Глава 6 Возвращение в безмолвие

Глава 6

Возвращение в безмолвие

Успокоившись на том, что Стив придет мне на помощь, я сидела, погрузившись в свое замолчавшее сознание. Я чувствовала облегчение по поводу того, что мне удалось успешно организовать свое спасение. Подвижность моей парализованной руки частично восстановилась, и, хотя рука при этом продолжала болеть, я не теряла надежды, что она восстановится полностью. Но, несмотря на то расстройство, в которое пришла моя голова, я почувствовала, что мне непременно нужно связаться со своим врачом. Было очевидно, что потребуется неотложная медицинская помощь, которая, вероятно, окажется весьма дорогостоящей, и, как это ни печально, несмотря на весь распад своей психики, я по-прежнему знала достаточно, чтобы тревожиться по поводу медицинской страховки, которая не покроет расходов, если я обращусь за помощью в какое-то не то медицинское учреждение.

По-прежнему сидя за столом, здоровой левой рукой я дотянулась до трехдюймовой стопки визитных карточек, накопившихся у меня за последние несколько лет. Я только однажды была у своего нынешнего врача, около полугода назад, но я помнила, что в ее фамилии было что-то ирландское. "Сент- что-то, Сент-что-то" ? так я начала поиски нужных ассоциаций. Тут в моей памяти отчетливо всплыло изображение герба Гарварда вверху в центре ее визитной карточки. Обрадовавшись, что я точно помню, как выглядела эта карточка, я подумала: "Отлично, теперь все будет отлично, надо только найти эту карточку и позвонить".

Однако, к собственному изумлению, посмотрев на верхнюю карточку, я поняла, что, хотя у меня в голове и остался отчетливый образ того, что я ищу, я не могла разобрать ничего из того, чтобы было записано на лежавшей передо мной карточке. Мой мозг больше не распознавал текст как текст, буквы и цифры как буквы и цифры и даже фон как фон. Карточка казалась мне каким-то абстрактным узором. Все изображение на ней выглядело однородной смесью его составляющих. Точки, формировавшие буквы и цифры, плавно сливались с точками фона. Мой мозг больше не улавливал ни границ, ни цветовых различий.

Я с ужасом поняла, что моя способность взаимодействовать с окружающим миром нарушена намного сильнее, чем мне могло прийти в голову. Почти все, что связывало меня с повседневной реальностью, оказалось уничтожено. Я потеряла способность воспринимать признаки, по которым раньше могла визуально различать предметы. В придачу к тому, что теперь я больше не ощущала физических границ собственного тела и лишилась внутренних часов, мне казалось, что я перешла в текучее состояние. Вместе с потерей долговременных и кратковременных воспоминаний это отняло у меня ощущение своего места в мире и чувство безопасности в нем.

Какой тяжелой задачей для меня было просто сидеть и ощущать молчание моего сознания, держать стопку карточек и пытаться вспомнить, кто я и что я здесь делаю! В поисках хоть какой-нибудь связи с окружающей действительностью я полностью утратила ощущение актуальности своей задачи. Однако, как ни удивительно, моя лобная доля продолжала активно бороться за выполнение этой задачи, и время от времени на меня по-прежнему накатывали случайные волны ясности, возвращавшие меня в реальный мир через чувство физической боли. Во время таких моментов я снова видела и узнавала окружающие предметы и вспоминала, что делаю, а кроме того, снова могла отличать друг от друга разнообразные внешние раздражители. И я упорно продолжала свой тяжкий труд. Это не та карточка, это не та карточка. У меня ушло больше тридцати пяти минут, чтобы продраться всего лишь сквозь верхнюю треть стопки, когда я наконец узнала на одной из карточек герб Гарварда.

Однако к тому времени само понятие телефона стало для меня чем-то крайне удивительным. Я чувствовала, как странным образом перестала постигать, что с ним вообще нужно делать. Как-то я еще понимала, что эта "вещь", расположенная возле меня, должна связать меня через провод с каким-то совсем другим местом. А на другом конце провода будет другая живая душа, которой я смогу что-то сказать, и она меня поймет. Надо же, подумать только!

Поскольку я боялась, что не смогу удержать внимание и карточка врача затеряется среди других, я расчистила участок стола и положила эту карточку прямо перед собой. Я взяла трубку телефона и поставила его рядом с карточкой. Но, поскольку мой мозг неуклонно продолжал разрушаться, панель с кнопками теперь казалась мне чем-то странным и совершенно незнакомым. Тем не менее я сидела, то обретая, то теряя способности непослушного левого полушария, и сохраняла спокойствие. Время от времени мне удавалось находить соответствие между цифрами-закорючками на карточке и цифрами-закорючками на кнопках телефона. Чтобы не забывать, какие из них я уже набрала, я закрывала их одну за другой указательным пальцем левой руки, как только нажимала соответствующую кнопку тем обрубком, в который у меня превратился указательный палец правой. Это было необходимо, потому что в каждый следующий момент времени я уже не помнила, какие цифры набирала до этого. Я повторяла эту операцию до тех пор, пока не набрала все цифры, после чего приложила трубку к уху и стала ждать.

Чувствуя себя истощенной и дезориентированной, я боялась, что забуду, что делаю, поэтому не переставая повторяла про себя: "Это Джилл Тейлор. У меня инсульт. Это Джилл Тейлор. У меня инсульт". Но, когда на мой звонок ответили и я попыталась это сказать, я испытала панику, обнаружив, что, хотя про себя мне удавалось говорить вполне отчетливо, из моего горла не вылетало ни звука. Не было даже хрипов, которые я могла издавать раньше. Это был тяжелый удар. О черт! Я разучилась говорить, я разучилась говорить! До того момента, пока я не попыталась сказать что-то вслух, мне и в голову не приходило, что я больше не могу это сделать. Мои голосовые связки вышли из строя и не издавали никаких звуков, вообще никаких.

Как будто готовя к работе насос, я с силой выдохнула, а затем глубоко вдохнула и повторила это несколько раз, пытаясь издать хоть какой-нибудь звук, пытаясь заставить хоть какой-то звук вылететь у меня изо рта. Осознав, что я делаю, я подумала: "Они решат, что это телефонный розыгрыш! Не вешайте трубку! Пожалуйста, не вешайте трубку!" Но случилось так, как если бы я и правда готовила к работе насос. После того как я неоднократно с силой вдохнула и выдохнула, мои грудная клетка и горло завибрировали и из них наконец донеслись звуки: "Э-э-э-э-э-э-э ? э-э-э-э-э-э-э ? эс-с-с-с-с-са ? эс-с-с-с-ста-а-а-а-а-а…" Звонок был сразу же перенаправлен от секретаря моему врачу, которая, по чудесной случайности, как раз начинала прием! Проявив исключительную доброту и терпение, она сидела и слушала, пока я изо всех сил пыталась разборчиво проговорить: "Это Джилл Тейлор. У меня инсульт".

В конце концов ей удалось понять достаточно, чтобы догадаться, кто я и что мне нужно. Она сказала: "Поезжайте в больницу Маунт-Оберн". Однако, хотя я слышала ее слова, я не могла уловить их смысл. Едва не отчаявшись, я подумала: "Если б она только говорила медленнее и четче, может быть, я бы поняла, может быть, разобрала бы, что она говорит". Вдохновившись этой надеждой, я взмолилась как могла, выдавив из себя слова: "Еще раз". Понимая всю серьезность ситуации, она медленно повторила: "Поезжайте в больницу Маунт-Оберн". Но я снова не разобрала ни слова. Понимая, что у меня случилось тяжелое неврологическое расстройство, и от всей души мне сочувствуя, она терпеливо повторяла указания. Услышав их несколько раз, я смогла связать эти звуки с их смыслом и разобрать, что она пыталась мне сказать. Досадуя на себя за неспособность понять такие простые слова, я снова подготовила к работе свой голосовой насос и худо-бедно смогла донести до нее, что мне скоро придут на помощь, и мы ей перезвоним.

Не обязательно быть нейробиологом, чтобы понять, что в то время происходило у меня в мозгу. Чем дольше кровь из разорванного сосуда изливалась в кору мозга, тем обширнее становилось поражение мозговой ткани и тем больше когнитивных способностей я утрачивала. Хотя собственно разрыв АВМ и произошел в районе середины задней части коры моего левого полушария, к тому времени у меня нарушилась уже и работа клеток лобной доли левого полушария, отвечающих за способность говорить. Вполне предсказуемо, что, когда кровь прервала потоки информации, передающейся между двумя речевыми центрами мозга (передним ? зоной Брока и задним ? зоной Вернике), я уже не могла ни пользоваться речью для выражения своих мыслей, ни понимать речь других. Однако меня в тот момент особенно беспокоило то, что я утратила способность управлять работой голосовых связок. Я по-прежнему боялась, что у меня могут быть повреждены центры варолиева моста в мозговом стволе, в том числе центры управления дыханием.

Чувствуя себя усталой и побитой, я повесила трубку. Встав из-за стола, я замотала голову шарфом, чтобы свет не так бил в глаза. Вспомнив, что входная дверь закрыта на засов, я медленно, шаг за шагом, спустилась по лестнице на первый этаж, опираясь о перила. Приготовившись ждать помощи и больше не заботясь о том, что мне непременно нужно было сделать, я взобралась обратно и скорчилась на диване в гостиной, чтобы дать отдохнуть своей измученной голове.

В подавленном состоянии, наедине с травмой, я начала осознавать, что моя связь с жизнью постепенно разрушается. Я чувствовала, как с каждым уходящим мгновением ослабевает то, что связывает меня с собственным телом. Я ощущала, как из этого хрупкого вместилища утекают силы, отчего кончики пальцев рук и ног как будто постепенно мертвели. Я словно слышала, как с хрустом вращаются шестерни моего тела, как его клетки методично производят в нем жизнь, и боялась, что когнитивная составляющая моей психики приходит в такую негодность, так отрывается от своих нормальных функций, что я навсегда останусь инвалидом. Впервые в жизни я осознала свою уязвимость. Как компьютер, который можно выключить и снова перезагрузить, моя жизнь во всем своем богатстве полностью зависела не только от здоровья моей клеточной структуры, но и от способности мозга исправно передавать электрические сигналы и управлять с их помощью моим телом.

Осмыслив всю тяжесть положения, я оплакивала свою жизнь в ожидании смерти и распада клеточной матрицы организма. Несмотря на довлеющее присутствие окутывавшего мое сознание блаженства, порождаемого правым полушарием мозга, я отчаянно боролась, стараясь удержать хоть какие-нибудь сознательные связи, которые еще оставались в левом полушарии. Теперь я отчетливо понимала, что перестала быть нормальным человеческим существом. Мое сознание утратило рассудочные функции преобладающего левого полушария с его аналитическими способностями. В отсутствие этих мысленных ограничителей я вышла за пределы восприятия самой себя как индивидуума. Без левого полушария, способствовавшего моей самоидентификации как сложного организма, состоящего из множества независимых систем, или как строго определенного набора отдельных функций, мое сознание освободилось от оков и бросилось в создаваемый правым полушарием божественный мир покоя и блаженства.

Сидя в тишине и пытаясь осмыслить новые ощущения, я задалась вопросом, до какой степени могли разрушиться мои способности, чтобы этот урон еще можно было восполнить. Я думала, сколько микросхем мозга я могу потерять и насколько серьезным может быть урон, нанесенный моим высшим когнитивным способностям, чтобы оставалась хоть какая-то надежда на то, что когда-нибудь я снова смогу нормально функционировать. Не для того ведь я проделала весь этот путь, чтобы просто умереть или превратиться в овощ! Я сжала голову руками и заплакала. Какое-то время я сидела в слезах, а затем стиснула кулаки и начала молиться. Я просила душевного покоя и молилась так: "Пожалуйста, Великий Дух, не выключай мою жизнь". А еще я умоляла саму себя в безмолвии своего сознания: "Держись. Успокойся. Спокойно. Держись".

Мне казалось, что я просидела в гостиной одна целую вечность. Когда в дверях появился Стив, мы не обменялись с ним ни единым словом. Я протянула ему карточку своего врача, и он немедленно позвонил ей и узнал, что делать. Не теряя времени, он помог мне спуститься по лестнице и вывел на улицу. Там он заботливо довел меня до машины, пристегнул ремень и откинул назад спинку сиденья. Мою голову он обмотал шарфом, чтобы защитить глаза от света. Сказав несколько утешительных слов, он ободряюще похлопал меня по коленке и повез в больницу Маунт-Оберн.

Когда мы доехали до больницы, я по-прежнему была в сознании, но явно начинала бредить. Меня усадили в кресло-каталку и повезли в приемную. Было ясно, что Стив очень расстроен безразличием персонала больницы к тяжести моего состояния, но он послушно заполнил необходимые бумаги и помог мне расписаться. Пока мы ждали своей очереди, я почувствовала, как силы покидают меня, я сдулась, как воздушный шарик, обвиснув у себя на коленях, и погрузилась в полубессознательное состояние. Стив настоял на том, чтобы мной занялись немедленно!

Меня повезли в кабинет, чтобы сделать компьютерную томографию мозга. Там меня подняли с кресла и положили на каталку томографа. Несмотря на пульсирующую боль в голове, которой вторил рокот мотора этого устройства, я была более или менее в сознании, чтобы получить хотя бы некоторое удовлетворение, узнав, что диагноз, который я сама себе поставила, правильный. У меня была редкая форма инсульта. Левое полушарие мозга было поражено обширным кровоизлиянием. Хотя я этого и не помню, судя по моим медицинским документам, мне вкололи стероиды, чтобы замедлить развитие воспаления.

Было решено немедленно везти меня в Массачусетскую больницу общего профиля. Каталку, на которой я лежала, загрузили в машину скорой помощи и закрепили там, чтобы ехать через Бостон. Я помню, что вместе со мной поехал один добросердечный сотрудник скорой помощи. Он заботливо укрыл меня одеялом и прикрыл мне лицо курткой, чтобы свет не бил в глаза. Мне было приятно его прикосновение, а его доброта и внимание были для меня просто бесценны.

Наконец-то я избавилась от забот. Я свернулась в шарик-эмбрион, лежала и ждала. Я понимала, что в это утро мне довелось наблюдать, как шаг за шагом разрушались замысловатые нейронные сети моего мозга. Собственная жизнь всегда восхищала меня как великолепное физическое воплощение записанной в ДНК программы и того ярчайшего генофонда, который ее породил. Мне повезло в течение 37 лет наслаждаться проворной мозаикой электрифицированной биохимии своего тела. В фантазиях я, как и многие другие, мечтала умереть в сознании, потому что хотела стать свидетельницей такого удивительного события, как последний переход от жизни к смерти.

Незадолго до полудня 10 декабря 1996 года наэлектризованность моего молекулярного тела поблекла, и я ощутила удивительный прилив сил, когда когнитивная составляющая психики отказалась от связи с физической механикой тела и от своей власти над ней. Меня приняла в свои глубины неприкосновенная оболочка с безмолвным сознанием и безмятежным сердцем, и я ощутила колоссальный прилив энергии. Мое тело обмякло, а сознание поднялось и замедлилось. Я ясно поняла, что перестала быть хореографом собственной жизни. В отсутствие зрения, слуха, осязания, обоняния, вкуса и страха я почувствовала, как мой дух отказывается от привязанности к телу, и тогда боль отступила.