ВЕЛИКИЕ ТАЙНЫ АЛХИМИИ

ВЕЛИКИЕ ТАЙНЫ АЛХИМИИ

Маг Ли Чжао-цзюнь говорит императору У-ди (династия Хань):

Принеси жертвы котлу (цзао) – и сможешь заклясть (сверхъестественные) существа. Закляни (сверхъестественные) существа – и сумеешь превратить порошок киновари в желтое золото. Из этого желтого золота сможешь сделать сосуды для еды и питья. И тем продлишь свою жизнь. Продлив же свою жизнь, сподобишься увидеть "блаженных" (сянь) с острова Пэнлай, который находится посреди моря. Тогда сможешь совершить жертвоприношения фэн и шень и никогда не умрешь".

В этом тексте выделим три момента. 1) Алхимическая операция (превращение киновари в золото) предполагает определенные религиозные действия (жертвоприношения и т, п.). 2) Полученное золото усваивается с пищей и продлевает жизнь (мотив "эликсира жизни"). 3) Живя этой новой, освященной жизнью, можно войти в непосредственную связь с "блаженными". Мы еще вернемся к "блаженным" с острова Пэнлай, фигурирующего в многочисленных алхимических и религиозных легендах. А пока заметим, что алхимическое золото очень почитается в китайской литературе. "Если из этого алхимического золота отлить тарелки и сосуды и если пить и есть из них, будешь жить долго", – говорит самый известный китайский алхимик Баопу-цзы (псевдоним Гэ Хуна). И уточняет магическую принадлежность алхимического золота: "Истинный человек делает золото, дабы, принимая его как снадобье (т, е, употребляя в пищу), стать бессмертным". Золото, полученное алхимическим способом, "рукотворное", ценилось выше натурального, которое, правда, тоже имело магические свойства. Китайцы считали, что вещества, если они найдены в земле, нечисты и их надо "приготовить", как снедь, чтобы человеческий организм мог их усвоить.

Вот еще один текст об алхимическом золоте, в котором расписывается его чудотворное действие как "эликсира". Текст приведен в известном алхимическом сочинении Вэй Бонна (120-50 гг, до н, э.) "Цзян Тун Чжи", что в переводе означает приблизительно "Единение сравнимых соответствий".

Если даже трава цзи-шен может продлевать жизнь,

Почему ты не отведаешь Эликсира?

Золото по природе своей не подвержено порче;

Поэтому оно из всех вещей – наиценнейшее.

Когда мастер (алхимик) включает его в свой рацион,

Его жизнь приобретает длину вечности…

Стоит золотому порошку попасть

В пять внутренних органов,

Туман рассеивается, как дождевые тучи от ветра…

Седые волосы вновь становятся черными;

Выпавшие зубы режутся на прежнем месте.

Немощный старик – снова пылкий юноша;

Дряхлая старуха – снова юная девушка.

Тот, чей облик преображен и кто избежал

Коварства жизни,

Обретает (славное) звание Истинного Человека.

Итак, цель китайского алхимика ясна. Золото нужно ему не для обогащения. Не нужно ему и большого количества золота. Он довольствуется несколькими крупицами – для приготовления "эликсира", т, е, питья, дарующего бессмертие. Как пишет самый сведущий и самый дельный синолог Бертольд Лауфер, "китайцы верили, что золото, полученное в процессе алхимической сублимации и трансмутации, наделено витальностью и наивысшей действенностью на пути к спасению и бессмертию; они алкали золота не как металла, но золота с трансцендентными свойствами, которое бы доставило духовность телу".

Алхимия была лишь одной из многочисленных техник, посредством которых китайцы – и прежде всего даосы – искали бессмертия. Нет никакой надежды понять что-либо из китайской алхимии в отрыве от фундаментальных концепций китайцев о мире и душе. По их представлениям, все субстанции на земле и в космосе насыщены одним из двух основополагающих "элементов": инь (женским) и ян (мужским). Все сущее в той или иной мере причастно к этим базовым элементам. В некоторых физических телах доминирует мужской элемент (ям), в некоторых женский (инь). Со временем – и именно в кругах даосов – элемент ян был отождествлен с дао. Этот термин непереводим, он охватывает слишком много понятий ("путь", "универсальный принцип", "норма", "истина" и т, д.). Чем больше количество ям (т, е, дао) содержит субстанция, тем больше в ней благородства, чистоты, "абсолюта". Трансмутация металлов из низших и темных – в золото, благородное и сверкающее, – происходит через устранение доли инь и приращение доли ям. Синтезированное, алхимическое золото выше самородного именно потому, что алхимические операции очистили его от всякого следа инь.

Все субстанции, которые содержат элемент ян, в той или иной степени обладают свойствами этого Космического Принципа. Кто причастен к ян – т, е, в биологическом плане усваивает вещества, богатые ян, – тот сопричастен всем благодатным свойствам Принципа, а это: чистота, здоровье, сила, долгожительство, бессмертие и т, д. – свойства, как мы видим, разного порядка: биологического, социального, духовного.

Итак, с древних времен китайцы окружали себя веществами, насыщенными ян. Носимые на теле, они служили порукой силы, здоровья, долгой жизни. Их присутствием человек причащался к небесной иерархии, которую они представляли, будучи символами Небесного и Солярного Принципа; вещества же, насыщенные инь, были символами Принципа Теллурического, плодоносной Земли, утробы, родящей металлы и растения. Золото, нефрит и другие вещества, богатые ян, не только даровали человеку, который их носил (или усваивал с пищей), долгожительство и отменное здоровье, но и помогали войти в гармонию с самим принципом, чьим символом являлись, "поладить" с Космосом, стать органичным и, напрямую сообщаясь с нормами, ввести течение жизни в совершенное русло. Вот почему усвоение веществ, содержащих дао (т, е, ян), играло важную роль в жизни китайцев; это был вопрос не одной только гигиены, медицины или алхимии, но и добродетели – общественной, семейной, религиозной. Порядок усвоения этих веществ – через их эмблемы, через пищу, через ритуалы – был весьма сложным. Алхимию невозможно понять, не приняв во внимание этот столь характерный для китайской ментальное™ порядок, который предписывает неустанный труд ради вступления в тесную связь с Принципами, в гармонию с нормами, приданными жизни, дабы ей течь сквозь человека без препятствий.

Перечень веществ, насыщенных ян, довольно длинен. Вещества эти собираются из всех царств природы. Свойства "эликсира" заложены в некоторых животных, среди них славятся черепаха, петух и журавль. Черепаха и журавль – излюбленные эмблемы бессмертия. Из черепашьего панциря и из журавлиных яиц приготовляют настои, которые благоприятствуют наращиванию жизненной силы. Среди растений, в изобилии содержащих ян и служащих для продления жизни, следует упомянуть цзи ("траву счастья", или "траву бессмертия", известную по китайской литературе), сосну и персик. Баопу-цзы говорит: "Лучшее снадобье бессмертных есть киноварь, за ней следует золото, после него – серебро, затем разные виды растения цзи и напоследок пять видов нефрита". Все эти вещества либо принимали внутрь в виде самых разнообразных отваров, либо носили на теле.

Благотворная магия золота и нефрита применяется и вне биологической жизни. Золото, не подверженный порче, совершенный металл, и нефрит, "пища духов", употребляются для консервации трупов, передавая им свою эмблематическую силу, сохраняя нетронутыми, неизменными – подобно Принципу, который они представляют. "Если вложить золото и нефрит в девять отверстии на трупе, он избежит тлена", – говорит Баопу-цзы. А в трактате "Тао Хунцзин" (V в.) имеется следующее уточнение: "Когда при вскрытии древней могилы увидите, что труп лежит как живой, знайте, что внутри его и снаружи находится изрядное количество золота и нефрита. По обычаям эпохи династии Хань, сановников и наследных принцев хоронили в одеждах, украшенных жемчугами, и при них клали нефритовые ларцы, дабы уберечь тело от разложения".

Нефрит являет собой средоточие элемента ян и борьбы с распадом (с функцией элемента инь, чья динамика требует вечного превращения, вечного перегорания, норовя свести все в прах, подчинить Земле). Элемент инь – женский элемент – в миг смерти стремится всколыхнуть все, что есть жидкого в человеческом теле, все, что может служить орудием разложения. Этому разлагающему действию нефрит противопоставляет всю благодатную мощь як. Нефрит принимали внутрь еще во времена династии Чжоу. А в позднем даосизме проводится мысль, что нефрит – пища духов и что он обеспечивает бессмертие.

Все эти символы и эмблемы не стоят особняком в социальной и духовной жизни Китая, но переплетены с ней. Нефрит играет существенную роль в древнекитайском обществе, формулирует его символику, питает его психологию. Не одной лишь причастностью к элементу ян и к достижению "бессмертия" исчерпывается применение нефрита. Нефритовые запястья и другие украшения, носимые или надеваемые в определенных обстоятельствах, сами по себе – своим цветом, формой, звуком, который они издают при ударе друг о друга, – выражают социальное положение тех, на ком надеты. Одновременно нефритовое украшение было и эмблемой духовного пути человека – не только ярлыком социального класса, официальной роли, которую он исполнял. Бань Гу пишет в книге "Бай ху тун":

Предметы, которые носят на поясе, указывают на помыслы человека и подтверждают его умения. Посему тот, кто культивирует нравственное поведение (дао, "путь" в понимании конфуцианства), носит кольцо. Тот, кто закладывает в основу своего поведения разум и добродетель (дао дэ в понимании Лао-цзы), носит украшения кун. Тот, кто мастер решать (цзюэ) неприятные или спорные вопросы.., носит половину кольца (цзюэ другим иероглифом). Так что по роду украшений, которые человек навешивает на свой пояс, можно заключить, в чем он искусен". Обо всех героях и императорах Древнего Китая есть легенды, где фигурирует нефрит. О великом Хуанди, первом императоре, говорится, что он принимал жидкий нефрит.

При всем том в тексте "Тао Хунцзин" жемчуг тоже упоминается как элемент, который "защищает тело от разложения ". В мифической истории Китая правители и герои часто являются, "убранные нефритами и жемчугами". Явственна связь жемчуга, этого драгоценного вещества, с драконом – фантастическим животным, спецификой Китая. Весь символизм жемчуга – женский – и выдает морскую традицию, противоположную материковой традиции нефрита. Жемчужина, воплощение женского принципа, символизирует жизнь и плодородие, будучи породнена с раковиной (вульва – раковина – жемчужина – второе рождение – бессмертие). Жемчужина и черепаха, по верованиям древних китайцев, растут и идут на убыль вслед за луной. Вполне вероятно, что символизм жемчужины в саном деле принадлежит морской традиции, разделяемой, впрочем, самыми разнообразными этническими группами, южноазиатскими и микронезийскими, с видимыми отзвуками в Индии, – и что этот символизм долгое время шел параллельно символизму нефрита. Так или иначе, в текстах, которыми мы располагаем, жемчужина, хотя и воплощает в себе женское начало, наделена теми же счастливыми магическими свойствами, что и нефрит. Алхимики реже употребляют жемчуг, чем золото и нефрит, но и жемчуг вписывается в пространный реестр их "рецептов бессмертия".

Китайцы, с их пристрастием устанавливать связи между всем и вся, открыли родство органов человеческого тела с теми: или иными минералами. "Огонь в сердце красен, как киноварь, а вода в почках черна, как свинец", – говорит один из биографов знаменитого алхимика Люй Дэ (VIII в.). Всеобъемлющая пятерка у-син (вода, огонь, дерево, золото и земля) с течением времени нашла применение во всех сферах бытия. Говорится о пяти видах отношений, о пяти добродетелях, пяти вкусах, пяти цветах, пяти тонах и т, д. Органы человеческого тела тоже соотносятся с пятеркой у-син: сердце имеет природу огня, печень – природу дерева, легкие – металла, почки – природу воды и желудок – земли.

При совершенном функционировании этих органов – всего лишь – человек пребывает в согласии с Космосом. Человеческое тело заключает в себе всю Вселенную, его питают те же силы, что одухотворяют Вселенную, оно переживает ту же внутреннюю борьбу (между ян и инь, например), что сотрясает Вселенную. Китайская медицина – как и алхимия, как и другие техники достижения "бессмертия", – зиждется на подобных "соответствиях". Невозможно разобраться в китайской алхимии, если не принимать во внимание всю систему мышления китайцев, которая остается в координатах Космоса и эмблематичности даже применительно к реалиям осязаемого мира.

Из приведенных выше текстов можно заключить, что китайская алхимия относится к духовным, а не к научным техникам. Точные наблюдения и научные умозаключения, порой мелькающие в трудах алхимиков, слишком редки и случайны для того, чтобы сформироваться в начатки химии. Китайцы – народ крайне здравомыслящий, крайне прилежный. Не счесть сделанных ими открытий по всем физическим и биологическим феноменам – но алхимия не входит в число наук, образовавшихся на основе этих открытий. Алхимия была и осталась духовной техникой, посредством которой человек усваивал нормативные добродетели жизни и искал бессмертия. Что, как не само Бессмертие, есть "эликсир жизни", цель всех мистических техник всех времен и народов? Поиски "эликсира" сближали алхимика с мистиком, ищущим путь к бессмертию, скорее, чем с ученым. А золото, "философский камень", имело, как мы убедились, функцию чисто духовную (концентрировать в человеке нетленный элемент – ян). Иногда "эликсир жизни" и алхимическое золото изготовляли по одной и той же формуле – лишнее доказательство того, что золото, о котором идет речь в наших текстах, имело "мистическую" ценность: т, е, его усвоение даровало бессмертие. Ища философский камень, китайские алхимики думали, как стяжать бессмертие, а не богатство – золота в Китае было в изобилии. Впрочем, его не всегда считали драгоценным и обладающим свойствами талисмана, в отличие от киновари, которую в Китае ценили в таком качестве еще с доисторических времен.

Исторические начала китайской алхимии предположительно связаны с искусственной добычей киновари ("органические" начала мы уже проследили: поиск бессмертия). Киновари в Китае всегда придавали свойства талисмана и высоко ценили ее как воплощение "бьющей через край" жизни. Красный цвет – эмблема крови, основы жизни – свидетельствовал о витальных свойствах этого вещества и, следовательно, играл решающую роль в обеспечении "бессмертия ". В Китае еще с доисторических времен киноварь клали в могилы богатой знати, чтобы перевести умерших в вечность. Не только красный цвет киновари делал ее проводником в бессмертие, но и тот факт, что при нагревании – "в огне, который превращает деревья и травы в золу ", – из киновари выделялась ртуть, т, е, металл, полагаемый "душой всех металлов". Поэтому киноварь считалась носителем як, а ртуть ассоциировалась с инь. Баопу-цзы утверждает, что если смешать три фунта киновари и фунт меда и высушить эту смесь на солнце, пока не получатся пилюли величиной с конопляное семечко, то стоит принять в течение года десять таких пилюль – и седые волосы потемнеют, на месте выпавших зубов вырастут новые и т, п. Если же принимать их и дальше, обретешь бессмертие.

Но не одни лишь попытки создать искусственную киноварь, по нашему мнению, способствовали развитию алхимии. Открытие металлургии тоже сыграло не последнюю роль – благодаря тем обрядам и мифам, которые она вызвала к жизни. Металлургия считалась деянием сакральным, и плавильные печи приравнивались к Принципам; Юй, легендарный герой и первый правитель Китая, увязывает пять плавких металлов с ян, а четыре – с инь. Металлургия для древних китайцев не была делом мирским, прагматическим – но священнодействием, к которому допускались лишь определенные лица, знающие обряды. Плавильные печи рассматривались как своего рода судебные инстанции – лишь из-за того, что внутри них совершалось таинство, акт творения, "рождения" металлов. Печи умели распознавать добродетель, и ордалии предписывали бросать в них подозреваемых в преступлении. Закладка плавильни считалась заповедным деянием, его возлагали только на праведника, владеющего "обрядами ремесла". И початие горы для рудной добычи также было священнодействием, которое мог свершить не иначе как чистый муж, хранитель обряда.

Эта-то металлургическая среда и дала мифы, которые затем веками питали фольклор и духовную жизнь Китая. Священные узы между людьми и металлами, тайна "воскрешения" металлов из руды (феномен, который, как и выделение ртути из киновари, подталкивал к неясному еще предчувствию трансмутации, воскресения, бессмертия), соответствие флоры какой-либо местности ее металлургической подпочве – все это издревле оплодотворяло духовную жизнь народа, который позже пришел к алхимии как к мистической технике, а не как к химической науке. Я подчеркиваю сакральное происхождение китайской алхимии с тем именно, чтобы не осталось сомнения в ее иррациональном, мифическом и мистическом характере. Возникшая в среде, насыщенной фантазиями, алхимия вобрала в себя элементы иррационального опыта, накопленного целым народом. Так что и в алхимии мы находим ту же озабоченность "космическим", тот же мотив гармонии с нормами и тот же поиск бессмертия.

К мифу об "островах блаженных", часто приводимому в китайских алхимических текстах, следует подходить с оглядкой на техники бессмертия, из которых самой замечательной стала со временем алхимия. Об этих островах подробно рассказывает в трех местах своих мемуаров историк Сыма Цянь. Во-первых, в главе, посвященной императору Цинь Ши-хуанди (249-210 гг, до н, э.), тому, который построил Великую китайскую стену и который страстно желал раздобыть "траву бессмертия", что растет на трех мифических островах, горами возвышающихся посреди океана: Пэнлай, Фанчжан и Янчжэнь. Император посылает к бессмертным, живущим на них, некоего Синь Ши с многочисленной свитой юношей и девушек. Второй пассаж мы находим у Сыма Цяня в главе XXVII ("Трактат о жертвоприношениях фэн и шень"), Мы узнаем, что посланцы императора Хуанди возвратились ни с чем, сказав, что острова видели, но приблизиться к ним не смогли. И в третьем тексте Сыма Цяня (гл. 118) говорится, как закончилась эпопея походов за травой бессмертия. Синь Фу, другой посланец Хуанди, пускается в путь к мифическим горам со свитой из трех 3000 и 3000 юношей, везя с собой "семена пяти злаков и множество разных работников". Однако миссия встречает по дороге тихое и плодородное место, Синь Фу оседает там и становится царем. Место это, как и "волшебные острова посреди океана", отождествлялось (Клапортом, а потом Шлегелем) с Японией. Шаванн признает, что такая гипотеза не исключается. Но гипотеза остается всего лишь гипотезой.

Мы полагаем, что легенды о волшебных островах, на поиски которых снаряжались посланники еще со времен династии Вэй (378-348 гг, до н, э.), следует считать скорее мифической традицией, описывающей раеподобные места, куда попадают святые или маги, чем смутной памятью о каких-то географических открытиях. Даже если бы в основе их были реальные морские путешествия, все равно строй этих легенд чисто мифологический. Три острова, где во дворцах, которые караулят полулюди-полузмеи, обитают "бессмертные" и где растут дарующие бессмертие травы, весьма напоминают мифические страны Сакадвипа и Светадвипа из индуистской традиции (кстати, двипа на санскрите означает остров) и чудесное озеро Анаватапта из буддийских легенд. Эти мифические территории населяли бессмертные, и проникнуть на них можно было только посредством жертвоприношений, аскезы и благоговейной веры или при помощи магических сил (в случае с озером Анаватапта). Будда и буддийские святые в мгновение ока переносились по воздуху на Анаватапту – подобным жо образом в китайских легендах журавли переносили по воздуху ладью с восемью бессмертными на "волшебные острова посреди океана". Перед нами легенды сходного рода: о волшебном месте, куда не может проникнуть никто, кроме святых или чародеев, и где не знают ни старости, ни смерти. В нашу задачу не входит анализ всех вариантов этой легенды, известной в разных частях света. Заметим лишь, что она соприкасается с неиссякаемым источником человеческих приключений: с поиском бессмертия и вечной юности. Именно под этим углом зрения легенда об островах, населенных "бессмертными" и "блаженными", была усвоена алхимией и использовалась алхимиками.

Другие китайские императоры также предпринимали экспедиции за снадобьем, дарующим бессмертие, – как и попытки его изготовить. Те, о которых мы упомянем ниже, будучи реальными историческими фактами, вписываются и в историю китайской алхимии. Речь идет теперь не о легендарной траве бессмертия с "островов блаженных", а об алхимических препаратах, которые продлевают жизнь. Так, например, при дворе императора Тай-цзуна (VII в.) жил брахман по имени Нараянасвами, которого в 648 году привез из Индии Ван Сюань-цзы. Этот брахман был алхимиком, изощренным в искусстве продлевания жизни, и до нас дошло описание его похождений в Китае. В 664-685 годах буддийский монах Сюань-чжао по приказу Гао-цзуна совершил поездку в Кашмир за индийским магом по имени Локадитъся, который якобы владел эликсиром жизни. Чингисхан в 1222 году повелел даосскому алхимику Чаньчуню прибыть в Самарканд. Этот Чаньчунь был ярым аскетом, принадлежащим к секте Чуань-чжэнь (основанной Ван Чжэ в первой половине XII в.), секте фанатиков, практиковавших аскетизм в строжайшей форме (ее члены не ели даже фруктов, не пили чая, а некоторые никогда не спали). Ученик Чаньчу-пя по имени Ли Цзичан оставил описание путешествия своего учителя в Самарканд. Когда Чаньчунь предстал перед Чингисханом и тот спросил его, владеет ли он эликсиром жизни, Чаньчунь откровенно ответил: "У меня есть средства оберегать жизнь (талисманы против дурных влияний), но эликсира бессмертия нет". Чингисхан якобы пришел в восхищение от искренности алхимика…

Ничто так не выделяет китайскую алхимию среди "мистических" техник, как аскетические и ритуальные прелиминарии, которые предписывалось исполнять алхимику. Всякому действу должны были предшествовать посты, жертвоприношения в обряды очищения – это касалось, естественно, в первую очередь тела и духа алхимика, а не его лаборатории. Изоляция от непосвященных была обязательным условием. Алхимическое действо, будучи священным актом, борьбой за бессмертие, должно было свершаться в абсолютной чистоте, вне всякой нечистой зоны. Ритмизация дыхания – практика, специфическая для йоги, индийской техники, также была необходима китайскому алхимику.

Баопу-цзы говорит: "Начиная обучаться истинному применению дыхания, практикант должен сделать вдох носом, после чего защемить нос двумя пальцами и считать про себя удары сердца. Досчитав до ста двадцати, выдохнуть воздух через рот. При такой методе дыхания главное – чтобы уши не слышали шума ни вдоха, ни выдоха…

С помощью постепенной практики надо увеличивать время задержки дыхания.., до тысячи ударов сердца. Когда старик достигнет этой стадии, он превратится в юношу…"

Об упорядоченном дыхании (лянь ци – термин, который обозначает буквально "трансмутация дыхания") говорит и Лао-цзы в VI главе "Дао да цзин", и Чжуан-цзы. В "Ежегоднике" великого даоса Люй Бувэя утверждается, что упорядоченное дыхание поддерживает в человеке свежесть и живость; а Дун Чжуншу упоминает о дыхании как о регуляции увэй ("действие в бездействии", очень важная концепция китайской философии). Люй Бувэй уточняет к тому же, что дыхание следует ритмизировать, принимая определенную позу (цзо гун, буквально: "работа сидя"), что напоминает нам асаны индийских аскетов – позы, в которых совершается ритмизация и задержка дыхания (пранаяма).

Марсель Гране замечательным образом формулирует органическую и в то же время духовную функцию китайской дыхательной техники – дыхания a la mariere dun embryon (на манер эмбриона), обеспечивающего как жизненную полноту, так и экстатические состояния. "Тот, кто не желает, чтобы на него давили и им вертели, должен научиться дышать не только горлом, но и всем телом, начиная со ступней. Только такое дыхание, глубокое и безмолвное, рыхлит и обогащает материю. Впрочем, оно подходит как для времени спячки, так и для минут экстаза.

При таком способе дыхания достигается, если можно так выразиться, вальцовка дыхания, и живительная его сила выделяется в квинтэссенцию. Высшая цель его – установление своего рода внутренней циркуляции витальных принципов, дабы человек стал абсолютно герметичным и мог без всякого риска пройти испытание погружением в воду. Человек становится водонепроницаемым, автономным, неуязвимым – как только овладеет искусством питания и дыхания в замкнутом цикле, подобно эмбриону".

Кроме постановки дыхания, кроме предварительной аскезы и ритуального очищения, алхимику, как и всем прочим "стяжателям духа", стремящимся к совершенному равновесию и бессмертию (или в крайнем случае к продлению жизни), полагалась особая диета. Рецепты ее брались из "Бэнь цао", фундаментальной китайской Materia Medica.

Впрочем, вещества, к которым обращалась алхимия, часто совпадали с теми, что употребляла медицина. Особенно это относится к периоду, когда алхимия отдалилась от своей первоначальной цели (очищение духа через усвоение дао и достижение бессмертия) и ограничилась всего лишь продлением жизни.

Упомянем несколько крупных алхимиков Китая.

Самым знаменитым (и по праву) считается Баопу-цзы, под этим псевдонимом писал Гэ Хун (249-330). По собственному его свидетельству, он научился искусству алхимии у Цзо-цзы (род, ок. 220 г.), чьи знания передались многим адептам. Трактат Баопу-цзы не ограничивается алхимией, у автора есть другие интересы, связанные с наукой о душе или с "естественными науками". Так, например, Гэ Хун – первый китайский автор, который воспринял идею животного происхождения асбеста, чем способствовал распространению на Западе легенды о саламандре, обитавшей в Китае.

Любопытно отметить, что в четвертой книге эзотерического раздела Гэ Хун говорит о Хуан Во (желтом и белом, т, е, об искусстве трансмутации металлов в золото и серебро) как о технике, отличной от добычи "эликсира жизни" и "философского камня". Это, по-видимому, означает, что существовали две диаметрально противоположные практики: одна – занятая душой и бессмертием, другая – единственно трансмутацией, – но обе под названием "алхимия". Вероятнее всего, вследствие внешних влияний, проникших в Китай еще во П веке до н, э., там зародилась собственно алхимия, озабоченная не столько душой, сколько трансмутацией металлов.

Мы еще вернемся к этой проблеме. А пока констатируем, что "философский камень" имел в китайском языке много названий, которые мы можем разбить на две категории. Первая касается искусства трансмутации, ей соответствуют три термина: лянь дань (вещество трансмутации); вай дань (вещество внешнее); цзинь дань (вещество золота). Вторая категория терминов выражает "мистическую" часть алхимии: сянь дань (вещество бессмертных) и шэнь дань (божественное вещество). Можно сказать, что перед нами две разных в структурном смысле техники: первая – чисто духовная (и уходящая корнями в духовную жизнь китайского народа), вторая – с прагматической тенденцией (какой в некоторых своих разделах была александрийская алхимия).

Пэн Сяо, который жил в конце IX – первой половине X века, также проводит грань (как, впрочем, и Хуэйсы) между "внешней" алхимией и алхимией "внутренней". Первая, называемая вай дань, использует осязаемые вещества (ртуть, свинец, киноварь и т, д.), тогда как "внутренняя" алхимия, или нэп дань, использует лишь "души" этих веществ. С X века даосская алхимия делается все более "духовной ". Ее трансцендентные металлы, так называемые "души металлов", идентифицируются с определенными частями тела; а алхимические опыты производятся не с лабораторными инструментами и материалами, а непосредственно над человеческим телом. Другими словами, алхимия приравнивается к технике медитации, ментального очищения, воспитания души.

Подобное направление – истинно китайское, оно выросло в даосских кругах, где алхимию всегда считали духовной техникой, через которую душа очищается и стяжает себе бессмертие. Вместо того чтобы добывать, как раньше, алхимическое золото, а затем принимать его, усваивая вместе с ним его мистические свойства (ян, дао), даосский алхимик X века отказывается от изготовления золота и сосредоточивает внимание на духовных возможностях алхимических операций. Приняв свой жизненный срок и жизнь своей души за металл нечистый и неблагородный, он пытается "трансмутировать" его в "золото", т, е, обрести чистую, автономную душу и вечную жизнь. Вместо того чтобы подвергать алхимическим операциям (очищение, обжиг и пр.) неблагородные металлы, он подвергает им непосредственно свое тело и свою душу. Алхимические операции всегда одушевлялись сильной волей к святости (усвоение благодатных качеств дао как путь к бессмертию). Но операции духовные, которые используют китайские алхимики начиная с X века, носят еще более выраженный "мистический" характер – теперь алхимия сводится, в сущности, к аскезе и молитве.

Данная концепция алхимии замечательно проиллюстрирована в "Трактате о Драконе и Тигре" (т, е, о свинце и ртути) Су Дунпо, написанном примерно в 1100 году. Вот фрагмент из него. "Дракон – это ртуть. Он есть семя и кровь (т, е, соответствует им в человеческом теле). Он выходит из почек и помещается в печени. Его знак – триграмма кань =-=. Тигр – это свинец. Он есть дыхание и телесная сила (соответствует им в человеческом теле). Он рождается в мозгу и хранится легкими. Его знак – триграмма ли – Когда мозг приходит в движение, вместе с ним оживляются дыхание и телесная сила. Когда почки набухают, тогда начинается ток семени и крови".

Превращение алхимии в технику аскезы и медитации находит высшее развитие в буддийском даосизме XIII века, когда школа Дзен и ее практика входят в моду. Главный выразитель принципов этой даосско-дзенской алхимии – Гэ Чанкэн, известный также под именем Ячжуань. Он так описывает три методы внутренней алхимии. Согласно первой, тело играет роль свинца, а сердце – ртути. "Концентрация" (дхьяна) замещает собой необходимую жидкость, а искры разума – необходимый огонь. "Благодаря этой методе, – добавляет Гэ Чанкэн, – беременность, которая протекает обычно десять месяцев, может занять одно мгновение". По второй методе, дыхание замещает собой свинец, а душа – ртуть. Циклический знак "лошадь" замещает огонь; циклический знак "крыса" замещает воду. По третьей методе, семя замещает собой свинец, а кровь – ртуть. Почки замещают воду, а мозг – огонь.

Мистический синкретизм и тантрические влияния этих алхимических метод очевидны, что признает, впрочем, и сам автор трактата.

Если нам возразят, что на самом деле это и есть метода дзен-буддистов, мы ответим, что под Небесами не существует двух Путей и что Мудрые всегда исходят из одной сердцевины".

Я упомянул о существовании алхимии с "естественными ", далекими от "мистики" тенденциями: об алхимии, которую китайцы назвали внешней (вай дань). Есть вероятность, что она сложилась в результате внешних же влияний – придя либо через Иран, либо от арабов, морским путем. Так или иначе, алхимия этого рода не была специфически китайской, слитой с духовностью китайцев, с их воззрениями на мир. Это была новая техника, которую они усвоили, впрочем, не без пользы для себя, поскольку алхимические знания весьма способствовали развитию китайской индустрии. Внешними влияниями (будь то домусульманская алхимия Центральной Азии или греческая химия, распространяемая через посредство арабов) можно было бы объяснить присутствие в Китае, с определенного времени, "естественной" алхимии.

Но можно предложить и другую гипотезу относительно двух ветвей алхимии. Не исключено, что они соответствовали двум разным ментальным структурам: мистической, трансцендентной (с корнями в доисторическом Китае) и светской, естественнонаучной. В таком случае внешние влияния просто дали пищу стремлению к практике, эмпирике, свойственной светской ментальной структуре.

По наблюдениям иноземных путешественников, посещавших Индию, – европейцев ли, восточных ли жителей, – некоторые индийские аскеты и йогины знали и применяли алхимические препараты для "продления жизни". Речь идет не о традиционной фармакопее индийских схимников, о лекарственных или употребляемых в пищу растениях, сведения о которых в среде аскетов передавались из поколения в поколение. Иноземные путешественники имели в виду именно алхимический напиток, иногда растительного, иногда минерального (на базе ртути) свойства. Заметим: алхимия в Индии весьма ощутимо присутствует в религиозных и практикующих аскезу кругах. Следовательно, как и китайская, индийская алхимия граничит с магией и религией: точнее сказать, она примыкает к духовным, а не к эмпирическим техникам. Но заглянем в записки путешественников.

Марко Поло, упоминая о спипы (йогинах), которые "живут до ста пятидесяти, а то и до двухсот лет", рассказывает: "Они принимают весьма странное зелье: делают микстуру из серы и меркурия и пьют ее по два раза в месяц. Она-то, по их словам, и дает такую долгую жизнь, если пить ее сызмальства". Марко Поло довольно-таки приметливый наблюдатель, хотя в том, что он вообще говорит о йогинах, не видно большого к ним интереса. Зато неподдельный интерес к ним проявлял Франсуа Бернье, доктор медицины из Монпелье. Он посвятил жизни аскетов и обычаям монахов несколько проницательнейших страниц. Бернье удалось подметить разносторонность аскетических сект, и он тоже упоминает об алхимических познаниях некоторых йогинов. "Есть иные – весьма странные персонажи, они без конца кочуют с места на место; это люди, которые всем пренебрегают, которым ни до чего нет дела; они знают секреты – молва говорит, они умеют делать золото и столь искусно приготовлять ртуть, что 1-2 пилюли, принимаемые по утрам, возвращают телу отменное здоровье и укрепляют желудок, так что он может переварить что угодно…"

Эти документы недвусмысленно утверждают: определенному классу странствующих индийских аскетов ведомы алхимические рецепты. Показателен факт, что только в Китае и в Индии алхимические препараты, будь то алхимическое золото или производные ртути, принимают внутрь. Показательно также, что алхимией занимаются только определенные секты аскетов: "странные персонажи.., которые всем пренебрегают, которым ни до чего нет дела". Мы увидим ниже, что это – тантрические секты, то есть принадлежащие тому раннесредневековому течению мистического синтеза, которое вобрало в себя все духовные техники Индии, вплоть до самых "примитивных".

Сведения о том, что индийские аскеты владеют секретом продления жизни с помощью лекарственных веществ, мы встречаем и в других документах. "В одной книге я прочел, что правители Туркестана послали послов к индийским царям с грамотами, в которых говорилось, что они, правители, прослышали, будто в Индии можно раздобыть снадобья, продлевающие жизнь, и что будто с их помощью индийские цари доживают до преклонных лет.., и что правители Туркестана просят, чтобы им передали хоть немного такого снадобья, равно как и сведения о методе, благодаря коей риши (мудрецы) столь долгое время сохраняют здоровье. Легенда о растении, которое произрастает в Индии и дарует вечную жизнь, ходила в Персии еще во времена царя Хосрова (531-578). Но напиток, обеспечивающий бессмертие, упоминается и в "Гирлянде джатак" (собрании повестей о предыдущих жизнях Будды), хотя тут, возможно, алхимия ни при чем, а скорее имеется в виду легенда об амброзии.

По словам Амира Хосрова, долгожительство достигается индийцами и через замедленную ритмизацию дыхания (пранаяма), чисто йогическую технику. "…Благодаря своему искусству брахманы умеют продлить свою жизнь, сокращая число ежедневных вдохов и выдохов. Один йог, которому удалось таким образом обуздать дыхание, прожил 350 и более лет".

Амир Хосров приводит и другие подробности о талантах индийских аскетов, и его рассказ согласуется с местными преданиями и фольклором о йогинах. "Они умеют предсказывать будущее по дыханию, выходящему из ноздрей, по тому, насколько заложена правая или левая ноздря. Они умеют также наполнить чужое тело своим дыханием. В горах на границе Кашмира много таких людей… Они могут взлетать на воздух, как куры, сколь бы это ни казалось невероятным. Могут даже делаться по своему желанию невидимыми, смазывая сурьмой себе глаза. Только те, кто видел все это воочию, поверит в такие чудеса".

Все эти легенды вводят нас в естественную среду, где развивалась индийская алхимия. Магические способности, поиск продления жизни и бессмертия – вот цель, преследуемая индийскими аскетами-алхимиками. Мы не найдем здесь "научных" устремлений, рьяного желания познать природу и ее законы. Зато найдем извечный мотив мистики, не зависящий от географии, – бессмертие. Найдем магические техники, направленные на потенцирование человеческой жизни, а это и есть первостепенная цель тантризма. Аскетов, которые умеют "взлетать на воздух" и владеют магическими силами, знает и китайский фольклор, сложившийся вокруг "сверхъестественных островов" и алхимии. Впрочем, йогическая практика, дающая способность летать (дехаведдха), упоминается и в алхимическом трактате "Расарнава", что еще раз доказывает, сколь тесна связь между йогическими и алхимическими техниками.

Самый внятный текст относительно продления жизни с помощью алхимии встречается у аль-Бируни в его книге об Индии. Аль-Бируни (973-1048) многократно наезжал в Индию между 1017 и 1030 годами и овладел санскритом настолько, что перевел на него ряд книг с арабского и несколько европейских научных трактатов ("Начала" Эвклида, "Альмагест" Птолемея и т, д.). Аль-Бируни – скептик, но человек для своего времени поразительно осведомленный. Сообщив читателю, что индийцы знакомы с алхимией вообще (о которой он не выведал ничего определенного, поскольку ее держат в секрете, – но подозревает, что это – минеральная алхимия), он добавляет: "У них есть и собственная наука, подобная алхимии. Называют ее расаяна – от гава – золото. Она являет собой свод определенных действий и лекарственных прописей, главным образом растительного свойства. Все вкупе поправляет здоровье тем, кто был безнадежно болен, и дарует молодость старикам, так что они возвращаются в пору своей возмужалости: седые волосы вновь делаются черными, воскрешается острота чувств и юношеская сила – даже для половых сношений, – а жизнь человеческая на этом свете продлевается до изрядной длины. Что ж в том такого? Разве мы не упоминали, опираясь на слова досточтимого Патанджали, что одна из метод, ведущих к освобождению, есть расаяна?"

Из этого фрагмента текста аль-Бируни можно сделать заключение о наличии в Индии "собственной" алхимии, наряду с алхимией обычной, минеральной, которая состоит из ряда операций (сублимация, кальцирование, анализ) и о которых аль-Бируни узнал в Индии понаслышке. Вполне вероятно, что аль-Бируни, будучи человеком энциклопедической культуры, прослышал об арабской алхимии (т, е, имеющей александрийское происхождение) еще в своем родном городе Хорезме. И вероятно, "собственная" индийская наука, называемая расаяной, была совершенно не похожа на ту, обычную, раз аль-Бируни разделяет их в своем рассказе. "Собственная" алхимия индийцев занималась не физико-химическим миром, а омоложением человека, его долголетием и бессмертием, т, е, смыкалась с магико-мистическими техниками.

Свидетельство аль-Бируни подтверждается главой, которую Мадхава в своем трактате об индийских философских системах "Сарва-даршана-самграха" ("Всех воззрений собрание") посвящает алхимии. Трактат написан около 1350 года и числит среди включенных в него философских и мистических систем так называемую "меркуриевую науку" (расесвара даршана). По этой даршане, освобождение зависит от "стойкости человеческого тела", а потому ртуть, которая способна укреплять тело и продлевать жизнь, также принадлежит к средствам освобождения. В одном тексте, цитируемом в "Сарва-даршана-самграха", говорится, что "освобождение происходит от знания, знание – от учения, а учение доступно лишь тому, что обладает здоровым телом". Аскет, который стремится к освобождению духа в этой жизни, говорит Мадхава, вначале должен обрести "славное" тело. А поскольку ртуть производится через созидательное соитие Хары с Гаури, а слюда производится Гаури, – ртуть и слюда отождествляются с верховным богом индуизма и с его супругой (Хара и Гаури), становясь таким образом космическими принципами. "Славное", божественное тело могут обрести с помощью ртути и люди. Среди тех, кто обрел Меркуриево тело" и, соответственно, свободу еще в этой жизни, упомянуты Чхарвати, Капила, Вьяли, Капали, Каидалаяна. Некоторые из этих легендарных персонажей, например, Вьяли и Капали, принадлежат тантрическим традициям и входят в перечень 84 "магов", сиддхи.

Мадхава проявляет сотерическую функцию алхимии. "Меркуриеву систему не следует рассматривать просто как похвалу этому металлу. Меркурий прямо ведет – через сохранение тела – к высшей цели, освобождению". Освобождение же есть единственная цель индийской философии и мистики; так подтверждается присутствие алхимии в одном ряду с этими духовными дисциплинами. В алхимическом трактате "Расасиддханта", который цитирует Мадхава, говорится: "Освобождение жизненного духа (джива) изложено в меркуриевой системе". В тексте же из "Расарнавы" и в тексте, который Мадхава не называет (anyatrapi), говорится, что в богоугодные поступки зачитывается созерцание ртути, точно так же, как поклонение фаллическим эмблемам Бенареса или любого другого святого места.

Эти тексты недвусмысленны: алхимические операции, собранные под названием расаяна, суть скорее действа духовного порядка, чем лабораторные опыты. Преследуется, с одной стороны, цель очищения духа, с другой – транссубстанциализация тела. Обе эти операции имеют тантрическую природу, а значит, принадлежат духовной технике, а не дохимической науке.

В Индии и по сей день сохранилось поверье, что некоторые йогины владеют секретом продлевания жизни и трансмутации металлов. Уильям Крук в одном из своих антропологических опросов записывает: "Йоги утверждают также, что якобы умеют превращать медь в золото, – умение, которое, по их словам, идет от некоего аскетического ордена времен султана Алтитмиша". О саддху-алхимике упоминает и Оман, довоенный специалист по Индии.

Алхимия, которую практиковали в среде индийских аскетов, не испытала на себе сколько-нибудь заметного влияния со стороны ислама. Мусульмане принесли в Индию начатки александрийской алхимии, которые они узнали через посредство сирийских толмачей. Но эта греко-египетская алхимия слишком уж разнилась отраслями индийских аскетов. Первая была, или предполагала быть, предхимией, наукой; вторая оставалась духовной техникой, напрямую и органически связанной с тантризмом. Алхимия – понимаемая как магическое искусство и как своего рода сотериология – была распространена по преимуществу в тантричеcких кругах. Многочисленные авторы-тантристы традиционно являются и авторами алхимических трактатов. Впрочем, эти алхимические тантры следует искать в тех регионах, куда менее всего проник ислам, т, е, в Непале и на юге Индии, у тамильских ситтари. Ситтари – не что иное, как санскритское сиддхи, т, е. "маги" тантрической традиции. Ситтари делили "субстанции" (саракку) на мужские (ансаракку) и женские (пенса ракку), что напоминает принципы инь-ям китайской философии.

Из сохранившихся легендарных биографий 84 сиддхи мы узнаем, что среди них были алхимики, которые практиковали тайное искусство изготовления золота и владели "эликсиром жизни". Так, например, в одном тексте сиддха Карпати упоминаются алхимические процессы; Карнари получает эликсир жизни из урины и умеет превращать мед в серебро, а серебро в золото; Капари ведома тинктура, с помощью которой получают золото; Гуру Вьяли пытается творить золото из серебра и лекарственных веществ и т, д. Все эти сиддхи обладали "магическими силами" (сиддхи) и были учителями тантр; точнее, учителями буддийской тантрической школы Ваджраяны. В некоторых тантрических книгах алхимию считали одной из 8 сиддхи; так, например, в "Садханамале" упоминается расарасаяна (меркуриева алхимия) как пятая сиддха.

Из числа тантрических "магов" выделяется фигура Нагарджуны – средоточием алхимической традиции. Вполне возможно, что это вовсе не тот Нагарджуна, который известен как метафизик и логик, но в данной работе нас этот вопрос не занимает, мы берем только легенды о тантрическом алхимике. Из материалов, собранных М. Уоллесером, явствует, что Нагарджуну наделяют сиддхи божества и якшини (демоны растительности); он получает эликсир жизни и "алмазное тело" (магическая транссубстанциализация через тантрические практики). Среди многочисленных "сил" (сиддхи), которыми он владеет, фигурирует и искусство делать золото. Раз, когда был голод, Нагарджуна сделал золото и обменял его слитки на зерно из дальних стран. Слава о маге и алхимике Нагарджуне перешагнула через границы тантрической традиции. В "Катхасаритсагаре" Сомадевы (XI в.) говорится, что Нагарджуне, советнику Хирайуса, удалось приготовить эликсир бессмертия, но Индра повелел ему не давать никому этот эликсир. В "Прабанд-хачинтамани" повествуется, как удалось Нагарджуне изготовить некий "эликсир", чтобы летать по воздуху.