Культура голода.
Культура голода.
Рассуждая о голоданиях в целях оздоровления, я бы хотел поговорить об особой культуре, традиционно свойственной русскому народу — культуре голода. Тема культуры голода тесно связана с мировоззрением. И позволяет понять, как наше мировоззрение отражается на нашем теле.
Отличительной чертой традиционного русского мировоззрения является ориентация на низкий уровень потребления.
Знаток крестьянства А.В.Чаянов в свое время сказал: «побеждает тот, кто умеет голодать».
Поэтому никто не смог сломить русского крестьянина и никто не сможет сломить русский народ (если сам он не захочет). Поэтому Запад не смог перемолоть Китай, Индию и Африку.
Культура голода несравненно выше и тоньше культуры сытости. И крестьянские народы ею владеют.
Культура голода — это вовсе не модные сейчас голодания и разгрузочные диеты.
Культура голода — это мировоззрение довольного жизнью человека, находящего радость в собственном существовании и поэтому приученного обходиться малым.
Вся жизнь русского человека была приспособлена к тому, чтобы обучиться культуре голода, культуре низкого потребления, и именно поэтому большинство дней в году — от 192 до 216 — в разные годы — были постными. Но постные дни вовсе не были днями печали, показной скорби и посыпания головы пеплом. Это были дни праздника. Традиционно на Руси было очень много праздников.
С самых пеленок русский человек учился ограничивать свои неуемные желания и преодолевать их, отказываться от того, что по большому счету и не нужно.
Если говорить прямо, то традиционная русская культура учит именно этому — аскетике.
Часто не правильно понимают это слово.
Аскетика — это вовсе не мазохизм, не бессмысленные самоистязания.
Аскетика — это радость. Это умение находить радость в самых простых вещах, умение быть благодарным за то, что есть, умение находить удовольствие даже в отказе от желаемого.
Для примера вспомним Татьяну Ларину из «Евгения Онегина».
Почему Татьяна отказала Евгению Онегину?
Многие из современных девушек поступили бы иначе: они брали бы деньги и у законного мужа, и на стороне бы крутили любовь с Женечкой Онегиным.
Но для Татьяны клятва нелюбимому человеку была дороже, чем волнение ее сердца.
Почему? Потому что она была воспитана в традиционной русской культуре, аскетической по своей природе.
Она знала о том, что радость может быть горькой. И рождаться эта радость может и оттого, что ты сдержал себя и не переступил через черту.
Аскетическая культура, культура голода — это искусство радоваться всему, в том числе тому, что ты умеешь остановиться.
Человек, имеющий эту культуру, не будет набрасываться на еду. Он сначала успокоится (раньше для этого существовала традиция помолиться перед едой) и после этого будет есть спокойно и уравновешенно. Он съест именно столько, сколько ему надо, не переест, не будет испытывать страстного желания набить полный живот всем тем, на что упадет взгляд.
Аскетическая культура — это вовсе не жесткий запрет что-то не делать.
Совсем нет.
В аскетической культуре никто не говорит о запретах, т.к. все понимают, что «запретный плод сладок». Аскетическая культура — это искусство радоваться и улыбаться в любой ситуации, даже если ситуация полна драматизма.
Аскетическая культура — это искусство сделать так, чтобы запрещенные вещи делать просто не хотелось.
Аскетическая культура воспитывает потребность делиться, а не брать.
Но мы постепенно теряем нашу традиционную культуру и превращаемся в общество потребления. Мы стремимся как можно больше потребить, и это становится нормой жизни.
Можно сказать, что сбывается пророчество Александра Блока: «В будущем я вижу две России: Россию-Америку и Россию православную».
Это два народа, живущие на одной территории, говорящие на одном и том же языке, но имеющие совершенно разное мировоззрение и этику.
Россия-Америка — это биг-маки, хот-доги, чупа-чупсы, кока-кола и страстное желание потреблять.
Это желание потреблять само собой приводит к росту ожирения — просто потому что мировоззрение безудержного потребления прямо провоцирует переедание.
Образ этой культуры скопирован с США, страны, имеющей самое большое количество полных людей в мире. Так мировоззрение человека прямо отражается на его фигуре — если ты привык потреблять, то это относится не только к вещам, одежде, машинам и другим материальным благам, но и к еде.
Россия православная (т.е. традиционная) — это аскетическая культура, направленная на низкий уровень потребления.
Кстати, именно поэтому русские люди с недоверием относятся к священнослужителям, имеющим лишний вес. И в самом деле, как может человек учить аскетической культуре (в данном случае Православию) других, если не смог научиться этому сам?
Традиционная культура учит не привязываться к ценностям, вещам и страстям. Это культура, которая учит делиться с ближним, а не обирать.
Главная заповедь этой культуры: «Ты можешь владеть всем, лишь бы это не владело тобой».
Аскетическая культура — вовсе не означает жизнь в бедности. Скорее, наоборот, она дает стержень человеку, и люди, принадлежащие аскетической культуре, могут быть очень богатыми.
Но они накапливают богатство совсем не ради богатства.
Чтобы продемонстрировать эту мысль я хочу обратиться к истории и вспомнить о староверах.
Во времена царствования Алексея Михайловича, прозванного «Тишайшим» (отца Петра I), после победы в войне с Польшей, Россия ощутила себя империей православных народов.
Царь Алексей Михайлович и патриарх Никон мечтали о том, что после присоединения Украины они двинутся дальше на Константинополь, и о том, что новая столица огромной православной империи будет перенесена из Москвы именно туда — в Константинополь.
Согласно этому плану Никон и начал реформу богослужения, стараясь максимально ее подладить под греческие правила.
(Кстати, это отличительная черта русского империализма — завоевывая страны, русские стремятся подладиться под тех, кого завоевали. Западный империализм действует противоположным образом — завоевывая народы он стремится навязать покоренному народу свою школу, свою культуру и свою религию.)
Но не все русские христиане приняли новые правила богослужения, введенные Никоном — население раскололось на тех, кто не хотел менять свои обычаи (староверы) и на тех, кто был готов исполнять указ патриарха Никона.
Чтобы преодолеть это разобщение, сын Алексея Михайловича — Петр I — ввел обязательный налог на староверов, полагая, что крестьянин ради лишней копейки пойдет к никонианскому попу.
Но в итоге все вышло совершенно иначе. До этого указа люди жили по принципу «и нашим, и вашим». В душе они пусть и лелеяли любовь к старым обрядам и книгам, но при случае, какой храм попадется, в такой и шли.
Но жесткий императорский указ заставил сделать выбор.
Для мужиков-тружеников, привыкших нести ответственность за свои семьи, за свое хозяйство и будущее своих детей, это означало некий вызов. Это что же, значит, я совесть свою продам за какие-то копейки? Ну уж нет. Я лучше напрягусь, но этот налог отдам, зато веру своих отцов сохраню.
Эта мотивация и привела в итоге к появлению богатых (но аскетичных по своему образу жизни) староверческих общин. Они владели богатством, но это богатство не владело ими. Они пользовались богатством, но не прикипали к нему.
Аскетическая культура — это не система запретов, как почему-то многие думают.
Аскетическая культура — это то, что в наше время можно было бы назвать психотерапия неврозов, т.е. умение радоваться тому, что есть, непосредственно здесь и сейчас.
Аскетическая культура — это радость собственного существования, умение быть довольным, тем, что есть.
Место запретов в аскетической культуре можно сравнить с той ролью, которую играют в рождении ребенка правила безопасности, которым следует беременная женщина.
Да, женщина, которая носит под своим сердцем ребенка, старается не делать некоторых вещей, например, она воздерживается от употребления алкоголя, возможно, она бросит курить, не станет поднимать тяжестей и т.п. Эти запреты — не являются какими-то внешними, они отражают естественные внутренние пожелания женщины родить здорового, крепкого малыша. Эти запреты рождаются как бы сами собой от бережного отношения к будущему собственных детей, от предвкушения радости от общения с ними.
Но если некая девушка решит, что эти запреты и есть сам путь к рождению ребенка, то ее ждет разочарование. Если она не будет ни пить, ни курить, ни поднимать тяжести — это не значит, что в силу исполнения этих запретов и воздержания она через девять месяцев родит ребенка.
Само по себе исполнение запретов ребенка ей не даст. Нужен супруг.
Так и в аскетической культуре — запреты происходят сами собой, естественно, без насилия. Они вторичны. Первична радость, которую в аскетической русской культуре называют словом «благодать».
В непонимании этого правила заключается главная ошибка различных оздоровительных диет.
Нельзя искусственно ограничивать питание, надо сделать так, чтобы это ограничение возникло само, естественно.
Не нужно ставить запреты на продукты, а хорошо бы сделать так, чтобы выбор полезных продуктов произошел сам собой.
Не насиловать свою природу жесткими диетами, а организовать свою жизнь так, чтобы похудение протекало мягко, комфортно и радостно. Чтобы оно происходило само по себе.
Ей Богу, мы очень многое потеряли, перестав придерживаться своих традиций.
Я, когда еще был подростком, заметил, что светофоры на улицах моего города появляются только на тех перекрестах, где произошли крупные аварии со смертельным исходом.
Теперь я уверен, что и многовековые традиции возникли не на пустом месте, а написаны кровью и искалеченными жизнями сотен тысяч наших предков.
И если аварии на дорогах привели к «Правилам безопасности дорожного движения», то наши традиции переданы нам, как правила безопасности жизни.
Эпидемия ожирения в нашей стране — это следствие того, что мы отказались от наших традиций, от нашей аскетической культуры. Той культуры, которая умеет ничего не запрещать.
Большинство программ похудения пришли к нам из Америки — страны эмигрантов, страны, не имеющей своей культуры. Эти программы направлены только на запреты — нельзя есть сладкое, мучное, жирное, нельзя наедаться на ночь и, любой ценой, как можно больше физических тренировок.
Это принципиально ошибочный подход. Этот подход противоречит нашей традиции (а значит и многовековому опыту).
Запретный плод всегда сладок, и если вы хотите похудеть, то ваша основная задача для целей долгосрочного похудения — сделать так, чтобы никаких внешних запретов не было вовсе.
А если какие-то ограничения в питании и возникнут сами собой, то они будут естественными, пришедшими изнутри. Не потому что надо, а потому что хочется именно так.
Поговорив о культуре голода, будет логичным сказать пару слов и о культе сытости.
Но для начала небольшой экскурс в историю.
«... Молодых мужчин, масса тела которых превышала принятые стандарты, в Спарте подвергали телесным наказаниям или изгоняли из города. А поваров, посмевших приготовить вкусную пищу, сбрасывали со скалы».
«Искусные повара тысячелетиями готовили только по вкусу, не зная химического состава пищевых продуктов, их полезных и целебных свойств, основ рационального питания. Многие любители вкусно поесть — фараоны, короли, императоры — умирали от обильной, калорийной пищи раньше времени».
Вот что написано современником Людовика XV:
Французский король Людовик XV на завтрак съедал тарелку с гренками, тарелку супа их голубей, тарелку баранины в чесноке, десять вкрутую сваренных яиц, кусок жирной ветчины с укропом.
... Королю 40 лет, но лицо его оливкового цвета, почти сизое, дыхание гнусное. Он тучен и задыхается.
Культ сытости — это одно из проявлений культа жадности, неуемной страсти потреблять.
Как-то в одном из журналов был приведен короткий, но поучительный рассказ на эту тему. Рассказ называется «Третья жертва...», автор С.П.Доннель.
Мне бы хотелось привести его краткое содержание.
Мадам Шалон, грациозная женщина лет сорока, подозревалась в отравлении двух своих мужей. Хозяйка утопающей в цветах виллы на берегу Средиземного моря отказала инспектору местного отделения полиции, который не умел себя вести, в разрешении вскрыть для исследования могилы своих умерших супругов.
Парижская полиция была вынуждена направить другого инспектора — инспектора Мирона — просить это разрешение вторично.
Инспектор Мирон умел вести себя с дамой из высшего общества и мадам Шалон быстро согласилась на вскрытие могил двух своих мужей. Больше того, в ходе беседы мадам Шалон сказала, что она уверена в том, что вскрытие уже было проведено полицией секретно, исследования завершены, но полиция ничего не нашла.
В ответ инспектор Мирон откровенно сообщил ей точку зрения полиции: когда женщина теряет двух мужей, умирающих от сильнейших желудочных колик, каждого после двух лет женитьбы, каждого с крупным состоянием и оставляющего все наследство вдове, это поневоле начинает интересовать полицию.
После этого мадам Шалон решила сделать полное признание.
Да, она медленно и обдуманно убила своего первого мужа, мсье Вессера, 57 лет, а затем и второго мужа, мсье Шалона, 65 лет.
Она вышла замуж за мсье Вессера по настоянию семьи. Мсье Вессер был «свиньей с ненасытным аппетитом». Это был грубиян, хвастун, обманывавший бедных, соблазнявший невинных. У него были все пороки его возраста, но не было его достоинств и снисходительности. Благодаря всему этому желудок у него не мог быть здоровым.
Мсье Шалон был старше и тоже с больным желудком. Слабовольный, менее грубый, но еще более порочный. Мадам Шалон решила, что ее второй муж должен умереть так же, как и первый.
Сведения полиции совпадали с рассказом мадам Шалон.
На вопрос инспектора, каким образом она убивала своих мужей, мадам Шалон ответила: «Вы знакомы, например, с такими блюдами, как «индейка фри с каштанами», «омлет сюрприз по-неаполитански», «дичь де-воляй по-индийски», «баклажаны по-турецки»?
Метод мадам Шалон был таков — для избавления от своих мужей она использовала эти блюда и еще сотни других.
И в каждое вкладывала немного... своего искусства и ничего больше. А надо сказать, что отец мадам Шалон, Жан-Мари Виллеро, главный повар знаменитого парижского ресторана, великолепный ученик несравненного Эскофье, говорил, что если не считать мелких погрешностей в тушении мяса, он не постыдился бы назвать свою дочь равной себе.
И мужья мадам Шалон не могли устоять. Три, четыре раза в день она готовила им жирнейшие из жирных блюд, неотразимо разнообразные. Она заставляла их объедаться и пить прорву вина. Ей было удивительно, как с их непомерным аппетитом, находясь на таком питании, они столько прожили — каждый по два года!
Обильная еда вскармливает видимость любви. И она не мешала этим мужчинам иметь по нескольку подружек. И вот они умерли — первый в 57 лет, второй в 65.
Инспектор Мирон выслушал признание мадам Шалон, и его решение было неожиданным:
«Вы поедите со мной в Ниццу сегодня вечером, мадам Шалон, но не в полицию, а в казино. Пить шампанское и случать музыку».
Инспектор коротко рассказал о себе. Он холостяк. Ему 44, он неплохо выглядит, у него есть кой-какие сбережения. И он не прочь умереть...
Мадам Шалон оценивающе осмотрела инспектора и решила: «Диета, если не слишком строго ее придерживаться, не такая уж большая беда. Не хотите поцеловать мою руку, инспектор Мирон?»
На этой интригующей ноте рассказ заканчивается, мне же хочется повторить вслед за мадам Шалон, что «диета, если не слишком строго ее придерживаться, не такая уж большая беда».
Под словом «диета» — здесь подразумеваются отсутствие переедания.
Этот рассказ позволяет проиллюстрировать мысль о том, что культ сытости — это многоразовые, ежедневные переедания. Это оружие, направленное человеком на самого себя. Теперь становится понятным, почему в древней Спарте «поваров, посмевших приготовить вкусную пищу, сбрасывали со скалы».
Поддаваясь страсти набить полный желудок вкусной и разнообразной едой, человек сам себя убивает.
Единственный выход в этой ситуации — научиться управлять своими желаниями, преодолеть страсть к перееданию. А это не мыслимо без освоения некоторых элементов аскетики. Потому что аскетика — это и есть искусство бороться со страстями. Аскетика — это умение переключить доминанту страсти на другие, более приятные и полезные вещи.
В заключение этого раздела хочу еще раз высказать мысль о важности правильного мировоззрения.
Мы, как правило, сильно не дооцениваем влияние мировоззрения на наше здоровье и тело.
Казалось бы, какая разница, во что мы верим или не верим?
Все равно, чтобы быть здоровым надо правильно питаться и заниматься физкультурой. Тогда и здоровье, и тело будут в порядке. Кажется, при чем здесь мировоззрение?
Однако все не так просто.
И я хочу это продемонстрировать на реальной истории целого народа — Древней Греции.
Верования древних греков были достаточно пессимистичными. Как видно по поэмам Гомера, ничего хорошего человека не ожидает от жизни за гробом. Олимп — доля богов, Для людей — Аид. Одиссей, проникнув в Аид, видит безрадостную картину, «где мертвые только тени отшедших, лишенные чувства, безжизненно реют».
По верованиям греков, олимпийские боги заняты разборками между собой и поэтому в целом глубоко безразличны к людям.
Зевс же определяет жизни людей посредством слепого жребия. Этот жребий, который не имеет ничего общего со справедливостью. Поэтому даже героям «Илиады» их подвиги и героизм не приносит счастья. Над всем один властелин — Зевс. Как хочет, так и вершит.
Но проблема воздаяния за грехи все-таки есть и греков. По их верованиям за грехи отцов будут расплачиваться дети.
Именно это ощущение неразрывной связи поколений и дает грекам ту надежду на будущее, ради которого и стоит поступать по совести, по закону. «Доля завидная пасть в передних рядах ополчения, Родину-мать от врагов оберегая в бою» — пишет спартанский поэт Тиртей.
Т.е. греки не боятся смерти, у них нет жажды личного бессмертия, но есть вечность жизни, существующая через смену поколений. А жизнь надо прожить так, чтобы и самому были приятно, и подвиг какой-нибудь совершить. Поэтому в целом, Грецию раздирали постоянные междуусобные войны.
Но дипломаты того времени нашли выход из положения. Ифит — царь Элиды, небольшого греческого государства, на территории которого находится Олимпия, добился того, что его государство было признано нейтральным.
Отныне на территории этого государства, учреждаются «атлетические Игры, которые будут проходить в Олимпии каждые четыре года». Это произошло в 884 году до н. э.
Так в Греции установился обычай, по которому начиная с IX века до н.э раз в четыре года в разгар междуусобных войн все откладывали оружие в сторону и отправлялись в Олимпию, чтобы восхищаться гармонично развитыми атлетами и славить богов.
Олимпийские игры стали событием общенациональным, объединившим всю Грецию. Кроме того победы атлетов приравнивались к подвигу, а это существенно способствовало распространению культуры тела и здорового образа жизни.
Но в IV веке до н.э. греческий философ Пифагор начал проповедовать идею реинкарнации — идею переселения душ. Он заявил, что «душа совершает круг неизбежности, чредою облекаясь то в одну, то в другую жизнь».
Это проповедь нового мировоззрения в итоге погубило всю античную культуру, включая культуру тела.
Да, несомненные плюсы это учение несло. Теперь вместо гомеровского пессимистического Аида, ожидающего всех людей в загробной жизни, появился оптимизм возродиться в будущем, в новом теле.
Но философы того времени сразу увидели и минусы.
Многие из нас слышали знаменитую фразу Гераклита: «Многознание уму не научает», но на самом деле эта фраза звучала так: «Многознание уму не научает, а не то оно научило бы Гесиода и Пифагора».
Несмотря на то, что сам Пифагор развивал учение о «душе», как о гармонии тела, но, тем не менее, из его идеи о переселении душ с неизбежностью следовал вывод о том, что тело — это лишь временное пристанище для души и заботиться о нем в целом бессмысленно. И очень скоро именно этот вывод, сделанный его последователями, затмил все рассуждения самого Пифагора.
Постепенно эта мысль трансформировалась греками в идею о том, что «тело — это тюрьма для души». В теле душа отбывает наказание за ранее совершенные преступления.
Так вместе с оптимизмом будущего возрождения после смерти в новом теле, греки приняли и утверждение «тело — это тюрьма для души».
Это учение привело к появлению страха перед телом, к отвращению к телу.
Утверждение «тело — тюрьма для души» и разрушило все античное миросозерцание.
Для греков это было очень убедительное выражение, поскольку тело — это «сома», а тюрьма, могильный знак — «сема». Это даже звучит похоже: сома-сема; тело– могила.
Отныне, каждый благовоспитанный греческий философ — это тот, кто стыдится своего тела; тот, чья душа жаждет оторваться от тела побыстрее.
«Плотин, философ нашего времени, казалось всегда испытывал стыд от того, что жил в телесном облике» — пишет современник Плотина (III век н.э.) в своих воспоминаниях.
После IV века до н.э., после проповеди Пифагора, постепенно, поколение за поколением, с точки зрения обычного греческого философа, тело становится отбросом.
Да, человек и человечество глубоко больно, говорят они, но лечить тело не надо, надо лечить лучшую часть человека — душу.
Тело не надо лечить потому, что оно само по себе — болезнь и от этой болезни душа должна избавиться путем ампутации, избавления от тела. Тело — это могила, а могилу не лечат, от нее мечтают убежать.
Философы и поэты начинают называть тело «болезнью», «смертью», «роком», «бременем», «неволей», «тюрьмой», «пыткой» для души. Начинают с брезгливостью говорить о реальности пола и зачатия, и даже о факте самого дыхания.
Да, они ненавидят тело, но они не идут в пустыню и не предаются аскезе, потому что никакими постами даже и не надеются очистить свою плоть.
Итак, мы видим странный факт — идея переселения душ, принятая как основа мировоззрения ведет к страшному итогу: к ненависти своего тела и к желанию побыстрее от него избавиться.
И это касается отнюдь не только древних греков.
Вот что пишет о своем опыте наш современник, который очень серьезно увлекся модными сейчас восточными учениями и принял близко к сердцу идею о переселении душ (реинкарнации):
Однако и другие неординарные и для меня очень странные влияния на моё сознание оказывали буддийские пути-дорожки.
Великой проницательной силой и даже мощью обладают отдельные духовные идеи. Так я глубоко в себя принял идею реинкарнации — будущего перерождения.
Всего лишь некая эфемерная, воздушная, «маленькая», невидимая идейка, мыслишка, а что она начала творить в моей душе!
Она на моём поле сознания стала вспахивать и перепахивать прежние семена, посевы и ростки — мои прошлые представления о жизни. Она стала формировать устойчивую установку, подкрепляемую движением конкретных эманаций. Она вскоре превратилась в структуру, в дерево сознания со множеством энергетических веток. Дерево росло и развивалось на моём поле…
Я обрёл уверенность, что после физической смерти снова возрождусь на земле, и это мне приносило… страдания…
Я перестал бояться смерти, я стал бояться новой жизни!
Анализируя свою прошлую жизнь, я пришёл к выводу, что, будучи устойчивым материалистом, я мог им так и прожить всю свою скучную жизнь и не открыть для себя потрясающих тайн и возможностей сознания.
Очень тяжёлый и плотный театральный занавес майи, великой иллюзии, так и держал бы меня в своём плену. А слащавый и обольстительный буддийский бог Мара, ухмылясь, всё продолжал бы и продолжал бы развлекать и занимать меня страстями и отвлекать от истины. И то, что я однажды приоткрыл завесу майи, могло быть чистой случайностью. Да и сколько нового, удивительного я уже обрёл в своём духовном поиске!
В результате неясных мутаций энергий сознания я обрёл драгоценную жизнь на Земле в драгоценном физическом теле и воспользовался уникальным шансом, одним из миллионов возможностей человеческой жизни!
Я обнаружил Учение!
Я так болезненно-долго обретал и обрёл единственный и глубокий смысл! А теперь моя новая будущая реинкарнация всё сотрёт, уничтожит и в моей новой жизни всё начнётся сначала!
Снова беспощадно закрутится старое, ржавое буддийское колесо, перемалывая и тиская мою чувствительную душу. Невыносимо! Не хочу!
Самые настоящие страдания начались во мне в связи с очередной будущей потерей! Проклятая и безжалостная карма! Тебя не умолить.
Реинкарнация… Я долго — неделями! — болезненно нёс тяжёлую ношу обречённости на повторные страдания в липкой паутине жизненной майи, пока они, наконец, постепенно не утихли и не сгладились.
(Странник, «Алмаз сознания», 2006).
Итак, идея многократного будущего рождения приводит к потере страха смерти, но к приобретению страха жизни.
То же самое произошло и с греками на рубеже между I веком до н. э. и III веком н. э. Новое мировоззрение погубило Грецию, были отменены Олимпийские игры и опять начались жестокие междуусобные войны, развалившие это государство на части.
Но замечу, что мы сейчас этого страха жизни не имеем.
Мы следим за своим телом, и отнюдь не считаем его тюрьмой для души.
Мы вовсе не считаем, что ухаживать за свои телом так же бессмысленно и вредно, как вредно заключенному самостоятельно и добровольно укреплять стены тюрьмы, в которой он сидит.
Но почему мы так изменились?
Что произошло в истории, что отменило мировоззрение, погубившее греческую культуру?
Почему люди стали все-таки следить за телом?
Потому что появилось новое мировоззрение.
Появилось христианство, а затем и атеизм.
Христианство сказало, что «тела ваши суть храм живущего в вас Святого Духа». Тело человека, по верованиям христиан, имеет такую же ценность, как и душа, и при воскресении человек предстанет перед Богом не теряя своей личности. Человек войдет в Вечность именно в той телесной оболочке, которая у него есть, со всеми своими органами, плотью и кровью. А это значит, что тело нужно хранить, беречь и лелеять.
Христианство вернуло людям уважение к собственному телу.
Атеизм пошел дальше и заявил, что у человека собственно ничего и нет, кроме своего тела. Поэтому надо беречь свою единственную жизнь.
Основой нашего современного мировоззрения остаются атеизм и отчасти христианство.
Именно поэтому мы занимаемся спортом, не думаем брезгливо о том, что у нас есть тело, которое дышит, потеет или покрывается мурашками, мы стремимся к здоровью и долголетию, радуемся жизни и не стыдимся этого.