Эпилог

Эпилог

Однажды в пятницу (это было в сентябре, через несколько месяцев после окончания проекта, когда я ходил по дорожке и вносил последние исправления в книгу) мне позвонил отец. Он сказал, что тетя Марти потеряла сознание.

Я не придал этому особого значения, как и сама Марти. Наверное, обморок от избытка бразильских орехов и недостатка конопляного семени. Или наоборот. Совсем скоро она оправится и мы снова услышим гневные тирады в адрес агропромышленных предприятий или нефтяников, устраивающих гидроподрывы.

Марти неохотно (настоял холистический доктор) пошла к обычному, прописывающему лекарства и отправляющему на анализы врачу.

Через два дня стали известны результаты. Я ошибался. Дело было не в конопляном семени. Это был рак. Острый миелоидный лейкоз, ужасная разновидность рака, при которой костный мозг производит столько белых кровяных телец, что организм не выдерживает.

Марти не верила в Бога. Если она во что-то верила, то в собственное доброе божество вроде Матери Земли. Но если события и направляла какая-то сила (неважно, божественная или нет), она делала это с особо злым чувством иронии.

Это Марти, питавшаяся листовой капустой, избегавшая токсинов, отвергавшая микроволновки и сотовые телефоны; женщина, евшая органическую еду и спавшая на органических простынях, и у нее рак?

Она согласилась на короткий курс химиотерапии в Корнелльском медицинском центре. Сама она не хотела, но уступила родственникам. Она называла это «боевой медициной». Она была так пацифистски настроена, что ей была ненавистна метафора «борьба с раком». Химия не помогла. Нужен был еще один курс.

Я навещал ее. Она выглядела на удивление хорошо: да, похудела, но все ее волосы были на месте, и фиолетовый шарф тоже. И настроение у нее было бодрое. Мы говорили о книге Тины Фей и об Андреа Бочелли. Она рассказывала мне о своей подруге, иллюстрировавшей «Уолтера, пукающего пса», с которой, как она думала, захотели бы познакомиться мои дети. Как-то раз мы отправились в Центральный парк и лежали там на траве, чтобы «зарядиться энергией Земли», как она это называла.

Мы каждый день писали друг другу о каких-то пустяках. Мой сын интересовался, какое у нее любимое животное, и она отвечала: «Слон. Потому что у слонов матриархат, они вегетарианцы и скорбят, потеряв ребенка». Она ругала меня за то, что, разбив обыкновенные очки, я ношу солнцезащитные (это могло сказаться на моих циркадных ритмах). Она спрашивала, знаю ли я, что новая жена Пола Маккартни – вегетарианка. (Я не знал.) Она подписывала письма все так же: «Твоя эксцентричная тетя Марти».

Как-то в конце октября она написала мне о своем решении: второго курса химиотерапии не будет. Она не писала: «Я выбираю смерть», но я прочел именно это. Джули, которой я показал письмо, читала его, вцепившись в мою руку, ее подбородок дрожал.

Я был против, но понимал Марти. Даже если лечение окажется успешным, ее шанс прожить еще пять лет равен 10 %.

Она сказала, что решила обратиться к нетрадиционной медицине. А Марти знала толк в альтернативной медицине. Она переехала в Коннектикут (поближе к своему холистическому доктору), где увлеченно пила соки и принимала биодобавки. Она купила себе аппарат, дающий легкий электрический разряд и якобы помогающий от рака. Подруга Марти из Калифорнии проводила сеансы «целительной диджериду-терапии»: вибрации древнего австралийского инструмента должны были изгнать из организма Марти злокачественные клетки.

Как ни странно, казалось, что это действует. Содержание лейкоцитов в крови резко уменьшилось. Она чувствовала себя необыкновенно сильной, была полна оптимизма и планировала написать несколько книг о правах животных.

Я собирался к ней в ноябре, но в последний момент отменил встречу, потому что заболел и боялся заразить ее. Она советовала попробовать чеснок и орегано. «Клизма наверняка избавила бы тебя от простуды, но думаю, что этот способ тебе не подойдет». Здесь Марти была права.

На следующий день мне снова позвонил отец. Марти упала в ванной и ударилась головой. Через несколько часов она умерла. Ей было 63 года.

Мы захоронили ее прах на кладбище радом с могилой деда. На случай, если она хотела бы покоиться на природе, а не под кладбищенской лужайкой, полной токсинов, часть ее праха мы развеяли в Вермонте, рядом с домом ее сестры.

За веганским томатным салатом мы вспоминали Марти. Вспоминали, что она умела сопереживать как никто другой, что любила животных, что, когда мы снимались для семейного альбома, она заставляла нас говорить «соевый сыр», пока не разочаровалась в соевой индустрии, что она принимала близко к сердцу любое страдание и у нее не было даже комнатных растений, потому что она не хотела стеснять их корни.

Со дня ее смерти прошло всего две недели, и жаль, что из этого нелогичного сюжета нельзя сделать глубокомысленных выводов.

Мы не знаем даже элементарных вещей, например причин лейкемии. Наследственность? Воздействие окружающей среды? Марти склонялась к последнему. Она считала, что, несмотря на ее бдительность, какие-то токсины просочились в костный мозг.

Сначала я постоянно возвращался к циничному, но убедительному «аргументу Джима Фикса». Неважно, что? вы делаете, неважно, как часто вы занимаетесь спортом, едите ли вы органическую капусту, носите ли шлем, – вы можете умереть завтра. Или сегодня. Или едва дочитав это предложение. Так к чему наши усилия?

Но последние несколько дней я стараюсь перенять у Марти ее оптимизм, даже если он был чрезмерным, особенно в конце жизни. Марти была такой оптимисткой: она верила, что мы можем изменить мир, что мы можем оставаться здоровыми и хорошо относиться к животным (в том числе к людям, ведь, как любила напоминать Марти, мы тоже животные). Вдохновленный ее примером, я буду придерживаться своей диеты и ходить по беговой дорожке, хотя, пожалуй, воздержусь от диджериду-терапии и кофейных клизм.

Я очень любил Марти и в память о ней я наливаю себе это миндальное молоко.