ДРЕЗДЕН — РОДИНА «ВОЛЬНОГО СТРЕЛКА»

ДРЕЗДЕН — РОДИНА «ВОЛЬНОГО СТРЕЛКА»

Вступив в должность музыкального директора немецкой оперы в Дрездене, Вебер положил решительный конец своей полной заблуждений, ссор и кабалы, кочевой жизни. Он не только стал вести оседлый образ жизни, но и навсегда покончил со своими более чем изнурительными любовными связями, когда 4 ноября 1817 года женился на Каролине Брандт. Несмотря на это, начало деятельности в Дрездене было не очень радужным. Дрезден, который Наполеон в 1813 году избрал своим штабом, был не в состоянии предать земле многих своих солдат, павших на поле битвы, и в 1816–1817 гг. разразилась продолжительная эпидемия дизентерии, от которой, между прочим, умер и отец Рихарда Вагнера. Но кроме этого и в работе хватало огорчений. Так как Вебер не получил обещанного звания «королевского капельмейстера», с 1810 года он находился в подчинении у Франческо Морлаччи, с этим положением мастер не хотел мириться и наконец добился этого звания от короля, благодаря посредничеству графа Витцтума. К тому же оркестр встретил реформаторские идеи Вебера, которые он пытался осуществить в Бреслау и Праге, с нескрываемым скептицизмом. Но вскоре ему удалось завоевать неограниченное доверие государственной капеллы и всего ансамбля, так что он, наконец, смог сказать о себе: «Начало моей карьеры сопровождалось большими огорчениями и коварством, несколько раз я намеревался снова уехать, но в конце концов все уладилось, они увидели, что имеют дело с человеком, который не позволяет с собой играть, и достаточно самостоятельным, чтобы мириться с пренебрежением или унижением. Теперь все идет спокойно своим чередом, а если кто меня не любит, то по крайней мере боится». Такой энергии и активности никто не ожидал «от маленького, узкогрудого человека с длинными руками, узким, очень бледным лицом, с которого из-под очков смотрели живые, блестящие глаза», — так его описывали оркестранты. Кристиан Лобес подробно описывал нового «королевского капельмейстера» Дрезденской оперы: «Когда я, наконец, увидел его, он немного, хоть и не очень заметно, прихрамывая вошел в зал, я почувствовал, что легкая печаль охватила мое сердце. Мне рассказывали, что он мал ростом, но такого хрупкого, такого тщедушного человека с необычайно длинными руками, одна нога короче другой, я увидеть не ожидал. При этом узкое бледное лицо, впалые виски и довольно длинный, сильно выступающий вперед нос.

Выражение его лица было несомненно благородным, умным и действительно приятным. Ах! Этому высокому гению в его хрупкой земной оболочке, подобно Моцарту, не суждено долгое пребывание и созидание в этом суровом мире — таковы были мои первые печальные мысли».

Несмотря на слабое телосложение, он энергично приступил к улучшению государственной капеллы, от членов которой потребовал полного повиновения, а также организации хорошего хора. При этом он, осененный идеей создать синтез музыки, режиссуры и декораций, старался осуществить организационные реформы, которые обобщил в работе «Попытка проекта представить состав немецкой оперы Дрездена в форме таблицы с краткими разъяснениями». После введения нового порядка размещения оркестра летом 1817 года он впервые дирижировал своим оперным ансамблем тонкой дирижерской палочкой, что было абсолютным нововведением, хотя уже со времен Жана Баптиста Лиля, знаменитого Маэстро барокко, существовало нечто вроде палки, которой отбивали такт на полу, и которой Лиль, как известно, поранил ногу и умер от последствий этого ранения. Такая форма дирижерской палочки, которую Вебер с успехом использовал в Праге, была незнакома музыкантам дрезденского оркестра, но она быстро внедрилась в музыкальные театры XIX века. В Дрездене действовало «Песенное общество», в котором назначали себе свидания различные поэты и писатели, и к которому принадлежали также Хельмина Шези и Фридрих Кинд. Кинд был в таком восторге от Вебера, что сразу же предложил свои услуги, поскольку тот искал подходящий материал для оперы. Уже 19 февраля 1817 года Карл Мария писал своей невесте Каролине: «Сегодня вечером в театре разговаривал с Фридрихом Киндом, вчера вечером я его привел в такое восхищение, что он уже сегодня начал писать для меня оперу. Сюжет подходящий, жуткий и интересный — „Вольный стрелок“. Я не знаю, знакома ли ты с этой народной сказкой». В самом деле, либретто, которому сначала дали название «Пробный выстрел», было готово через 10 дней, но до озвучивания было еще далеко, так как Веберу на это не оставалось времени.

В начале 1818 года он записал в свой дневник: «Закончил год серьезно, ласково и торжественно. Господи, дай мне твое благословение и дальше, как до сих пор ты милостиво давал мне силы сделать мою добрую Каролину счастливой, дай благословения и как трудолюбивому художнику, чтобы принести честь и пользу моему искусству и отечеству. Аминь!» В этом году он, наряду с театральными обязанностями, должен был выполнить заказы двора, за которые не получал гонорара. Речь идет о мессе Es-Dur, случайно названной «Месса — Вольный стрелок», и месса G-Dur, которая должна была быть исполнена по случаю золотой свадьбы королевской четы Саксонии, ее он начал сочинять в ноябре.

За прошедшие 5 лет, как мы узнаем из его дневниковых записей, симптомы его болезни не только усилились, но и стали чаще проявляться. Все больше мы находим замечаний, как, например: «Очень нездоров», «высокая температура», «вечно лечу горло, геморрой, желудок, голова…», а 2-го августа 1817 года записано: «Уже пять недель у меня болит горло, парюсь, жру таблетки и полощу горло». Через два дня он сообщил Фридерике Кох — даме из его берлинского круга — более подробно о своем состоянии здоровья: «У меня уже несколько дней плохое настроение. Отчасти — неопределенность моего положения, которая ни в коей мере не вызывает опасений, но именно неизвестность мучает, большей частью физически; продолжительные боли в горле; невероятная раздражительность делает меня мрачным и неприятным. Умственное напряжение, вызванное творческим прилежанием и несколькими мрачными годами, платят, наконец, той же монетой». И здесь Вебер пытается объяснить симптомы болезни и связанное с этим душевное состояние преимущественно профессиональными нагрузками, обусловленными временными рамками. С почти мрачным юмором он обдумывал мысль написать историю музыканта, который из-за коварных приступов болезни совершенно забывает об искусстве.

Из-за ухудшения состояния здоровья он решил снять домик вверх по Эльбе, в маленькой деревушке Хостервитц, так как «давление в груди», которое и раньше причиняло ему беспокойство, усилилось, хрипота проявлялась чаще, и его красивый голос почти совсем пропал. Все симптомы болезни, которая ровно через 8 лет приведет его к могиле, были, хотя еще и тихим, но «первым звонком». 18 июня супружеская пара переселилась в деревушку, где она в спокойной обстановке предпринимали продолжительные прогулки, и Карл Мария «был всегда уверен, что найдет хороший кегельбан и столь же неутомимых, как он сам, подавал». Вебер писал тогда: «Впервые летом 1818 года я наслаждаюсь покоем, которого у меня не было много лет», и семейное счастье становилось еще больше от того, что его окружала целая стая домашних животных. «Любовь ко всему живому побудила его завести в деревне многих животных, с которыми он и в городе не мог расстаться, и которые стали настоящим мучением для хозяйки. Личный стрелок королевы — Петцольд — принес ему молодую, красивую охотничью собаку. Из корзины проходящего мимо торговца птицами, тирольца, большая индейская ворона так разумно и добродушно прокаркала ему „Добрый вечер“, что он не мог не купить этого доброго проповедника. Каролина спасла соловья от рук злых мальчишек, а без своей прекрасной кипрской кошки, которую звали „Мауне“, Вебер не мог жить. Позже к ним попала маленькая обезьянка-цебус, которую привезли из путешествия в Гамбург».

Заканчивался 1818 год, а работа над «Вольным стрелком» практически не продвигалась, что и неудивительно, если иметь в виду только на этот период 13 заказов его работодателя — короля. Прежде всего во втором полугодии он занимался мессой G-Dur, которая, несмотря на веселый основной тон, была омрачена тяжелыми личными заботами. Каролина ждала ребенка и была на последнем месяце беременности не совсем здорова, что ухудшало и без того испорченное здоровье Вебера. Когда Каролина 22 декабря 1818 года родила девочку, он записал с явным облегчением: «Моя жена после многих мучений благополучно разрешилась девочкой. Я при этом тоже страдал и ночами должен был работать. Теперь, надеюсь, я имею право наконец подумать о себе». Но едва была исполнена его «Jubelmesse» G-Dur к чествованию королевской супружеской четы 17 февраля 1819 года, поступил новый почетный заказ — как можно быстрее написать оперу на тему из «Тысячи и одной ночи» к свадьбе принца Фридриха Августа и эрцгерцогини австрийской Каролины. Высокая температура помешала ему начать работу, а 18 марта болезнь вынудила его лечь в постель, он смог подняться только в «середине апреля на короткое время, обессиленный, шатаясь, не способный работать». Каролина сначала скрывала от своего супруга, что в это время их маленькая дочка тяжело заболела. Она умерла 18 апреля. Каролина перенесла нервный стресс и должна была также лежать в постели. Однако она поправлялась быстрее, чем Карл Мария, у которого в это время была настолько глубокая депрессия, что он был неспособен писать музыку. В это время Каролина вела всю необходимую корреспонденцию, как показывает письмо издателю Зимроку в Бонне от 20 апреля 1819 года: «Я получила поручение от мужа сообщить Вам, что опасная болезнь, продолжающаяся вот уже 5 недель, помешала ему написать Вам и закончить для Вас работу. Но слава Богу! Теперь ему лучше…». В первые майские дни супруги наконец, собрались поехать на отдых в Хостервитц, и Вебер записал с облегчением: «Только здесь, в тишине, я почувствовал, как сильно ослаб в последнее время. Я полный инвалид». Различные предписания врачей и лекарства, применявшиеся для его лечения, по-видимому, не всегда имели положительные последствия, тем более, что часто противоположные мнения врачей приводили к применению разных методов лечения, которым Карл Мария, безгранично доверявший науке врачевания, следовал слепо. «Первый, личный врач короля, гофрат доктор Геденус, человек старого стиля, в парике, в туфлях с застежками, золотой табакеркой и тихой походкой, носивший чаще всего серый фрак, героически лечил его микстурами от болей в животе. Второй, королевский русский гофрат, доктор Вейгель, молодой, умный, приятный мужчина с кудрявыми волосами, огненным взглядом, необыкновенно красивыми руками, надушенный, элегантный, большой сердцеед, считал горло основной причиной его болезни. Каждому из них Вебер верил и выполнял предписания одного врача до следующего визита другого», — писал Макс Мария в биографии своего отца. Кроме того, его лечил и третий врач, д-р Биенц. Королевский личный врач, д-р Геденус, прописал гельнаускую воду и строгую постную диету, что, по-видимому, нанесло большой вред Веберу. Он никогда не наедался досыта. Это привело к тому, что Вебер, как послушный пациент, некоторое время соблюдал предписание, а затем, измученный голодом, набрасывался на еду и питье с чрезмерным аппетитом.

Удивительно, что лето 1819 года в творческом отношении было очень продуктивным; снова важное место в его творчестве занимало фортепьяно. В июле и августе, наряду с несколькими песнями, он написал трио для фортепьяно, флейты и виолончели ор. 63, несколько других клавирных произведений, включая две части его четвертой сонаты для фортепьяно и его знаменитое блестящее рондо (Rondo Brilliante) op. 65 с названием «Приглашение к танцу». Эта новая форма вальса, когда танцевальные движения переносились в музыкальную драматургию, стала известна всему миру в оркестровой обработке Гектора Берлиоза. Только работа над «Вольным стрелком» никак не хотела продвигаться вперед, хотя намеки директора только что восстановленного Шаушпильгауза в Берлине графа Брюля открыть театр «Вольным стрелком» несколько продвинули работу.

С осторожным оптимизмом вступал Вебер в 1820 год, в котором также будут взлеты и падения. Уже в первые месяцы у Каролины случился выкидыш, который значительно омрачил семейное счастье Вебера. Участие его друзей, интересные беседы с сыном Моцарта Францем Ксавером и Иоганном Непомуком Гуммелем, которые пришли его навестить, помогли ему пережить это тяжелое время. 22 февраля он приступил к завершению «Вольного стрелка» и 3 мая мог гордо заявить: «Увертюра „Невесты охотника“ завершена, а вместе с ней и вся опера. Честь и хвала Господу». Этой оперой Веберу посчастливилось окончательно внести романтику на сцену. Своим интуитивным восприятием звучания отдельных инструментов ему удалось в этом шедевре придать каждому инструменту совершенно индивидуальную драматическую выразительность, как будто именно он воплощает свой оперный сценический образ. Клод Дебюсси, которого особенно восхищало в нем это мастерство, наиболее точно описал это дарование: «Он исследует душу каждого инструмента, только осторожно обращается с ней». На Бетховена это произведение также произвело большое впечатление, и он с радостным удивлением сказал о композиторе: «В общем такой мягкий человечек, я от него этого никак не ожидал! Теперь Вебер должен писать оперы, только оперы, одну за другой». Дата премьеры оперы, которую граф Брюль хотел поставить в Берлине, еще не была установлена. Ровно через две недели после окончания «Вольного стрелка» он согласился написать музыку к пьесе «Preciosa», которая была написана Пиусом Александром Вольфом по материалам Мигеля де Сервантеса. Этот писатель, сам болевший чахоткой, кроме врачей Вебера, был единственным человеком, с кем Карл Мария говорил о симптомах своей болезни. Он намерено избегал жаловаться Каролине на болезни, мучившие его с 1812 года. Уже 15 июля музыка была готова и, хотя и в этом году в дневнике часто встречается пометка «очень болен», он хочет в этот творческий период немедленно приступить к написанию оперы «Трио Пинто», текст которой купил у критика Теодора Геля — произведение, от которого останутся только отрывки.

Так как восстановление Берлинского театра затягивалось, чета Веберов отправилась в концертное турне в северную Германию и Данию, хотя состояние здоровья Карла Марии опять ухудшилось, а Каролина была снова беременна. Он выступал как пианист, как аккомпаниатор своей жены, исполнял собственные сочинения и всюду имел большой успех. Но в Ганновере 19 августа случилась беда. «Мы оба больны…» Сильная простуда Каролины, которую, по-видимому, неправильно лечили, вынудила его, наконец, оставить жену в Гамбурге на попечение брата Фрица, под присмотром врачей, а самому продолжить турне; однажды, когда он ехал в открытой повозке, его насквозь промочил дождь. На обратном пути он забрал жену Каролину, у которой снова был выкидыш, и 4 ноября они вернулись в Дрезден.

В начале 1821 года Вебер занимался, наряду с многочисленными театральными делами, главным образом продолжением своего романа «Жизнь музыканта», от которого, к сожалению, остался лишь один фрагмент. Юлиус Бенедикт, 16-летний сын берлинского банкира, которого Вебер, против своих принципов поддавшись на уговоры Гуммеля, взял своим первым и единственным учеником, и который стал потом его английским биографом, дал такое описание маэстро, уже страдающего хроническим заболеванием: «Я никогда не забуду то первое впечатление, которое произвела на меня первая встреча с Вебером. Я поднялся по очень неудобной лестнице его скромного дома на площади Альтмаркт наверх и увидел его сидящим за столом, работающим над отрывком из „Вольного стрелка“. Смертельная болезнь, от которой он страдал, уже наложила отпечаток на его черты; выступающие скулы и вообще полное истощение было красноречивее слов. Но в его голубых глазах, которые часто закрывали непокорные локоны, в мягком очертании рта и особенно в звучании его слабого, но мелодичного голоса было очарование, которое непреодолимо влекло к нему всех, кто сталкивался с ним».

18 июня 1821 года наконец свершилось: в этот день в Берлине с триумфальным успехом состоялась премьера оперы Вебера «Вольный стрелок», которая стала решающей победой над итальянской оперой и его соперником Гаспаро Спонтини, а также триумфом прусского короля Фридриха Вильгельма III в Париже. Вебер сам отвлек себя в этот день от намечающегося решающего сражения тем, что в течение некоторых часов завершил работу над набросками концертной пьесы для фортепьяно с оркестром в f-Moll op. 79, впоследствии имевшей большой успех. Эта концертная пьеса, являющаяся вехой романтического клавирного произведения и дополняющая кривую от Гуммеля к Мендельсону, Шуману, Шопену и Листу, была впервые успешно исполнена в Берлине.

После недель, полных событий, за которыми он иногда забывал о своих страданиях, 30 июня 1821 года Вебер снова отправился домой в Дрезден. Какими утомительными на самом деле были эти недели в Берлине, он писал в своем дневнике 6 июля: «…очень устал и болен». Каролина все еще чувствовала себя плохо, поэтому по предписанию доктора Геденуса он повез ее из Дрездена на отдых к одной знакомой в деревню. В этот день, 21 июля, на обратном пути при переезде через Эльбу произошел несчастный случай. Вебер чуть было не утонул в реке; лошади вдруг испугались, и только в последний момент их удалось удержать, чтобы повозка не перевернулась в воду вместе с лошадьми и людьми. Это происшествие повергло его в такой шок, что он, приехав домой, тот час же составил завещание, согласно которому Каролина была единственной наследницей. Завещание гласит:

«Особое чувство, которое я испытываю в этот вечер, заставляет меня последовать внутреннему голосу моей воли и решить, как должно распорядиться моим состоянием после моей смерти; пусть эти строки будут моим завещанием. Это моя твердая, последняя и единственная воля: все, что принадлежит мне сегодня или будет принадлежать после моей смерти, должно принадлежать только моей дорогой жене Каролине фон Вебер, урожденной Брандт, с тем я и объявляю ее моей единственной наследницей.

Мои братья и другие родственники не имеют никакого права на мое состояние, так как я ничего не унаследовал, а все приобрел сам. Моим главным долгом всегда была забота о том, чтобы моя жена, обладающая прекрасным художественным талантом, который может прокормить ее, и которая из-за меня оставила свою карьеру, имела, по-возможности, обеспеченное будущее. Далее, моя жена принесла мне значительную сумму наличными и купила почти всю обстановку.

Если всемогущему Господу будет угодно взять меня сегодня ночью, то я верю моим братьям и родственникам, что они не будут чинить препятствий для исполнения моей воли, если эти строки из-за каких-либо упущений или других юридических формальностей, не будут иметь законной силы. И я бы проклял каждого, кто попытался бы помешать исполнить эту волю, которая всегда была в моих мыслях, пока я называю свою дорогую жену моей. Господи, дай мне силы выполнить все по справедливости, — но, Господи! Да свершится воля Твоя.

Дрезден, 21 июля 1821 года. Карл Мария фон Вебер, Королевский Саксонский капельмейстер».

Необычные для искусного в письме Вебера орфографические ошибки свидетельствуют о его внутреннем беспокойстве и спешке, так как он во время происшествия на Эльбе, очевидно, полностью отдавал себе отчет относительно своей тяжелой болезни. Кроме того, Карлу Марии с ранней юности казалось, что его жизнью руководит темная сила, которую он называл своей «злой звездой» или «незвездой». Его сын Макс Мария по этому поводу писал: «Это не басня о звезде доброго или злого времени. С ярко сияющими или мрачно дымящимися факелами витает перед нами дух времени. Те же деяния, которые под вчерашней звездой принесли бы нам богатство и величие, в мрачном сиянии приносят беду и нужду. Вебер чувствовал себя более, чем когда-либо под влиянием своей звезды». Но и его отец все время намекал в своих письмах Каролине, что он видел в этой звезде силу руководящей им судьбы.

Вообще отношению Вебера к вере не всегда придают надлежащее значение. Ведь молитвы-прошения или благодарственные молитвы, молитвы о терпении и надежде во время болезни, а также исповеди и причастия — были его бытом. Часто встречаются в его дневниках и письмах высказывания типа: «Благослови, Господи, ибо все исходит только от Тебя», или «Один Бог знает, я на него, на его вечную милость и для себя уповаю». Такие слова он употреблял без лицемерия, они шли из глубины его души. Как серьезно отец относился к вере, показывает рассказ сына о дне его бракосочетания с Каролиной, которая для него явилась «подарком судьбы»: «4 ноября 1817 года, в день именин женихов и невест, состоялась свадьба. Вебер отнесся к этому важному шагу с большой серьезностью. Рано утром он исповедовался с невестой, принял причастие, а затем закрылся один еще на целый час».

Между тем дрезденские будни снова захватили его, при этом двор абсолютно никакого внимания не обратил на его успехи в Берлине, поэтому для него было бы естественно с радостью принять предложение, поступившее от курфюрста из Касселя, сулящее лучшие финансовые и художественные возможности. И если Вебер от него отказался, то это было связано, очевидно, с ухудшающимся состоянием его здоровья. Несмотря на то, что его жена снова перенесла тяжелую беременность, в дрезденском театре было много других огорчений и разочарований. Запланированная постановка «Вольного стрелка» из-за интриг была отложена на следующий год, а когда ему отказали в премьере оперы «Три Пинто», которую он думал посвятить королю, у него впервые открылось кровотечение. О том, как потрясла его «обида сверху», пишет его сын: «Много дней он не мог есть, пить и спать, снова появились неутешительные симптомы его болезни, чаще и мучительнее стал кашель, ему было трудно дышать, постоянная температура очень беспокоила его, и в первый раз, к невыразимому ужасу Каролины, у него горлом пошла кровь». Внешне он не подавал виду, что это хроническая болезнь. Своему другу Лихтенштейну в Берлин он писал в середине октября: «Некоторые служебные неприятности… вызвали настоящий взрыв. Теперь впереди воздух снова чистый и прозрачный; только потом мне всегда приходилось платить. 8 дней я лежу в постели. Вчера вырвал коренной зуб».

11 ноября 1821 года из Вены пришел запрос, не напишет ли он оперу для Кертнертор-театра к наступающему сезону. Уже через неделю он согласился. Он хотел окончательно укрепить свои позиции немецкого композитора новой романтической оперой. Его выбор пал на «Эврианту», либретто к которой написала Хельмина Шези. Чтобы договориться с руководством Кертнертор-театра, он поехал 10 февраля 1822 года в Вену. Но плохое состояние здоровья так беспокоило его, что он, на случай своей неожиданной смерти, оставил своей любимой жене трогательное прощальное письмо. Такие опасения были обоснованы, так как вскоре после прибытия в Вену, профессиональные и общественные обязанности довели его до того, что он серьезно заболел. На этот раз казалось, что речь идет прежде всего о вспышке хронического заболевания гортани, а может быть только об остром инфекционном заболевании горла, так как уже через 5 дней после полоскания, горячих и холодных компрессов наступило заметное улучшение. В своих письмах к Каролине он, однако, намеренно умалчивал о том, как тяжело было его состояние здоровья. Венцы тоже ничего не замечали, а Вебер, несмотря на болезнь, дирижировал на бенефисе своего «Вольного стрелка» под бурные аплодисменты и нескончаемые похвалы. Еще очень слабый, он вернулся домой в Дрезден 26 марта, где у него две недели спустя, 25 апреля, родился сын Макс Мария. В Хостервитце, куда вся семья переехала 15 мая и провела там летние месяцы, он начал работу над новой оперой «Эврианта», но его настроение было странным образом подавлено. Его состояние еще ухудшилось, когда 27 июня его «Preciosa» была плохо принята публикой. В таком настроении он закончил свою четвертую и последнюю сонату для фортепьяно в e-Moll ор. 70, первая часть которой — самая мрачная музыка, которую Вебер когда-либо писал для фортепьяно. Его ученик Бенедикт так охарактеризовал идею, заключавшуюся в этой музыке: «Первая часть, по признанию самого Вебера, в печальном тоне показывает человека, страдающего постоянной меланхолией и унынием; среди них появляются случайные проблески надежды, которые снова омрачаются и исчезают. Вторая часть — взрыв яростного неистовства; анданте в C-Dur утешительнее, как следствие отчасти удавшихся усилий друзей и любимых, хотя беспокойство дурных предчувствий остается. Последняя часть — дикая фантастическая тарантелла только с небольшими мелодичными местами, завершается изнурением и смертью». Эта соната — глубоко трогательное произведение заметно слабеющего композитора, которое указывает на новый творческий период, который Вебер не сможет реализовать вследствие ранней смерти. Но еще раньше в его творчестве звучит меланхолия, а именно, во второй части квинтета ор. 34 (1815 г.) в «Фантазии». И эта часть, которая считается гениальнейшим творением Вебера, раскрывает нам глубины затаенной печали. Такие музыкальные откровения, которые повествуют нам об отчаянных, испуганных, иногда с проблесками надежды мыслях неизлечимо больного человека подтверждаются участившимися записями в дневнике 1822 года: «нездоров», «сильно кашлял» или «очень болен».

В таком состоянии, усугубляемом нагрузкой, которая легла на его плечи из-за болезни обоих коллег — Антона Шуберта и Франческо Морлаччи, он возобновил работу над «Эвриантой». Чтобы найти необходимый покой для быстрого завершения оперы, убогий текст которой беспокоил его все больше, он в середине мая 1823 года поехал в Хостервитц. Там его снова навестили Гуммель и Пиус Александр Вольф, который тоже болел хронической чахоткой, и с которым Вебер долго дискутировал об общих симптомах, пока озабоченная Каролина не прервала их беседу. Несмотря на плохое состояние здоровья, с необыкновенной силой воли, собрав все силы, он закончил, за исключением увертюры, оперу 29 августа. Уже в середине сентября Вебер снова был на пути в Вену с таким чувством, как будто он вступает в битву не на жизнь, а на смерть. 25 октября, в день премьеры «Эврианты», он сообщил, что выиграл это сражение: «Все купались в блаженстве, певцы, хоры, оркестр. Все были в восторженном опьянении и чуть не задушили меня в объятиях». Тем не менее, успех «Вольного стрелка» в «Эврианте» не повторился. Хотя дефект был в неудачной обработке либретто, музыку также оценивали неоднозначно. Это видно, например, из некомпетентной оценки Франца Грильпарцера, который сказал: «Эта опера может нравиться только дуракам или сумасшедшим», Франц Шуберт также скептически воспринял эту музыку: «Это не музыка, это не финал, не ансамбль по форме и порядку».