УСПЕХИ И РАЗОЧАРОВАНИЯ В ВЕНЕ

УСПЕХИ И РАЗОЧАРОВАНИЯ В ВЕНЕ

В Вене Брукнер вместе с сестрой Нани снял квартиру на Верингершрассе 41, где были сочинены следующие 4 симфонии. Но если в большинстве биографий композитора карьера Брукнера в Вене от простого деревенского юноши из Верхней Австрии до почетного доктора Венского университета сравнивается с «чистилищем», то при ближайшем рассмотрении это скорее «головокружительный взлет человека из народа». Очень сомнительна также легенда о вражде между ним и самым могущественным музыкальным критиком Вены того времени, профессором истории музыки Венского университета Эдуардом Ханзликом. В действительности Ханзлик, наряду с Хербеком, был благодетелем Брукнера в течение многих лет, выхлопотал для него стипендию значительного размера и дал очень ценный совет помериться силами с лучшими органистами Европы по случаю освящения вновь построенной церкви Св. Эпвре в Нанси в апреле 1869 года. Успех Брукнера в Нанси был ошеломляющим, и он получил приглашение выступить перед кругом избранных в Нотр-Дам де Пари. Один из его учеников спустя много лет рассказывал то, что поведал ему Цезарь Франк, «французский Брукнер», о невероятном искусстве импровизации мастера: «…То, что он показал в Нотр-Дам де Пари, было просто фантастическим, неслыханным до сих пор». Эдуард Ханзлик с восторгом отозвался об этом успехе Брукнера за рубежом в «Neuer Freier Presse» 13 июня 1869 г. Это благоволение со стороны будущего заклятого врага Брукнер сам отметил в письме от 1 мая 1874 года: «Ханзлик, наряду с Хербеком, был моим величайшим благодетелем. Так, как он писал обо мне до 1874 года (до того времени, когда я стал преподавать в университете), не писал больше никто и никогда». Враждебность, с которой Ханзлик в более поздние годы стал преследовать своего бывшего подопечного, обусловлена тем, что после посещения Брукнером Вагнера в Байройте осенью 1873 года он, во-первых, именовал Вагнера «Мастером над всеми мастерами», во-вторых, посвятил ему свою 3-ю симфонию ре-минор (так называемую «Вагнеровскую симфонию») и, в-третьих, по возвращении в Вену примкнул к «Академическому вагнеровскому ферейну». Эти события привели к ряду недоразумений между Брукнером и Ханзликом, непримиримым противником Вагнера. Истинные и мнимые друзья Брукнера именовали его «вагнерианским симфонистом» в противовес Брамсу, и он, вольно или невольно оказавшись в центре музыкально-теоретических споров и интриг, глубоко страдал от этого до конца жизни.

С точки зрения психоанализа следует отметить, что Брукнер, как и каждый человек с низкой самооценкой, в результате нападок критиков, а также многочисленных ударов из-за угла и унижений, приобрел комплекс недоверия к окружающим, будь то доброжелатели или враги. Этот комплекс был настолько развит, что граничил с манией преследования. Кроме того, у него все более и более развивался комплекс неполноценности.

Брукнер все чаще жаловался на травлю со стороны критиков и коллег-музыкантов, и имел на это причины, вовсе не обусловленные «манией преследования». Помимо уколов пера критика Ханзлика ему еще доставалось от коллег, и более всех преуспел в этих стараниях Леопольд Александр Целльнер, могущественный генеральный секретарь «Общества друзей музыки». Именно он внес огромный вклад в создание имиджа «провинциального органиста», как с его легкой руки стали именовать Брукнера. Кроме того, Целльнер постоянно насмехался над мастером, говоря ему в оскорбительном тоне: «Место ваших симфоний — на помойке! Вам лучше зарабатывать уроками игры на фортепиано, ибо это куда больше вам подходит!».

Кроме того, манера поведения и привычки Брукнера стали пищей для насмешек и анекдотов. Это даже стало причиной психоаналитических спекуляций, выводы которых, однако, можно опровергнуть на основе довольно обширной иконографии Брукнера.

Вызывала насмешки также его манера одеваться, резко отличавшаяся от столичной моды. Это, однако, не позволяет сделать выводы о каких-либо отклонениях в его психике. Дело в том, что в течение всех лет, проведенных в Вене, Брукнер так и не стал венцем и сохранил привычки провинциала в одежде, в еде, а также в речи, постоянно употребляя в общении с другими верхнеавстрийский диалект. Это, тем не менее, казалось очень странным и необычным современникам, что закрепило за ним репутацию «чудака».

Своим приглашениям в Вену Брукнер был обязан глубоким знаниям в области теории музыки и исключительным способностям в игре на органе, что вскоре снискало ему международную известность. Наряду с триумфальным выступлением во Франции весной 1869 года состоялись и его концерты в Лондоне. Его импровизация на органе в Ройал-Альберт-Холле и Кристалл-Палас в августе 1871 года привела почитателей в такое восхищение, что, наслаждаясь овациями и раскланиваясь перед публикой, Брукнер даже забыл о том, что ему нужно на пароход, отправляющийся на континент. Этому обстоятельству он, кстати, обязан жизнью, поскольку пароход, на котором он должен был отправиться в обратный путь, затонул в проливе.

Возвратившись в Вену, он 3 января 1878 года наконец получил долгожданное место придворного органиста, которое занимал до лета 1892 года, и которое принесло ему дополнительно 800 гульденов в год.

Наряду с деятельностью органиста и преподавателя теории музыки Брукнер занимался и сочинительством. Слава о произведениях, созданных им еще в Линце, прежде всего, о первых трех мессах и симфонии № 1 до-минор, докатилась и до Вены. Эдуард Ханзлик писал в «Neuer Freien Presse» спустя 10 дней после первого исполнения Симфонии № 1 в Линцском Редутензале 9 мая 1868 года: «В Линце недавно была исполнена новая симфония Антона Брукнера, которая очень тепло была встречена многочисленной публикой и критиками. Если подтвердится информация о предстоящем назначении его на должность преподавателя Венской консерватории, то это заведение можно будет только поздравить с таким удачным приобретением».

Начало Венского периода жизни Брукнера было относительно безоблачным. Но 16 января 1870 года судьба нанесла ему тяжкий удар: скончалась его любимая сестра Мария Анна, о чем он сообщил сестре Розалии в письме: «Нашу милую сестрицу Нани Господь сегодня в 3 часа пополудни призвал к себе. Благочестивые сестры-монахини отдали ей последний долг. Молись о ее душе». Утрата Нани, единственного человека, с которым он мог поделиться своими проблемами, вновь ввергла его в меланхолию. Кроме того, он стал упрекать себя в невнимании к сестре и в том, что он якобы слишком загружал ее домашней работой. В письме к Иоганну Шидермайру, написанном через неделю после смерти сестры, он сокрушался по этому поводу: «Боже, если бы я знал, что это случится, то никогда бы не стал убеждать бесценную Нани переехать ко мне в Вену, а скорее бы остался сам в Линце. Вы, ваша милость, не представляете себе, как я страдаю, в каком состоянии мои нервы! О, если бы можно было хоть ненадолго покинуть Вену! При малейшей возможности я бы, не задумываясь, сделал это!» Некоторое время Брукнер оставался совсем один, но вскоре по совету друзей взял в качестве домоправительницы фрау Катарину Кахельмайр, «фрау Кати», которая до конца жизни окружала его материнской заботой и если это было нужно, относилась к нему с добродушным деспотизмом.

Удар судьбы и значительные изменения в домашней атмосфере усилили его депрессивное настроение, тем более что его творчество не находило достаточного признания на родине. Он не надеялся после возвращения из Англии на подобный прием и испытал жестокое разочарование. Виной тому было непонимание его творчества, интриги и враждебность коллег-музыкантов. Иоганн фон Хербек оставался преданным другом Брукнера, всегда готовым прийти на помощь. Именно ему обязан Брукнер исполнением «Мессы фа-минор» в придворной церкви Св. Августина. Кроме того, по его инициативе 2-я симфония, которую дирижер Венского филармонического оркестра Отто Дессофф после первой репетиции назвал «бессмыслицей», была впервые исполнена именно этим оркестром под управлением самого Брукнера и заслужила много хвалебных отзывов, в том числе самого Ханзлика и маститого критика Людвига Шпайделя. Ханзлик писал: «…Энтузиазм, с которым была встречена симфония, от всего сердца порадовал меня; это — вполне достойный прием, который публика оказала сему скромному, но исключительно целеустремленному композитору», а Людвиг Шпайдель в рецензии, помещенной в «Fremdenblatt», отметил, что венцы, услышав эту симфонию, познакомились с человеком «у которого его многочисленные противники недостойны даже развязать обувь».

Первое исполнение 3-й симфонии ре-минор, которую он закончил уже в августе 1873 г. на лечении в Мариенбаде и которую, в конце концов, отвез в Байройт на суд Вагнера, посвятив это произведение своему кумиру, сопровождалось целой цепью неприятных событий. Все попытки исполнить ее, даже вмешательство Вагнера, посетившего Вену в 1875 году, а также Листа, оставались безуспешными. И только на 16 декабря 1877 году, когда были уже 4 и 5 симфонии, было наконец назначено назначено исполнение злосчастной Третьей Венским филармоническим оркестром под управлением Хербека. К несчастью, Хербек скоропостижно скончался в возрасте всего лишь 46 лет за несколько недель до предполагаемого события, и Брукнер должен был дирижировать сам. Этот концерт стал самой большой неудачей всей его жизни: слушатели во время исполнения стали дружно покидать зал, так что к концу осталась небольшая группа около 30 человек, встретившая симфонию бурной овацией. Брукнер был полностью сломлен и его с трудом удалось утешить нескольким молодым людям, среди которых был и Густав Малер. В то время как критики, принадлежавшие к антивагнеровской партии, смаковали этот провал, а Франц Геринг, коллега Брукнера по консерватории, преподававший историю музыки, назвал его в «Deutshe Zertung» «несчастным паяцем», к большому удивлению Брукнера известный Венский издатель Теодор Реттиг предложил опубликовать 3-ю симфонию ре-минор. Кроме того, небольшим утешением послужила весть о том, что он стал «действительным членом придворной капеллы», что приносило ему дополнительно 900 гульденов в год.

Между тем, как отмечалось выше, были закончены симфония, которую Брукнер именовал «Романтическая», и 5-я симфония — «Фантастическая», и этим был завершен первый большой период творчества композитора. Абсолютной вершиной этого периода стал финал 5-й симфонии. Тот факт, что Брукнер всегда предполагал писать следующую симфонию, не услышав еще предыдущую, свидетельствует о том, что его вера в собственное предназначение композитора была непоколебима, и эту веру не могли разрушить никакие, зачастую более чем неквалифицированные критики. Он очень хорошо знал цену себе как художнику и «комплекс неполноценности», столь часто упоминаемый в биографиях, является отражением вовсе не сомнений в самом себе или низкой самооценки, а, скорее, только чувства недооценки и непонимания его творчества современниками.

В период между 1871 и 1876 гг. Брукнера постоянно одолевали мысли о карьере и дальнейшем укреплении материального благосостояния, что часто производило на современников неприятное впечатление. В этих случаях он постоянно демонстрировал расчетливость и упрямство, с которыми шел к достижению поставленных целей. Так, в июле 1875 года он в третий раз подал прошение в Венский университет, стремясь занять место преподавателя гармонии и контрапункта, и это прошение снова было отвергнуто, к чему приложил руку Ханзлик. Возможно, Ханзлик был настроен так решительно потому, что Брукнер не согласился жениться на кузине Ханзлика, которую тот усердно ему сватал, и облек отказ от брака в не очень приличную форму. Протекция почитателя Брукнера, депутата Рейхстага Августа Гёллериха, сделала свое дело. Подключилось также Министерство просвещения и Коллегия профессоров, которая единогласно, за исключением Ханзлика, постановила: «…против прошения г-на Антона Брукнера о зачислении его в штат Венского университета в качестве преподавателя гармонии и контрапункта нет никаких возражений». Композитор, наконец, получил это место. Спустя два года он уже получал за эту деятельность дополнительно 800 гульденов в год. Когда он 24 апреля 1876 г. читал вступительную лекцию, его бурно приветствовала студенческая молодежь, которая безошибочно распознала в нем гения, скрывающегося под маской неуклюжего чудака. Студенты, которые были для него постоянным кладезем, откуда он черпал духовное здоровье, «…единственное, что придает бодрость, лучшее на свете», как он писал о них сам, были, очевидно, одними из первых, кто в полной мере постиг его человечность, величие души и его гений, Брукнер, без сомнения, внес много нового в преподавание учебного материала и, несмотря на нападки Ханзлика, обвинившего его в «очевидных пробелах в образовании», приток слушателей, внимавших ему с восторгом, постоянно увеличивался. В творчестве в период с 1876 по 1878 годы он ограничивался, в основном, ревизией своих произведений.

В своей частной жизни Брукнер в это время вовсе не был таким уж замкнутым и одиноким, как это принято считать. Он любил активно участвовать в празднествах по случаю Фашинга в Вене и записывал в своем памятном календаре имя и происхождение той или иной дамы, с которой танцевал и затем проводил время. Он имел особое пристрастие к вальсам Штрауса, который, в свою очередь, был поклонником музыки Брукнера. Кроме того, в его записях мы находим данные о тяжести, длительности и частоте мигреней, которые начали мучить его. Уже в 1865 году начались «ужасные головные боли», которые к концу года переросли в приступы мигрени и могли продолжаться по несколько дней. Нельзя с уверенностью сказать, были ли эти головные боли следствием неумеренного употребления алкоголя. Мы, однако, точно знаем, что Брукнер не был ярым приверженцем Бахуса, хотя и имел привычку во время сильной жары употреблять в качестве прохладительного изрядное количество пива.

В декабре 1878 г. начался второй большой период творчества Брукнера. Был создан скрипичный квинтет фа-мажор, единственное, наряду со скрипичным квартетом, сочиненным в 1862 году, камерное произведение. Этот квинтет иногда сравнивают с последними квартетами Бетховена, хотя следует отметить, что Брукнер познакомился с этими квартетами уже после сочинения своего квинтета.

Вновь и вновь он покидает город, чтобы найти временное отдохновение от интриг и нападок коллег по работе за стенами монастырей Св. Флориана, Креммюнстер и Клостернойбург. Спокойствие и тишина обителей, знакомые ему еще с юности, благотворно влияют на него. Летом 1880 г. он посещает монастырский пансион «Дочерей Иерусалима» в Обераммергау, где со всем пылом влюбляется в 17-летнюю воспитанницу Марию Бартль и немедленно предлагает ей руку и сердце. Его очередная попытка терпит крах и Брукнер предпринимает длительное путешествие по Швейцарии, после чего, успокоившись и отдохнув, снова возвращается в монастырь Св. Флориана.

По возвращении в Вену он пережил очередной удар: ему было отказано в месте второго хормейстера именитого «Венского мужского певческого ферейна». Но уже в феврале 1881 года он был более чем вознагражден триумфом своей 4-й симфонии. Успех первого исполнения под управлением Ганса Рихтера был просто ошеломляющим и «Wiener Abendpost» писала об этом: «Публика восприняла эту симфонию с неслыханным энтузиазмом, который выразился в бурных, долго не смолкающих овациях». Вдохновленный этим успехом, Брукнер буквально за неделю сочинил в мае 1881 года «Те Деум», а в сентябре того же года завершил свою 6-ю симфонию ля-мажор. К тому же периоду относится запись в памятном календаре от 23 сентября о начавшихся болях в ногах, сопровождавшихся отеком ступней, что его, однако, пока не очень беспокоило.

1881 год стал для Брукнера памятным еще и в другом отношении. Когда 8 декабря в Венском «Ринг-театре» случился ужасный пожар, огонь чуть было не перекинулся на дом в Хесгассе № 7, где на третьем этаже Брукнер занимал прекрасную квартиру и где хранился весь его нотный материал. Испытав панический страх от того, что все его еще не изданные произведения могут стать жертвой огня, Брукнер примчался домой из близлежащей Вотивкирхи. К счастью, пожар к тому временя пошел на убыль. В этой связи, следует указать на одну особую сторону сложной психической структуры Брукнера, а именно повышенный интерес ко всему, связанному «с медициной, болезнями и, в особенности, со смертью». Возможно, это было связано с ранними юношескими впечатлениями, глубоко укоренившимися в его душе. Нам известно, что он еще ребенком сопровождал патера Виндхаага во время посещений умирающих, и с отрочества ему был знаком трепет и ужас перед смертью. Впервые мы узнаем о его мистическом отношении к смерти в связи с самоубийством Иоганна Баптиста Вайса, у которого Брукнер в 1836 и 1837 годах брал первые уроки музыки в Хершинге. Повинуясь необъяснимой тяге к усопшим и испытывая почтение к покойному, Брукнер предпринял серьезные усилия, чтобы приобрести череп самоубийцы. Во время эксгумации останков Бетховена и Шуберта и перенесения их с кладбища Верингер на Венское центральное кладбище, в которых он непременно желал участвовать, ему удалось потрогать сильно разложившиеся трупы, а относительно хорошо сохранившиеся волосы Шуберта Брукнер даже поцеловал. После пожара в «Ринг-театре», унесшего много человеческих жизней, он сразу посетил анатомический театр, где получил возможность поближе рассмотреть обугленные трупы. Другой пример связан с потрясшим его сообщением о казни короля Максимилиана в Мексике в 1867 году Когда Брукнер узнал о том, что тело Максимилиана перевозят в Вену, он срочно послал из Линца своему другу Вайнвурму письмо следующего содержания: «Я хочу любой ценой увидеть тело Максимилиана. Будь любезен, Вайнвурм, постарайся узнать, можно ли будет видеть тело, то есть, будет ли оно выставлено в открытом или застекленном гробу, или же в закрытом. Срочно телеграфируй мне, чтобы я не опоздал. Я настоятельно прошу об этом!» Для Брукнера было странным удовольствием получить на ужин шницель, — приготовленный из того же мяса, из которого готовили последнюю трапезу для приговоренного к смерти Гуго Шенка; после этого ужина он всю ночь молился о душе смертника, которого должны были казнить на следующее утро. Эта своеобразная черта характера Брукнера содержала компоненты садизма и мазохизма, магическая притягательная сила которых толкала его на подобные действия, за которые он должен был расплачиваться последующими приступами страха. Так, например, после пожара в «Ринг-театре» и осмотра обугленных трупов он в течение нескольких недель боялся возвращаться в свою квартиру, утверждая, что ночью видит за окном мерцающие огоньки, которые представлялись его болезненному воображению ничем иным, как душами сгоревших во время пожара людей.

В июне 1882 года, по случаю премьеры оперы «Парсифаль» в Байройте, состоялась последняя встреча Брукнера с Вагнером, к которому он по-прежнему относился с величайшим восхищением и почтением. Это отношение объяснялось неизменным преклонением перед авторитетами, внушенным ему еще в родительском доме, в течение десятилетий за стенами монастырей и укоренившемся в нем настолько, что уже будучи зрелым человеком он сохранил соответствующую манеру общения с людьми, которые были для него кумирами, и соответствующую форму обращения к ним. Вот как описывает сам Брукнер свою последнюю встречу с Вагнером: «…Когда мой кумир протянул мне руку, я пал на колени, сжимая и целуя длань полубога и сказал: „О, Мастер, Я молюсь на Вас!!!“ Вагнер приветствовал его словами: „Я знаю единственного достойного последователя Бетховена — и это Брукнер!“ Учитывая это взаимопочитание и бесконечное восхищение и почтение Брукнера по отношению к Вагнеру, можно представить себе, как потрясла его весть о кончине „Мастера над всеми мастерами“, которую он получил спустя 3 дня после смерти Вагнера 14 февраля» 1883 года. В это время Брукнер работал над адажио своей 7-й симфонии и заканчивал его под впечатлением печального известия. Траурное звучание труб в конце адажио символизировало прощание с великим другом и благодетелем. Сила выразительности этого адажио была настолько велика, что композитор не сделал больше ни одного исправления, хотя другие сочинения он корректировал и исправлял по многу раз.

Несмотря на то, что вскоре Брукнер завершил самое лучшее свое произведение, относящееся к жанру церковной музыки, «Те Деум», могучей фугой «Нон конфудар», высшие Венские чиновники от музыки воспрепятствовали исполнению его творений в концертных залах. Совсем иначе дело обстояло в Германии, где в Лейпциге первое исполнение 7-й симфонии под управлением Артура Никита имело грандиозный успех, а немного позже, 10 марта 1885 года эта симфония прозвучала в Мюнхене под управлением Германа Леви. Однако, успехи за рубежом только обостряли враждебность к нему в Вене, причем антивагнеровская партия вела наступление против Брукнера, используя такие методы, которые сегодня не могут вызвать ничего, кроме омерзения. К сожалению, Иоганнес Брамс также был косвенно вовлечен в эту кампанию и невольно подливал масла в огонь своими остроумными и едкими замечаниями по отношению к Брукнеру. В письме от 12 января 1885 г. к Элизабет фон Герцогенбург он писал: «Брукнер — это композитор не от мира сего. О качестве его сочинений трудно что либо сказать, лучше не говорить совсем ничего. И как о человеке — тоже. Это несчастный безумец и его безумие — на совести попов из св. Флориана. Не знаю, представляете ли Вы себе, что значит провести юные годы среди святош?» Между этими двумя антиподами не могло возникнуть понимания ни в сфере искусства, ни в сфере человеческих отношений. Очевидцы свидетельствуют в трагикомической манере о попытке свести их в любимом кабачке Брамса «У красного ежа». Эта встреча состоялась в 1889 году. Вот что пишут об этом: «Ситуация была крайне неловкой. Оба композитора сидели за столиком, не произнося ни слова. Наконец, Брамс нарушил молчание и потребовал меню. С преувеличенным оживлением он громко сказал: „Посмотрим, чем здесь кормят!“ Когда подали меню, он долго просматривал его, затем остановился и воскликнул: „Ага, кнедлики и колбаски! Это я люблю. Кельнер, принесите-ка кнедлики и колбаски“. И лишь тогда Брукнер обратился к нему со словами: „Видите, господин доктор, кнедлики и колбаски. Вот где мы понимаем друг друга“».

В 1877 году Иоганнес Брамс был отмечен титулом почетного доктора Кембриджского университета, что подвигло Брукнера тоже предпринять усилия для получения подобного отличия. Принимая во внимание конфликтную ситуацию в венском музыкальном мире, нельзя без улыбки принять тот факт, что после неудачных попыток получить степень доктора в университете Кэмбриджа, Филадельфии и Цинциннати Брукнер все же был удостоен этой чести в Венском университете, а 7 ноября 1891 года во время торжественного шествия студенты несли Брукнера на плечах. Ректор университета, профессор доктор Адольф Экспир произнес торжественную речь, завершив ее следующими словами: «В этих стенах, где царствует наука, сейчас торжествует искусство, способное выразить то, что не сможет выразить никакое знание. Я, ректор магнификус Венского университета, склоняю голову перед бывшим младшим учителем из Виндхаага!» С этого дня все рукописи и большинство писем сопровождалось гордой подписью: «Доктор Антон Брукнер». Из всех отличий, включая награждение Орденом Франца-Иосифа в 1886 году, именно титул почетного доктора радовал Брукнера больше всего.

С другой стороны, он испытал, пожалуй, самое большое разочарование в своей творческой жизни. Когда Брукнер 16 августа 1885 г. завершил 8-ю симфонию и вручил ее Герману Леви, «крестному отцу» и своему восторженному поклоннику, тот не смог постичь величие этого огромного произведения и даже, по настоянию друзей, внес в симфонию исправления. Это событие снова ввергло Брукнера в депрессию и явилось одной из причин того, что он завещал свои произведения, «годящиеся для более поздних времен», придворной библиотеке в Вене.

Именно на примере 8-й симфонии видно его особое стремление к совершенствованию структуры, формы, окраски звучания и инструментовки. И если Брукнер ответил отказом на предложение Хеммельсбергера посвятить «Те Деум» императору, мотивируя это тем, что он «в благодарность за многие страдания, перенесенные в Вене», уже посвятил это произведение Господу, то все же в марте 1890 года он обратился к императору с нижайшей просьбой разрешить ему посвятить 8-ю симфонию Его Величеству, на что получил высочайшее согласие. Император Франц-Иосиф, однако, не присутствовал на первом исполнении симфонии, предпочтя этому событию охоту. Но в его отсутствие первое исполнение симфонии 18 декабря 1892 года Венским филармоническим оркестром под управлением Гуго Вольфа стало незабываемым событием для венцев. Гуго Вольф писал об этом: «Эта симфония — творение гиганта и превосходит все остальные симфонии мастера. Это был триумф, достойный римского императора…» Даже некоторые критики, всегда враждебно относившиеся к Брукнеру, разделили восторг публики, и консервативный музыкальный мир Вены, похоже, стал признавать гениальность мастера.

Но величайший триумф пережил Брукнер в Берлине, где 31 мая 1891 года под управлением Зигфрида Окса был исполнен его «Те Деум». Свидетели этого триумфа единодушно отмечали, что еще ни одного композитора не приветствовали до сих пор так, как Брукнера.

Во время своего пребывания в Берлине Брукнер познакомился в отеле «Кайзерхоф» с горничной по имени Ида Буц и, несмотря на свои 67 лет, влюбился в нее по уши. Это знакомство, однако, снова окончилось неудачей его матримониальных намерений, поскольку Ида, будучи лютеранкой, отказалась перейти в католическую веру.

Страстное желание вступить в брак не ограничилось в то время попыткой совершить это с Идой Буц. Когда Брукнер после первой встречи с Идой по окончании пребывания в Берлине проводил лето в Верхней Австрии, он снова влюбился в юную, красивую купеческую дочь Минну Райшль. Очередная попытка жениться снова закончилась неудачей. Родители Минны отказали ему из-за большой разницы в возрасте. Достойно удивления, насколько Брукнера, находящегося уже в почтенном возрасте, влекло к «прелестным дамам», предпочтение же он всегда отдавал именно юным девицам. Изумляет и то, как непосредственно и без уверток он делал предложения молоденьким прелестницам, и как ранее робкий и неуклюжий мастер был в старости убежден в своей неотразимости и влиянии на прекрасный пол. Однако в 1885 году он писал Морицу фон Майфельду: «Что касается женитьбы, то у меня до сих пор нет невесты; о, если бы вспыхнуло ответное пламя любви! Подруг у меня много, но в последнее время я получаю от плутовок только отказы, причем они убеждены, что действуют совершенно верно!» Эти строки свидетельствуют вовсе не о низкой самооценке или внутренней неуверенности. Если Брукнер, несмотря на постоянные неудачи матримониальных намерений, почти или совсем не терял душевного равновесия, то это происходило от того, что в конечном итоге речь шла больше не о физическом единении с женщиной, а о реальном воплощении желания наладить упорядоченный быт и создать домашний очаг. Это объясняет стереотипное протекание всех «влюбленностей»: огонь, которым воспламенялось его сердце, всегда быстро угасал без особых последствий для душевного покоя и творчества мастера. Но мы вряд ли в праве сделать вывод, что добровольный целибат, которому подверг себя этот ревностный католик, и от которого, по его мнению, можно было бы отказаться только в случае брака, освященного Святой церковью, давался ему легко. Мы не знаем, каких усилий стоило ему преодоление всяческих соблазнов. Следует принять во внимание тот факт, что невротическая личность Брукнера не была способна к глубокой человеческой привязанности, в том числе и к длительной связи с женщиной. Постоянное самоограничение и преодоление сексуальных желаний должны были стать дополнительной причиной состояния повышенной напряженности. Исходя из этого, можно было бы рассматривать «всплески безграничного экстаза» (по выражению Ханзлика) в его музыке как высвобождение сексуальной энергии. Нельзя не отметить, что этот мелос, проникающий в самое сердце, воплощает те ощущения и чувства, высказать которые открыто Брукнер никогда не имел возможности. А если это так, то восхищение Рихардом Вагнером вызвано не только величием этого творческого индивидуума, но, возможно, и тем, что Брукнер чувствовал духовное родство с «Мастером над всеми мастерами» в области музыкального творчества.

Брукнер до конца жизни не уставал жаловаться на пренебрежение к нему и на нападки некомпетентных критиков; однако постепенно стал почитаемой венской знаменитостью. В 1886 году он был награжден Рыцарским крестом ордена Франца-Иосифа; в 1890 году стал получать денежное содержание от императора, а также от ландтага Верхней Австрии, что значительно улучшило его материальное положение и позволило свободно заниматься творчеством. Но наиболее ценным он считал присвоение ему титула почетного доктора Венского университета, поскольку в его глазах это событие официально уравняло его в социальных правах с коллегами-музыкантами. После этого академические критики уже не могли упрекать его в недостатке образования. Между прочим, Брукнер получил очень неплохое общее образование и имел много знакомых в академических кругах. Если же в его библиотеке помимо литературы религиозного содержания и нескольких книг о теории музыки было всего 2 книги светского содержания, то это свидетельствует лишь о том, что современная ему литература не имела для него никакого значения. Высокий уровень образованности Брукнер наглядно продемонстрировал во время вступительной лекции перед студентами Венского университета 25 ноября 1875 года по случаю вступления в должность преподавателя. В своей внешности, одежде, привычках и во всем образе жизни он остался верен простоте и патриархальности. Поэтому понятно, что он выделялся в среде большого города, проникнутого утонченным столичным духом, и был любимым объектом для карикатуристов, среди которых выделялся своими остроумными шаржами доктор Отто Белер. Глядя на портреты работы Каульбаха, Уде или Тильгнера, можно отметить «смешение черт австрийского крестьянина и римского императора». Наряду с крупными ушами бросается в глаза узкогубый рот и внимательные глаза с острым взглядом. Имея рост 175 см, он был выше Брамса и Вагнера и, по свидетельству Франца Шалька «его довольно высокая, массивная фигура контрастировала с быстротой жестов и походки». Несмотря на бытовавшую в то время моду, он всегда был коротко острижен, не носил бороду, довольствовался лишь маленькими усами. Всегда вызывала веселье и его одежда: рубаха с открытым широким воротом, свободный черный костюм одного и того же фасона, что было принято у органистов, и широкополая черная шляпа. Он считал такую одежду свободной и удобной. Что касается пристрастий в еде, то это были, в основном, простые незатейливые блюда. Брукнер не страдал отсутствием аппетита и часто заказывал в ресторанах двойную, а то и тройную порцию.