СЧАСТЛИВЫЕ ГОДЫ В ВЕНЕ

СЧАСТЛИВЫЕ ГОДЫ В ВЕНЕ

Между тем финансовое положение Брамса настолько укрепилось, что он в 1875 году смог оставить пост директора «Общества друзей музыки» и подумать о том, чтобы большую часть времени посвятить творчеству. Теодор Биллрот писал в июне 1874 году: «Брамс настолько популярен и его везде принимают с таким энтузиазмом, что он мог бы, благодаря своим сочинениям, стать богачом, если бы легкомысленно отважился на это. К счастью, это не так». Тем не менее, деньги у Брамса появились и дали ему возможность после нужды и лишений в юности вести достойный образ жизни, полностью посвятив себя творчеству. Его день начинался прогулкой по Пратеру, а после возвращения домой он переносил музыкальные идеи, посетившие его, на бумагу. Остаток дня посвящался житейским делам. В этой спокойной, свободной атмосфере он, наконец, завершил работу над своим квартетом до-минор ор. 60, который был начат еще 20 лет назад и являлся выражением внутренней борьбы между любовью к Кларе и верностью Роберту Шуману. Кроме того, после 20-летнего процесса вызревания приняла окончательную форму его 1-я симфония ор. 68, с завершением которой он, наконец, смог освободиться от довлевшего над ним могущественного образа Бетховена.

Летом 1877 года в Пёртшахе на озере Вёртер возникла его 2-я симфония ре-мажор ор. 73, являющаяся полной противоположностью строгой Симфонии до-минор, и отражающая своей светлой жизнерадостностью покой и уверенность, достигнутые в долгой борьбе. За симфонией последовал в 1878 году скрипичный концерт ре-мажор ор. 77, а также, наряду с несколькими фортепианными пьесами, соната для скрипки соль-мажор ор. 78, которая, будучи связанной тематически с «Песней дождя» ор. 59/3, также получила название «Сонаты дождя».

В 1878 году, став новоиспеченным почетным доктором университета в Бреслау, Брамс отпустил роскошную бороду, которая придавала ему солидный вид. Друзья впервые смогли увидеть его, украшенного бородой, по случаю исполнения 2-й симфонии в Гамбурге. Ханзлик саркастически заметил: «Он сейчас похож на одну из своих вариаций, в которой с трудом узнаешь тему». В 1880 году Брамс отправился в Бад Ишл, думая, что там его меньше будут беспокоить туристы и охотники за автографами. Место действительно было очень спокойным, что способствовало укреплению его здоровья и прекрасному душевному настрою. Он отлично отдохнул и выглядел замечательно. По описанию дирижера вновь организованного Бостонского оркестра Джорджа Хентеля: «…он выглядит великолепно и ходит здесь всегда в очень чистых рубашках, но без воротничка и галстука и обычно в открытом жилете, со шляпой в руке. Только во время тальбдота он надевает воротничок и галстук. У него прекрасный аппетит. Вечером он регулярно выпивает три кружки пива, а затем пьет кофе. Сейчас он цветом лица, гривой волос и всем своим обликом очень похож на портрет Бетховена, которым располагает Иоахим». Брамсу всегда было мучительно носить твердые воротнички и с 50-ти лет он постоянно носил охотничьи рубашки без воротника. Когда его венские друзья узнали о награждении Иоганнеса орденом Леопольда, в их среде появилась шутка: «Итак, он получил нечто, носимое на шее, но это, к сожалению, совсем не воротничок». Брамс уже давно оставил мысли о женитьбе и не считал нужным слепо соблюдать этикет.

Дождливым летом 1880 года Брамс заболел ушным катаром, чем был очень напуган. Сломя голову он помчался в Вену, где его осмотрели специалисты по рекомендации Биллрота. Убедившись, что речь не идет о серьезном заболевании, он спокойно вернулся в Бад Ишл.

К этому периоду относится знакомство и начало дружбы Брамса с Иоганном Штраусом. Брамс был очарован личностью и музыкой Штрауса. Еще в Баден-Бадене Иоганнес восторгался концертами Штрауса. Когда Штраус, по просьбе приемной дочери Алисы, изобразил на страничке ее дневника первые такты вальса «На прекрасном голубом Дунае», Брамс, вовсе не в шутку, приписал ниже: «К сожалению, не сочинение Иоганнеса Брамса».

Летом 1881 года Иоганнес переселился в Прессбаум, где завершил 2-й фортепианный концерт ор. 83, радостный характер которого напоминает о живописном ландшафте Венского леса. С другой стороны, этим же летом появилась траурная кантата для хора и оркестра. Это произведение, написанное на стихи Шиллера в античном стиле, связано в ранней кончиной его друга художника Ансельма Фейербаха, который умер в Венеции 4 января 1880 года и в своих работах прославлял культуру античности.

Когда в тот же год Ганс фон Бюлов получил от герцога Георга II Саксонского, знающего толк в искусстве, предложение создать в Майнингене первоклассный оркестр, он в октябре 1881 года пригласил Брамса для исполнения вместе с придворной капеллой его нового фортепианного концерта. Уже 20 октября фон Бюлов с восхищением писал известному берлинскому импресарио Вольффу: «…его новый концерт выше всяких похвал… звучит великолепно. Брамс играет несравненно». Семейство герцога постаралось сделать все, чтобы пребывание Брамса в Майнингене было приятным. Горячий интерес к музыке мастера и истинное почтение и уважение переросли в теплые дружеские чувства, и эта дружба длилась до самой смерти Брамса.

Лето 1883 года привело его на берега Рейна, в места, неразрывно связанные с его юными годами. В Висбадене он нашел уют и комфортную атмосферу, вдохновившую его к созданию 3-й симфонии фа-мажор ор. 90. Здесь Брамс увлекся певицей Герминой Шпис. «Рейнская дева» обладала теплым глубоким альтом, звучание которого завораживало Брамса. Без сомнения, 26-летняя красавица произвела на него глубокое впечатление. Можно предположить это на основании цикла песен ор. 96, сочиненных специально для нее. Но сомнительно, чтобы Брамс намеревался вступить с ней в союз. Как всегда он боялся «наделать глупостей». «Рейнская дева», судя по переписке, смотрела на жизнь гораздо реалистичнее и больше ценила Брамса, как художника, чем как человека.

Его последняя, 4-я симфония ми-минор ор. 98, была сочинена в течение 1884–85 гг. Кульминацией симфонии является 4 часть, пассакалия с 32 вариациями. После одной из репетиций с придворным оркестром в Майнингене Ганс фон Бюлов писал: «Четвертая великолепна, совершенно своеобразна, дышит новизной. Пронизана несравненной энергией от начала до конца». Первое исполнение 25 октября в Майнингене вызвало единодушное восхищение. Однако четвертая симфония Брамса имеет что-то общее с 9-й симфонией Бетховена: пассакалия в последней части вызывала у современников удивление, как и хор в финале «Девятой».

После успешного исполнения 4-й симфонии Брамс пребывал в наилучшем настроении. Стал любезным и общительным. Следующие три лета в Хофштеттене (Швейцария) были для него счастливым временем. Здесь появились 2-я соната для скрипки ля-минор ор. 100, «Соната Мейстерзингеров», названная так потому, что 2 первых такта напоминают песню из оперы Вагнера «Нюрнбергские мейстерзингеры», а также третья соната для скрипки ре-минор ор. 108. Наряду с этими произведениями были сочинены фортепианное трио до-минор ор. 101, а также великолепный концерт для скрипки и виолончели ля-минор ор. 102 — последнее произведение для оркестра в форме «Концерто гроссо» старых мастеров. Пребывание в Хофштеттене было особенно приятно Брамсу еще и потому, что недалеко в Берне жил Йозеф Виктор Видманн, талантливый литератор и фельетонист, заядлый республиканец и чрезвычайно интересный собеседник. Они познакомились уже в 1874 году на «Швейцарском празднике музыки» в Цюрихе и во время первого же лета в Хофштаттене это знакомство переросло в сердечную дружбу.

Брамс был в зените славы. Помимо друзей и почитателей, специальные «Брамсовские центры» заботились о том, чтобы ближе познакомить публику с его сочинениями. Особенно почитали Брамса в Вене, где впервые исполнялось большинство его произведений. Единственным человеком, который отваживался нападать на него, был молодой Гуго Вольф, язвительный, почти беспощадный критик, ярый приверженец Листа, Вагнера и Брукнера, публиковавший свои статьи в «Венской салонной газете». Брамс относился к его атакам, скорее, с юмором и часто в кругу друзей просил почитать «эти пасквили» вслух, чтобы развлечь присутствующих.

Заключительная фаза жизни Брамса была спокойной и размеренной. Он любил уютную атмосферу своего холостяцкого существования и независимость. Иногда возникали конфликты, которые он с трудом улаживал. При этом Иоганнес всегда был чувствительным и мягким. Видманн в своих воспоминаниях говорит о том, что Брамс никогда не мог дочитать до конца рассказ Германа Курца «Хозяин трактира» или «Шиллер на родине», поскольку описываемая нищета простого люда того времени разрывала ему сердце. Также известна его безраздельная любовь к животным.

День Брамса начинался с утреннего кофе, который он варил сам. Обедал, если не получал приглашения, всегда в одном и том же заведении «У красного ежа», которое также охотно посещал Антон Брукнер. Иоганнес любил выпить не менее двух кружек пива и 1–2 осьмушки вина для улучшения аппетита. Вечерний кофе после ужина он обычно выпивал по дороге домой в кофейне у бывшего моста Елизаветы, где ближе к ночи охотно встречались музыканты из оперы и концертных залов, а также «дамы полусвета». Независимо от того, до которого часа Брамс засиживался с друзьями, его рабочий день начинался за конторкой в библиотеке между 6 и 7 часами утра.

Создается впечатление, что опыт раннего детства не только способствовал постоянному недоверию и инстинктивному отчуждению от враждебного внешнего мира, а также формированию его нелегкого характера, но и обостренному чувству социальной справедливости и понимания проблем простых людей. Примером этого может служить рассказ Макса Графа. Однажды, будучи начинающим юристом и студентом консерватории, он встретил в кабачке в поздний час Иоганнеса Брамса с друзьями. Внезапно растворилась дверь и в заведение вошла, изрядно навеселе, известная «дама полусвета» с двумя сутенерами. Увидев Брамса, она крикнула ему: «Профессор, ну-ка, поиграй нам, а мы потанцуем!» К огромному удивлению всех, Брамс поднялся и, сев за расстроенное пианино, начал лихо играть танцевальные мелодии. Почти целый час гости могли использовать уникальный шанс потанцевать под аккомпанемент знаменитого маэстро. Только позже Максу Графу стало известно, что Брамс играл в ту ночь музыку ранних пятидесятых, которую не раз исполнял в юности в различных локалях Гамбурга.

Это сообщение дает также понять, что холостяк Брамс не решался вступать в связь с молодыми артистками или девицами из буржуазной среды, дабы не компрометировать их, но довольно часто общался с «дамами полусвета». Возможно, этим объясняется его часто неуверенное и даже робкое поведение с дамами высшего света. В последний раз его сердце воспламенила певица из Зюдландии Алиса Барби, красавица с темными волосами и чудесным бархатным альтом. Она и стала последней неразделенной любовью стареющего маэстро.

Впрочем, Брамс в основном был доволен своим холостяцким положением. Своей домоправительнице, фрау Трукса, он говорил в последние годы жизни: «Артисту нельзя жениться. Если он возьмет в жены артистку, то ее всегда надо чем-то восхищать или удивлять. А жена, не имеющая дела с искусством, может просто не понимать его. Так или иначе, брак не для таких, как я…»

В декабре 1889 года радость творчества была внезапно прервана одним обстоятельством, а именно, болезнью. Речь шла о простом гриппе, который скоро прошел, но повторился вновь в январе 1891 года. Если Брамс и не воспринял это как предостережение об опасности, то все равно решил в мае 1891 года составить завещание. Мало того, Брамс думал поставить точку в своей композиторской деятельности, завершив скрипичный квинтет соль-мажор op. 111. Такие мысли пришли к нему из-за того, что он начал в последнее время сомневаться в своих творческих силах и не хотел, чтобы последующие сочинения были слабее прежних.

Но вскоре этим настроениям пришел конец. На концерте в Майнингене, где он услышал кларнетиста Рихарда Мюфельда, Брамсу так понравилось звучание кларнета и виртуозное исполнение Мюфельда, что можно было сказать о начале «кларнетного периода в камерной музыке Брамса». Как в пьесе для трех кларнетов ля-минор op. 114, так и в пьесе для пяти кларнетов си-минор ор. 115, ярко выражена необычайная легкость настроения, которой проникнуты все камерные произведения Брамса позднего периода. Густой тембр кларнета как нельзя лучше отражает серьезное, меланхолическое настроение престарелого Брамса. Были сочинены также 20 фортепианных пьес op. 116–119, проникнутых таким же настроением.

7 января 1892 года скончалась Элизабет фон Герцогенбург, супруга Георга II Саксонского, с которой Брамса связывала сердечная дружба и смерть которой он тяжко переживал. Спустя несколько месяцев за ней последовала сестра Иоганнеса Элиза, что потребовало изменения завещания. Брамс завещал значительную часть своего состояния, а также книги, ноты и рукописи Венскому обществу любителей музыки. Среди этих рукописей были «Солнечный квартет» Гайдна, большая симфония соль-минор Моцарта, песни Шуберта и 60 набросков Бетховена. Тяжким ударом явилась для него весть о кончине Теодора Биллрота 6 февраля 1894 года в Аббации. Шесть дней спустя, 12 февраля 1894 года в Каире умер Ганс фон Бюлов. Брамс потерял сразу двух людей, сыгравших огромную роль в его жизни, двух самых близких друзей.

Оправившись от потерь, Брамс обратился к любимой теме в творчестве. Это был цикл немецких народных песен в сопровождении фортепиано. Брамс собрал именно те мелодии, которые нравились ему больше всего. Этим циклом он снова намеревался закончить свой творческий путь. Чтобы выразить это символически, он завершил цикл песней, послужившей в свое время темой анданте его Сонаты для фортепиано op. 1. В письме к своему берлинскому издателю Фрицу Зимроку от 17 сентября 1894 года он намекнул на это обстоятельство: «Вам не кажется, что как композитор я сказал: „Прощай!“? Песня в конце цикла и она же в моем опусе 1 — это как змея, сама себя кусающая за хвост. Так что, говоря проще, история закончена». Но он снова изменил намерение и сочинил еще 2 сонаты для кларнета. Речь идет о сонате фа-минор и сонате ми-мажор для кларнета и фортепиано, из которых особенно последняя ясно отражает певучую простоту музыкального стиля позднего Брамса.

Спокойствие этих месяцев и многочисленные чествования омрачило серьезное ухудшение здоровья Клары Шуман, которой к тому времени исполнилось уже 76 лет. Уже 4 года назад она жаловалась на ухудшение слуха и сильную забывчивость. Кроме того, ее начала мучить подагра. 26 марта 1896 года у Клары случился легкий удар. Брамсу сразу стало ясно, что смерть единственного оставшегося пока в живых, горячо любимого человека близка. Он не отваживался ни посещать, ни писать ей в течение этих наполненных страхом недель. Брамс пытался найти выход в творчестве, выразить чувства, обуревающие его. Он снова обратился к Библии и тщательно отобрал тексты для «Кантаты с соло для альта» и «Четырех серьезных напевов». Официально эти «Напевы» ор. 121, были посвящены художнику и скульптору Клингеру, однако, на самом деле они посвящались Кларе Шуман, скончавшейся 20 мая 1896 года.

Эти «Напевы», очевидно, были также намеком на то, что их создатель сам чувствовал приближение смерти. Когда он показал их 7 мая 1896 года Максу Кальбеку, который пришел поздравить Брамса с днем рождения, Иоганнес многозначительно сказал: «Это я себе сегодня подарил ко дню рождения, но только себе самому». Потом добавил: «Если вы прочтете текст, то поймете, почему». Замечание также наводит на мысль, что у Брамса были дурные предчувствия. Он боялся слушать «Напевы» в концертном зале. Однако еще в январе 1896 г. гордился своим отличным здоровьем и неувядаемостью. На восторженное замечание фрау Зимрок, жены его берлинского издателя, по поводу цветущего вида, Брамс гордо заметил: «А чего вы хотите? Я еще ни разу в жизни не пропустил обед и не принял ни капли микстуры». Но в мае того же года он уже не был так уверен в своем здоровье. Не только замечание о том, что он подарил себе «Напевы» ко дню рождения (возможно, последнему), но и такие слова как «нужно было бы, наверное, все-таки раз в год проходить осмотр у врача», сказанные Максу Кальбеку в тот же день, 7 мая, могли быть вызваны чувством надвигающейся опасности и неясным страхом за свою жизнь. Мрачная тень, покрывшая его душу после возвращения с похорон Клары Шуман, находит выражение в 11 «Хоралах» ор. 122, увидевших свет уже после смерти маэстро и проникнутых мыслью о тщете всего земного. Рукопись последнего хорала этого цикла: «О мир, тебя я покидаю» датирована июнем 1896 года и является последним произведением Брамса, его «лебединой песней».