Глава 1. Декарт

Глава 1. Декарт

Рене Декарт (1596–1650) был маленьким, болезненным и очень тщеславным французом, который так хотел прославиться, что даже на всю жизнь спрятался в Нидерландах. В итоге он приобрел ореол такой таинственности, что действительно захватил умы соплеменников. Картезианство стало новой философией Франции уже при его жизни.

Впрочем, все это — лишь драматургический прием, как бы сейчас сказали, пиаровская акция — действие, предназначенное для обработки общественного сознания. Оно было бы действенным не дольше любой светской сплетни, не лежи в его основе огромное количество действительных прозрений и таких вопросов, на которые философы пытаются отвечать до сих пор.

Как вы понимаете, меня сейчас занимает только один — что такое сознание в представлениях Декарта. Честно признаюсь: подозреваю, что многие вопросы Декарта оказались столь живучими как раз потому, что он позволил себе путаницу именно в отношении сознания. Иными словами, если понятия, лежащие в основе какого-то вопроса можно понимать двояко, то ли так, то ли этак, вопрос всегда остается неотвеченным. Ведь в случае двойственности понятия, лежащего в основе вопроса, речь, по существу, идет о двух разных вопросах.

Впрочем, возможно, в понимании Декартом сознания и не было путаницы в прямом смысле. Он просто не дал себе труда создать однозначное определение сознания, из-за чего понятие сознания и у него звучало чуточку невнятно, а у его читателей подкрашивалось их собственным пониманием. Вот из-за этих дополнительных значений, которые возможны, и кажется, что есть двойственность.

Сначала я хочу просто посмотреть, как Декарт использует слово «сознание». Тут надо сразу отметить, что есть случаи, когда он использует это слово совершенно по-бытовому, в контекстах, не связанных с философией. К примеру, в письмах он может говорить о том, как та или иная новая идея стала достоянием сознания. Такие употребления я рассматривать не буду.

И еще важно отметить, что Декарт действительно временами говорит о сознании, потому что его переводчики подчеркнули это, поставив в некоторых случаях в скобках оригинальное слово — conscientia, когда Декарт использовал это латинское слово. Тут надо отметить, что до Декарта наука, в основном, делалась на латыни, а он стал большую часть своих работ писать на французском. Даже если это было связано с его желанием стать властителем дум, все равно это была революция, сильно облегчившая жизнь Науки.

Но то, что в некоторых случаях Декарт действительно говорит о сознании, не значит, что переводчики всегда однозначно следуют за его словом. К примеру, в начале «Размышления о первой философии» словом «сознание» переведено стоящее у Декарта animus (Декарт, т. 2, с. 14). Animus — это одно из обозначений души в латыни. Да и Декарт гораздо определеннее говорит о душе, чем о сознании. Тем не менее, переводчик посчитал, что смысл всего предложения больше подходит к его собственному пониманию сознания, чем души. Так что мы все-таки говорим не о Рене Декарте, а о Декарте русской философии.

Итак, упоминаний сознания в работах Декарта много. Поэтому, исключая повторы и слишком непонятные места, я буду выбирать те случаи, из которых складывается достаточно четкая картина. И начну с той работы, которая и положила начало Метафизике Нового времени, — с работы «Размышления о первой философии, в коих доказывается существование бога и различие между человеческой душой и телом».

Как писал издатель Декарта в России В. Соколов — это «главное собственно философское произведение Декарта. Ценность его заключена не только (и даже не столько) в формулировке принципов картезианства— они четко и полно сформулированы в "Первоначалах философии", написанных после этого сочинения, — но в особенности в том, что здесь перед читателем развертываются настойчивые поиски Декартом этих принципов, видно напряжение его философской мысли. <… > Декарт усматривал в "первой философии", как называл ее Аристотель, или в метафизике, как ее стали именовать уже в античности, фундамент всего философского древа» (Соколов, Примечания // Декарт, т. 2, с. 589).

Сочинение это состоит из 6 размышлений. Как пишет сам Декарт в «Кратком обзоре», «в «Первомразмышлении» излагаются причины, по которым мы имеем право сомневаться относительно всех вещей, особенно материальных, до тех самых пор, пока у нас не будет иных научных оснований, нежели те, кои были у нас раньше» (Декарт, т. 2, с. 12).

Это написано в 1640 году, через четверть века поисков новых оснований и для Науки, и, самое главное, для научного рассуждения. Именно благодаря этому, благодаря размышлению об основаниях, картезианство до сих пор живо хотя бы в виде составной части всей современной философии. И начинает он его с той же мысли, что развернулась раньше в знаменитое «Рассуждение о методе»:

«Вот уже несколько лет, как я приметил, сколь многие ложные мнения я принимал с раннего детства за истинные и сколь сомнительны положения, выстроенные мною впоследствии на фундаменте этих ложных истин; а из этого следует, что мне необходимо раз и навсегда до основания разрушить эту постройку и положить в ее основу новые первоначала» (Там же, с. 16).

Всякая метафизика кажется нам теперь скучной. Во многом эта болезнь посеяна американской идеологией, вырастающей из прагматизма. Молодежь всего мира хочет быть американцами по отношению к своим родителям. В этом выражается извечный бунт детей против отцов. Когда-то русские дети, чтобы победить родителей, ехали в Германию, возвращались «прямо геттингенскими» и оказывались недоступны для отцовских поучений. Сейчас дети стараются выглядеть современными на американский лад и на американский же лад дают родителям понять, что те отстали от жизни. Если ты такой умный, то почему ты не такой богатый?! — относится не только к родителям, но и к любому философу, пытающемуся учить нас жизни. А значит, быть умным становится непрестижно. Точнее, проигрышно быть умным на старый лад, нужно быть умным по-американски — без лишних философий, зато денежно…

Однажды кончится нефть, перенаселение сожрет планету, начнется массовое вымирание людей, и принципы демократии, которые в сущности есть попытка утвердить на планете бездумность, тоже устареют. Почему эти основания философии современной жизни есть бездумность? Потому что демократия, как это ни парадоксально, есть тоталитаризм, власть, пытающаяся влезть в сознание каждого и определить ему образцы правильного поведения, а значит, место в общественной машине. Когда все решено, думать не надо, надо просто действовать. Разум появляется лишь там, где надо бороться за свою жизнь.

И та же самая американская культура, насаждающая по всему миру глобальное программирование под видом имперских требований, создала и мощнейшую отдушину от самой себя — кинематограф насилия, где американец, окончательно загнанный в угол, может наконец отбросить демократические ценности и моральное мышление и начать драться как дикий зверь. И это единственный случай, когда демократ должен думать. Во всех остальных за него уже подумали и все решили. Мы вырождаемся, и потому нам больше не нужны ни метафизика, ни поиск основ, на которых складывается наш разум.

Когда европейско-американская демократия сожжет все природные запасы этой планеты, выживет тот народ, который сохранит способность думать и разовьет в себе новые качества, например, научится извлекать необходимые жизненные силы из того, что останется в новом мире. А этот новый мир придет уже через сотню-другую лет.

Декарт современен. Он ищет новые основания. Он находит лишь те основания, которые использует современная ему Наука, но он хотя бы ищет. И к тому же, были ли приняты Наукой его находки?

«Без сомнения, все, что я до сих пор принимал за самое истинное, было воспринято мною или от чувств, или через посредство чувств; а между тем я иногда замечал, что они нас обманывают» (Там же, с. 16).

Декарт отчетливо высказывает сомнение в восприятии, и хуже того, он говорит: обычно мы идем в построении всех своих Наук от восприятия, а это неверно!

Скажите, с чего начинаются современные учебники Психологии? Всегда и однозначно — с восприятия. И при этом Психология указывает на Декарта, как на одного из своих творцов. А Декарт развивает свое сомнение дальше: может быть, чувства обманывают нас лишь в некоторых вещах, а в основных и главных мы можем на них положиться?

«Да и каким образом можно было бы отрицать, что руки эти и все тело — мои?» (Там же, с. 17).

Да? А во сне тебе не случалось видеть то же самое? И с той же бессомненностью? То же тело, те же руки у того же камина, разглаживающие ту же рукопись!.. «Когда я вдумываюсь в это внимательнее, то ясно вижу, что сон никогда не может быть отличён от бодрствования с помощью верных признаков; мысль эта повергает меня в оцепенение, и именно это состояние почти укрепляет меня в представлении, будто я сплю» (Там же, с. 17).

Как современно это звучит и как вечно! Вспомните классику даосизма, который стал так моден за последние десятилетия. Вспомните Джуанцзы с его сомнением в этом мире: мне снилась бабочка, которой снился я. Кто кому снится? Кто из нас спит, а кто есть лишь сон? Но Декарт использует это сомнение для того, чтобы выстроить рассуждение на очищенных от всего сомнительного основаниях. Именно этот образ, предполагаю я, заставил Гуссерля написать свои «Картезианские размышления» и придумать феноменологическую редукцию.

«Допустим, что мы действительно спим и все эти частности — открывание глаз, движения головой, протягивание рук — не являются подлинными, и вдобавок, быть может, у нас и нет таких рук и всего этого тела; однако следует тут же признать, что наши сонные видения суть как бы рисованные картинки, которые наше воображение может создать лишь по образу и подобию реально существующих вещей; а посему эти общие представления относительно глаз, головы, рук и всего тела суть не воображаемые, но поистине сущие вещи. Ведь даже когда художники стремятся придать своим сиренам и сатирчикам самое необычное обличив, они не могут приписать им совершенно новую природу и внешний вид, а создают их облик всего лишь из соединения различных членов известных животных. <…> По той же самой причине, если даже эти общие понятия — «глаза», «голова», «руки», и тому подобное — могут быть иллюзорными, с необходимостью следует признать, что по крайней мере некоторые другие вещи, еще более простые и всеобщие, подлинны и из их соединения, подобно соединению истинных красок, создаются воображением все эти существующие в нашей мысли (incogitationenostrae) то ли истинные, то ли ложные образы вещей» (Там же, с. 17–18).

Это очень важное рассуждение, которое придется разобрать в несколько проходов. Во-первых, как считают исследователи, — это пример смешения Декартом понятий мышления и сознания:

«Здесь понятие мышления (мыслив употребляется Декартом в максимально широком значении и совпадает с понятием «сознание» (conscientia), тоже иногда употреблявшимся философом» (Соколов, Примечания, т. 2, с. 591).

Это пишет комментатор и издатель Декарта В. Соколов. Вообще-то на то, чтобы заявить, что мышление, понятое предельно широко, совпадает с сознанием, нужно иметь право. Иными словами, эти слова могут быть только выводом из исследования, где сопоставлялись мышление и сознание. Возможно, Соколов проделал такое исследование, оставшееся для меня неизвестным, и пришел к такому выводу. Но тогда этот вывод неверен.

Мышление есть мышление. Теряя сознание, мы теряем и мышление и разум. Но, теряя разум, к примеру, мы остаемся в сознании. Очевидно, что сознание — более широкое понятие, чем мышление или разум. Но их расширение не дает в итоге сознания, потому что оно количественно, а не качественно.

Однако, скорее всего, Соколов не делал никакого исследования, а говорит на основе наблюдения над тем, как Декарт в сходных случаях говорит то о cogitations, то есть мыслях, то о conscientia — сознании. Это более вероятно, потому что Декарт действительно так делает. И означает это не то, что он «употребляет понятие мышления в широком значении, совпадающем с сознанием», а то, что эти понятия не очень хорошо различает, а значит, не дал себе труда дать им определения. В итоге — путает. Очевидно и то, что сознание не было главным предметом внимания Декарта. Он изучает что-то другое.

Если мы приглядимся, то увидим и еще одну путаницу, которую, правда, сегодня философы и психологи вряд ли в состоянии осознать. Это слепое место Науки: со времен Декарта а, вероятно, и раньше ученые не различают два важнейших понятия, которые кладут в основу всех своих построений — разум и мышление. Или способность думать и способность мыслить. Сегодня это кажется настолько одним и тем же, что скорее всего, мои слова вызовут лишь недоумение. И я не намерен его пока устранять. Просто допустите, что наш народ, а скорее всего, все народы, за тысячелетия наблюдений над душевными явлениями и сознанием, создали два имени для обозначения двух разных понятий. И разум и мышление с психологической точки зрения — разные, хотя и очень близкие способности. А значит, и философски они имеют отличия, скажем, такое, как описывает Декарт в этом образе сна: «глаза», «руки» — это большие образы, которые могут быть неверны, но есть малые образы, из которых составляются эти. И они верны и обслуживаются иной способностью. И психологизм здесь оправдан и необходим. Смотрите сами.

В. Соколов — философ. Но издавая и изучая таких философов как Декарт, он волей-неволей вынужден переходить на тот уровень философствования, где хранятся психологические основания философии:

«В некоторых местах его (Декарта — АШ) произведений и писем видна тенденция к максимальному сближению понятий сознание (conscientia), куда можно отнести не только чувственные, но и волевые феномены человеческой психики, и мышление (cogitatio), главное содержание которого составляет высшая познавательная деятельность, приводящая нас к совершенно достоверному знанию. Но с другой стороны, эти понятия и различались.

Свободная воля, без которой невозможна человеческая деятельность, не только выпадала из-под воздействия анализирующего мышления, но даже противостояла ему. Понятия разума ясны, отчетливы, достоверны, и эти их качества, свидетельствующие об их независимости от воли, не могут ввести в заблуждение» (Соколов, Философия духа и материи Рене Декарта, с. 58–59).

Я не буду разбирать ту путаницу, которую представляют из себя взгляды самого Соколова. Хватит с нас и Декарта. Главное — в этом примере отчетливо видно, что cogitatio, только что названное мышлением, тут же называется разумом. Но для разума в латыни было собственное имя — Ratio. Значит, здесь действительно путаются понятия мышления и разума. И путаются, очевидно, уже у Декарта, раз Соколов, всего лишь передающий сложившуюся философскую традицию, путает их. Очевидно, так повелось после Декарта у всех философов нового времени.

Для меня в этом отрывке важны утверждения, что понятия разума ясны, отчетливы, достоверны. Это именно то, о чем говорит Декарт в своем рассуждении про сон, когда употребляет выражение: «Некоторые другие вещи, еще более простые и всеобщие», чем «общие понятия» — «глаза», «голова», «руки». Получается, что и то, с помощью чего разум создает «общие понятия», — это тоже понятия.

Это пошел следующий слой исследования рассуждения Декарта. И он ставит вопрос: создаются ли понятия из понятий? Или же то, что лежит в основе всех понятий, имеет иное имя? Это не пустой и не «метафизический» или «схоластический» вопрос вроде количества ангелов, способных уместиться на кончике иглы. Это важный для жизни вопрос, потому что благодаря ему можно получить орудие для очищения и раскрытия своих способностей и даже возвращения жизненной силы. Ведь все эти вопросы упираются в сложность той «операционной среды», которая обеспечивает нашу жизнедеятельность. И чем сложнее, чем запутаннее среда, тем больше сил потребляет ее использование.

Что же получается? То, что состоит из понятий, — разум ли, мышление ли, — это среда, содержащая в себе сложносоставные понятия, устроенные иерархически, то есть как пирамида из понятий разного уровня сложности или сложенности. Одни сложены из понятий, другие из понятий о понятиях, но есть, видимо, и такие, которые составлены из чего-то, что далее не разлагается. Что это за первокирпичики?

Ответ прост и очевиден — это образы. Все понятия — это образы разного уровня сложности, хотя не все образы являются понятиями, даже если они и сложные. Это ясно. Но как только мы начинаем использовать слово «образы», мы тут же оказываемся в следующем слое рассуждений Декарта. Его можно было почувствовать уже в словах «наши сонные видения суть как бы рисованные картинки, которые наше воображение может создать лишь по образу и подобию реально существующих вещей». Почувствовать можно, но здесь он неочевиден и становится очевидным лишь после того, как мы понимаем, что наш разум и мышление состоят из образов и только из образов. Больше в них нет ничего.

Если ничего больше нет, кроме образов, то что такое воображение, да еще и творящее по образу действительной вещи?

Едва ли многие из философов задумывались над тем, что такое воображение. Оно считается чем-то творческим, в крайнем случае, психологическим. И непонятно как относится к философии. Я же думаю, обойти вниманием воображение — означает пройти мимо самых основ философии.

Вспомните, как много внимания уделяет Философия вещам. Вещи, по образу и подобию которых делаются «умственные картинки», — это важнейшая часть Философии, да и Психологии, потому что это «делание картинок» называется восприятием. С восприятия, со способности воспринимать и с вопроса о том, а воспринимаем ли мы в действительности, начинается вся современная Философия. Но что такое вещи?

Это нечто, состоящее из вещества. Если использовать язык платонизма, считающий, что где-то в уме Бога существуют эйдосы — образы вещей, то вещи — это воплощенные эйдосы.

Вглядитесь в слово «воплощение». В нем несколько частей: во-плоть и ение. Ение — это не просто концовка слова, ение замещает вполне возможное слово, обозначающее действие. Какое? Ну, если быть совершенно точным, то как раз воплощение. Но лучше сказать, что воплощение — это в плоть претворение… Иначе говоря, это та часть творения, когда образы становятся плотными, поскольку исполняются в веществе.

Как только эта связь с божественным творением станет прозрачна в слове «воплощение», станет ясно и то, что воображение — это слово, обратное воплощению. В-образ-ение — это перетворение вещей обратно в эйдосы. И мы это делаем, даже не замечая, просто потому, что это естественная способность то ли нашего ума, то ли разума, то ли сознания. И как вы понимаете, для того, чтобы с этим разобраться, очень важно понять, какие из образов являются составными, а какие — теми самыми простейшими и достовернейшими кирпичиками, из которых и творятся все остальные образы. Если это понять, то можно понять и то, что же именно создает воображение. Иначе говоря — способен ли я действительно что-то творить, или же я могу лишь собирать более сложные картинки из образов действительных вещей.

И если эти простейшие образы мною создаются, значит, и воображение тоже не является единым. Иными словами, как разум и мышление работают с какими-то разными видами образов, так существует и воображение, соединяющее образы, и воображение, творящее простейшее образы.

Если мы считаем, что простейшие образы нам поставляет восприятие, то надо бы восприятие и считать этим творящим воображением. Но, скорее всего, это неверно. Восприятие есть восприятие, оно лишь передает некие ощущения от вещей. Что-то должно собирать эти ощущения в образ. И вряд ли стоит придумывать тут иное имя — это воображение, а именно, его творящая часть.

Исследовали ли Философия и Психология работу этой способности? Кстати, способности чего? Ума, психики? Или же сознания? Честно скажу, мне очень мало об этом известно из Науки. Но народ считает, а мои собственные наблюдения это подтверждают, что воображение — основное качество сознания, воспринимающего внешний мир в виде образов. И более всего оно подобно способности вощеной дощечки принимать впечатления, то есть отпечатки внешнего мира.

Впрочем, иногда эту способность приписывают душе.

На этом я хотел бы прервать первый разговор о Декарте. На мой взгляд, он достаточно определенно показал ту материю, в которой Декарт искал достоверные основания для рассуждений. Думаю, так же определенно он показал и стоявшие перед ним сложности. Например, такую: если воображение обратно воплощению, а воплощение творит из материи, именуемой веществом, то во что, в какую материю мы развоплощаем вещи, воображая их?

Данный текст является ознакомительным фрагментом.