью семью месяцами. В этой области в отчете упоминалась «некоторая нестабильность», что означало: Кушла «в состоянии помогать в некоторых делах по дому, но не в состоянии сама, без присмотра, одеться».
В данном тесте, где оценивали одновременно и крупные и мелкие движения, Кушла оказалась на уровне двадцати двух месяцев, в то время как ей исполнилось тридцать три.
Тест на развитие речи показал, что она достигла нормального уровня ребенка двух лет и девяти месяцев, то есть ее собственного возраста.
Наибольшее улучшение Кушлы со времени ее последнего теста в семнадцать месяцев было в области мелкой моторики.
В семнадцать месяцев ее поведение на уровне шести месяцев свидетельствовало о серьезном отставании, в то время как сейчас, в ее тридцать три месяца, оно оценивалось как двадцатидвухмесячное — она явно наверстала время.
Хотя все еще очень некоординированно, Кушла бегала, карабкалась, каталась на маленьком трехколесном велосипеде без педалей, на котором ездят, отталкиваясь от земли ногами.
Как ни удивительно, она научилась делать сальто, хотя у нее не было достаточно сил приземлиться в сидячей позиции. Это вызывало восторг у других детей в Игровом центре, многие из которых были гораздо более развиты физически, чем Кушла, но не обладали такой уверенностью, чтобы попробовать самим сделать сальто.
Она умела втыкать маленькие колышки в отверстия на специальной доске и восторженно чертила толстыми карандашами каракули на простой газетной бумаге. Сложить картинку из деревянных кубиков девочка еще не могла, но было ясно, что она понимает, что кубики надо сложить вместе и что она часто осознает связь двух кубиков (например, кисть и рука человека). Деревянная головоломка с девятью одинаковыми кружками, которые следовало помещать в соответствующие отверстия, была первым настоящим успехом Кушлы в головоломках и дала ей практику в мелкой моторике — поднимании кружков за шишечку на каждом из них. Эта головоломка предусматривает также упражнение в подборе цветов; каждый плоский кружок окрашен тем же цветом, что одно из неглубоких отверстий. Ребенок сначала может не обратить внимания на цвет, затем его умение возрастает. Кушла, быстро освоив эту головоломку, с удовольствием подбирала цвета, хотя называла их еще неправильно.
В области речевого развития Кушла сделала резкий скачок. В отчете отмечалось, что она «употребляет словосочетания, формы множественного числа и т. д.». Ее дикция была еще не очень разборчива, и она все еще использовала косвенные падежи местоимения «я» вместо именительного. Она никогда не говорила о себе в третьем лице, как многие дети («Кушла это сделала»), хотя могла произнести свое полное имя и адрес, когда ее спрашивали.
Неумение Кушлы самостоятельно одеваться свидетельствовало о том, что она все еще не владеет руками и кистями на уровне нормального ребенка в возрасте около трех лет. Но постоянный, хотя и медленный, прогресс существовал, чему, безусловно, способствовал ее нрав; она часто была беспокойна и невесела из-за плохого самочувствия, но редко сердилась на неудачи, хотя этого вполне можно было ожидать.
Не следует забывать, что Кушла время от времени бывала слишком больна, чтобы проявлять активный интерес к окружению, что у нее все еще был «рваный» сон, а дышала она тяжело и с трудом. Дважды за этот год ее клали в больницу. Оба раза ее состояние ухудшалось настолько, что требовалось вмешательство «скорой помощи».
Психолог, которая тестировала ее в два года и девять месяцев, отметила, что она «в высшей степени сотрудничала во время проведения тестов». Те, кто знал ее в это время, согласятся, что это утверждение верно оценивает подход Кушлы к жизни и обучению.
Этот период показал приобретение Кушлой навыков в области речи, соответствующих ее возрасту, и заметный прогресс в других областях. Обнаружение и выяснение ее генетического дефекта, по крайней мере, Прекратили домыслы, и были основания надеяться, что в будущем тренировки смогут уменьшить, если полностью не устранить часть ее трудностей с координацией.
Был сделан триумфальный шаг в мир «настоящих историй». Начав с «Снаффи» и «Короля» Бруны (за которыми последовали «Дэви и его собака» и «Маленькая ферма» Ленски) и перейдя к «Гарри — грязной собаке», «Загородной прогулке мистера Гампи», «Поиграй со мной» и «Истории Питера-кролика», Кушла продемонстрировала способность прослеживать сюжетную линию, понимать действие и идентифицироваться с героями. «Нелли грязная, совсем как Гарри», — сказала она о собаке своих дедушки и бабушки, когда ей было два года и десять месяцев, а ее эмоциональная реакция на злоключения Питера-кролика, на перевернутую лодку в «Загородной прогулке мистера Гампи» и ее тревожные вопросы («Куда ушла его мама?» — когда Шона оставили в детском саду) не оставляли сомнения в том, что она понимает, что происходит.
Заметки Дороти Уайт о реакциях Кэрол на ее книги зачастую подтверждают нормальность реакции Кушлы; предпочтения Кэрол «понятного мира» (три котенка в «Истории кота Тома» умываются, причесываются, надевают чистые одежки в ожидании прихода гостей — процедура, которая ей хорошо знакома) соответствуют удовольствию Кушлы при предложении «пойти в гости к бабушке» («Бабушка Люси и ее шляпы» — частое событие в ее собственной жизни).
«У всех в это время должен был быть дом и мама», — записывает Дороти Уайт о своей дочери. И постоянный вопрос Кушлы: «Где мама котенка (щенка, ребенка)?» приходит на память. Обе девочки, с одной стороны, радуются сознанию своей возрастающей независимости (незначительной, но тем более ценной в случае Кушлы), а с другой, нуждаются в подтверждении собственной безопасности, когда «мамы», которых сейчас не видно, готовы прийти и оказать поддержку.
Обеих девочек, кажется, завораживает феномен ночи. В случае Кэрол «Книга для чтения на ночь» (A Child’s Goodnight Book) Маргарет Уайз Браун (Margaret Wise Brown) вызывает и отражает постоянный интерес «к темноте», как и «Колыбельная для зверей» (The Animals’ Lullaby) Труд Элберти (Trude Alberti). Спокойный, с повторами текст этой книги, который раскрывается в простых, но подробных пастельных рисунках Накатами — идеальное чтение на ночь. У Кушлы она заняла свое место наряду с превосходной «Тише, малыш» (Hush Little Baby) Элайки (Aliki) и «Колыбельными» (Hush-a-Bye Rhymes), изданными Энн Вуд (Anne Wood), среди любимых книг для чтения перед сном. (Неудивительно, что родители Кушлы обзавелись множеством сборников колыбельных. Всегда можно было надеяться, что они подействуют!)
В занятиях девочек, как и следовало ожидать, были заметны различия. О занятиях Кэрол мать писала, что «число их увеличилось, границы расширились, длительность возросла», и дальше, ранней весной 1948 года, она отмечала, что «Кэрол все время занята, и книги играют лишь малую роль в ее жизни». Девочка увлекалась вырезанием, строительством из кубиков. Ни одно из этих требующих ловкости занятий не было доступно Кушле, и повседневная жизнь была бы невозможной как для матери, так и для дочери без постоянного и длительного обращения к книжкам с картинками. «Где больница?» — спросила Кэрол, встретив это слово в первый раз. «Больница» — одно из первых слов Кушлы, ее стерильная территория была для девочки вторым домом.
Нет сомнения, что произошел обещающий рывок вперед в умственном развитии Кушлы вообще и в речевом развитии в частности. В самом деле, после того как девочке исполнилось два года, ее близкие могли больше не бояться, что Кушла останется сильно отсталой в умственном отношении.
Однако этой точки зрения мог не разделять сторонний наблюдатель, потому что отличия Кушлы от обычного ребенка были заметны. Ее руки все еще свисали в странном положении, а лицо выражало озадаченность и замешательство. Ее попытки сфокусировать зрение приводили к тому, что она часто дергала головкой, а движения ее были некоординированы. Она часто падала, легкое прикосновение могло лишить ее равновесия, и она все еще часто роняла предметы.
Но и еще в одном отношении Кушла отличалась от других детей. Ее общение с людьми, несмотря на боль и неудобство, от которых она страдала, убедило ее, что мир — вполне дружественное место. Девочка понимает, что в ее трудностях «никто не виноват», поскольку она была одинаково доверчива и дружески расположена ко всем людям, детям и взрослым, знакомым и незнакомым. Словно девочка поняла, что она необычайно зависит от других людей, и готова, даже полна решимости обратиться к ним за помощью.
Эта особенность сама по себе вызывает легкое беспокойство; трехлетние дети обычно сдержанны, пока не «познакомятся» с человеком. Но Кушла получала огромную поддержку от людей, круг которых выходил далеко за пределы близкой родни — это были и друзья, и родители детей из Игрового центра. Более того, она сталкивалась с людьми, помогавшими детям и получавшими от этого удовольствие. На этом фоне ее доверие и дружеское отношение понятны. Эти черты Кушлы способствовали тому, что ее полюбил широкий круг людей, что они ощутили за ее внимательным взглядом ищущий ум, решительность и силу духа, которые всегда были видны тем, кто умел видеть.
Каждый этап ее развития — это достижение, результат трудов многих людей. А Кушла, несмотря на свои отклонения, проходила эти этапы.