Свежий воздух

Свежий воздух

Я с детства был очень болезненным, хоть и усиленно тренировал мышцы: видимо, давало о себе знать голодное военное время. А после армии здоровье мое окончательно пошатнулось, если можно так сказать. Несмотря на регулярные занятия спортом и даже одно время мощный физический труд (молотобойцем в кузне), каждый месяц я бюллетенил с постоянным диагнозом ОРЗ и, надо признаться, чувствовал себя отвратительно. Потом начались воспаления легких, одностороннее, двустороннее…

Как-то мне попалась перепечатанная на плохой бумаге и на плохой машинке, к тому же зачитанная статья о дыхательной концепции йоги. Только успел прочитать пару страниц и усвоить, что воздух — яд, то есть штука вредная, и с каждым вдохом кислорода мы вдыхаем этот яд и приближаем себя к смерти. — как вдруг вечером я отключился, а ночью очнулся на больничной койке в огромной палате, полной спящих людей.

Немного поразмыслив о своей несладкой участи, я сообразил, что нахожусь в больнице, что дышится мне трудновато, под лопатками ощущается неприятное покалывание, поэтому наверняка у меня вновь двустороннее воспаление легких и надо срочно принять какие-то меры. Рисковать жизнью больше не стоит, поскольку теперь главная моя задача — вырастить только что родившегося сына.

Но «что-то» срочно предпринять я не мог, сил не было подняться, а кнопка вызова медсестры нигде не наблюдалась. И тогда, свалившись кулем на пол, я пополз в коридор по-пластунски, как обучили в армии.

В коридоре, как и полагалось, стоял стол с зажженной лампой, а за ним сидела медсестра, наблюдая за мной с ленивым интересом. Говорить я тоже особо не мог, поэтому пришлось подползти к столу вплотную и прошепелявить сквозь кашель:

— Сделайте что-нибудь, мне совсем плохо.

— Ладно, — пообещала медсестра. — Ползи обратно, сейчас тебе горчичники поставят, — и ретировалась.

Едва я успел добраться до своей койки и кое-как взгромоздиться на нее, как пришел медбрат (я его не видел, только слышал, что он разговаривает басом), набросал мне на спину мокрые горчичники, обернул меня одеялом — и через десять минут очаровательного жжения по спине я так возликовал, что сумел даже приподняться на руках. Но я понимал, что горчичниками дела не поправить, и долго еще ковырялся в «сундуке» со своими хилыми познаниями, как вдруг вспомнил о прочитанных страницах статьи о йоге и тут же пришел к выводу, что выход у меня есть лишь один — не дышать. Альтернатива — смерть.

Я затаил дыхание, но, естественно, ненадолго, на несколько секунд. Дольше не получалось, становилось очень жарко. Тогда я заткнул нос и рот углом одеяла — и вновь потерпел неудачу. Дышать хотелось страшно, даже страстно, к тому же воздух, вентилируя легкие, уносил оттуда жар, а при затаенном дыхании тело казалось раскаленным. Промучившись так пару часов, заснул.

На следующий день мои попытки не дышать продолжались с тем же успехом, но уже осмысленнее. Накрываясь с головой больничным одеялом (хорошо, что в чистом пододеяльнике), прижимая его ко рту, я старался дышать сквозь ткань, и хоть страдал от жара, но терпел — ведь это все проделывалось ради сынишки. И тут постепенно, наверное, поначалу интуитивно, у меня выработалась тактика экономного дыхания. Я сообразил, что если выдохну из легких весь воздух, то даже малая доза свежего остудит их больше, чем, скажем, при добавлении в наполовину заполненные легкие еще какого-то небольшого объема. Очень помогала при этом мысль, что вдыхаю я действительно яд.

С этой минуты моя тактика борьбы за жизнь поменялась кардинально. Старательно выдохнув все, что мог, я сквозь прижатое ко рту одеяло позволял себе чуть-чуть вдохнуть — лишь бы не задыхаться, и вновь выдыхал эту жалкую порцию, освобождая место для следующей.

Наверное, старательнее меня не было ученика ни у одного продвинутого йога Индии.

Едва привыкнув к такому образу жизни, я поменял одеяло на подушку — просто накрыл ею лицо, дышал только сквозь нее и, прижимая ее с разным усилием, регулировал таким образом объем вдоха. Получалось очень неплохо, даже появился спортивный интерес, подтолкнувший меня на опасный эксперимент — крепко прижать подушку к лицу, как это делают убийцы-душители. И, представьте, даже в такой экстремальной ситуации я не задыхался, потому что при полнейшем выдохе мне хватало даже того воздуха, который мог сквозь пух-перо просочиться в легкие.

Правда, я заметил, что это упражнение нужно делать в совершенно спокойном состоянии. Любая волнующая мысль тут же усиливала сердцебиение, температура в легких мгновенно подпрыгивала, и приходилось, приподняв подушку, полной грудью глотать прохладу, успокаивая себя буквально силой воли.

В заключение могу сказать, что я не только быстро пошел на поправку и уже на третий день закурил у окна в «предбаннике», но на последней проверке рентгенолог сказала мне безапелляционно:

— У вас не было никакого воспаления легких.

— Как? — изумился я. — А что у меня было?

— Не знаю. У вас не осталось рубцов…

С той поры я не болел ни воспалениями, ни ОРЗ и не раз лечил этим методом своих пациентов, страдающих астмой. Просто объяснял им, что, прежде чем вдохнуть полной грудью, надо полной грудью выдохнуть, освободить место для свежего воздуха.

Но самый яркий случай произошел с моим дружком, у которого был хронический туберкулез. Он, работник нерядовой, каждую весну с помпой отправлялся в Крым, в туберкулезный санаторий. Мы с ним вопросами его здоровья не занимались, поскольку о своей проблеме он помалкивал, но однажды все же упрекнул меня:

— Что же ты, других лечишь, а меня, своего друга…

— А ты будешь делать все, что я тебе скажу?

— Конечно, буду.

— На полном серьезе?

— На полном серьезе.

— Ну, тогда слушай.

И я поведал ему, что туберкулезная палочка живет в верхних областях легких, где практически не бывает вентиляции. К тому же она смертельно боится свежего воздуха и кислорода. Поэтому я предписываю ему два раза в день, утром и вечером, делать десятиминутные дыхательные упражнения «под завязку», аж приподнимая ключицы, чтобы свежий воздух попадал в самую верхнюю часть легких. Неплохо при этом перетянуть себе грудь корсетом или полотенцем, чтобы в легких умещалось воздуха не так уж много. А в остальные часы суток ему придется попросту не дышать. Точнее, выдыхать полностью, пока, как говорится в йоге, пупок не прилипнет к позвоночнику, а вдыхать чуть-чуть, лишь бы не терять сознания.

На том мы и порешили. Потом некоторое время он отмалчивался, и я не лез ему в душу, только пару раз спросил — делаешь, мол? И получил ответ — делаю. Все.

А весной он мне звякнул, и в голосе его были наигранные упрек и обида.

— От тебя разве хорошего дождешься? Раньше каждую весну меня посылали в Крым, в санаторий, а теперь сняли с учета. Тоже, друг называется.

И прозвучало это как принародное оглашение высшего балла, скажем, по сопромату.