Глава 11. Индивидуальные факторы (продолжение). Сумасшедшие политические преступники

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Глава 11. Индивидуальные факторы (продолжение). Сумасшедшие политические преступники

1) Сумасшедшие в большом числе входят в состав политических преступников, потому что наклонность к преступлениям разного рода, обусловливаемая уже отсутствием нравственного чувства, усиливается в них еще и умственной неуравновешенностью, отсутствием рассудка, преувеличенным самочувствием, идеями величия или преследования. Им часто удается даже сбивать с толку людей здоровых, приходящих с ними в соприкосновение, слабых, недовольных существующим порядком, у которых жалобы сумасшедшего на общество и властей всегда находят отклик.

При революциях полезно почаще вспоминать слова Стендаля: «Общество, охваченное страхом, бессознательно подчиняется людям глупым или совсем сумасшедшим, потому что они не страдают мизонеизмом и охотно бросаются на все новенькое».

Модели заметил, что мономаны относятся ко всяким вопросам по большей части интуитивно, то есть без логического обсуждения, а потому в их-то именно среде и можно чаще всего встретить оригинальность, инициативу и ту экзальтацию, которая необходима для пожертвования собственными интересами и даже жизнью ради пропаганды новых идей, неприятных пропитанному мизонеизмом большинству.

Соединяя фанатическое, непоколебимое убеждение сумасшедшего с расчетливым лукавством гения, они развивают силу, способную в любое время разбудить спящие массы народные, что очень часто изумляет не только большую публику, но и мыслителей, забывающих, что сумасшествие даже само по себе производит сильное впечатление на народ, находящийся на низкой ступени развития.

Мономаны, понятно, ничего не проводят с начала до конца. Они только дают толчок движению, уже задолго подготовлявшемуся обстоятельствами. Благодаря своей страсти к новому и оригинальному они вдохновляются обыкновенно самой последней новинкой и напролом двигаются вперед, исходя из нее. Так, Шопенгауэр писал в то время, когда начал входить в моду мистицизм, смешанный с пессимизмом, из чего он и создал свою философскую систему; Дарвин резюмировал Ламарка и Эразма, Золя – Бальзака и Флобера, Лютер – идеи многих своих предшественников, достаточно упомянуть об одном Савонароле.

Если новые идеи слишком противоречат общепринятым или представляют собой полнейший абсурд, то немедленно гибнут, иногда увлекая в своем падении и автора. В большей же части случаев последний остается один или с маленькой кучкой последователей, которых успел убедить окончательно.

В последнее время в Индии в среде самих браминов благодаря Кешубу Чендер-Сену{61} формируется новая религия, основанная на рационализме и скептицизме. Сумасшествие Кешуба, очевидно, опередило век, так как победа такой религии маловероятна даже в среде европейцев, гораздо дальше ушедших в науке, чем индусы.

То же можно сказать и о немце Кнутцене, который двести лет тому назад (1630 год) проповедовал, что ни Бога, ни ада нет; что священники и чиновники суть люди не только бесполезные, а даже вредные; что брак есть надувательство; что человек по смерти совершенно уничтожается; что каждый должен руководствоваться в жизни своим внутренним чувством, то есть совестью (поэтому-то последователи его назывались «добросовестными» – consciensienx). Все это подкреплялось самым экстравагантными доказательствами.

Но когда гениальные сумасшедшие не очень отклоняются от идей большинства или являются ходатаями за действительно существующие потребности, то они дают толчок к великим преобразованиям и часто вставляют жизнь народа в новые прочные рамки. Таким образом, наука многим обязана Ньютону и Кардано, а религия и политика – Мухаммеду.

2) Патологическая анатомия. Патологическая анатомия может дать иногда важные доказательства существования гениальных сумасшедших, как это было в случае Лемуана, коммунара, умершего в армантьерской лечебнице пятидесяти лет от роду.

Получив высшее естественнонаучное образование, он последовательно был ученым, педагогом, промышленником и журналистом. Приняв участие в парижских восстаниях, во время осады и Коммуны он был поставлен во главе одного из самых важных министерств. После победы версальцев его присудили к смертной казни, затем помиловали и наконец амнистировали. С того времени он вел правильную жизнь, пока не начал проявлять признаков умственного расстройства, среди которых преобладало стремление к краже. Живя в Лилле, он подбирал по улицам окурки сигар и старательно прятал их. Кроме того, он страдал манией преследования и, не будучи форменным мегаломаном, все-таки имел преувеличенное понятие о своих способностях и значении.

При вскрытии его трупа сердце оказалось гипертрофированным и ожиревшим, весит 400 г; в аорте – атероматозные бляшки, местами проникнутые известью; кости черепа очень тверды и срослись с твердой мозговой оболочкой; мягкая мозговая оболочка местами непрозрачна и серовата; мозг очень велик и весит 1420 г.

При подробном анатомическом исследовании этого мозга, точно так же как и в мозгу Фиески, было найдено множество крупных аномалий строения, которые не могли не влиять на деятельность органа. Подобные же аномалии я нашел и в черепе генерала Раморино, расстрелянного за измену и политический заговор. К сожалению, патологическая анатомия прирожденных преступников мало известна, она почти не была изучаема.

«Я видел замечательную вещь, – пишет Мишле, – полный слепок головы Шаретта, сделанный после его смерти. Этот слепок положительно поразил меня: в нем чувствуется особая раса, к счастью, иссякшая, как многие другие первобытные расы. Сзади череп поразительно похож на кошачий, на череп хищного животного из породы кошек (Мишле приписывал прирожденную преступность атавизму. – Примеч. Ч. Л.). Лоб широкий и низкий. Лицо энергичное, но безобразное, с отпечатком злобной воинственности. Глаза круглые и глубоко запавшие. Нос наиболее дерзкий, предприимчивый и химерический из всех, которые я когда-либо видел».

Даже в черепе Шарлотты Корде, наиболее чистой представительницы преступника по страсти, все-таки имеется много аномалий: асимметрия черепа и лица, плоскоголовость, мужской характер и прочее. Роберт Брюс, освободитель Шотландии, обладал, как известно, наиболее близким к обезьяньему черепом доисторических людей.

3) Физиономия. Достаточно взглянуть на портреты некоторых политических преступников, чтобы, не будучи даже специалистом, увидать, что они были сумасшедшими. Так, у Кавалье и Марата маленькие покатые лбы, вихрастые волосы и асимметричные лица ясно показывают принадлежность их к френастеническому типу. Точно так же и Луиза Мишель, со своим мужским лицом, водяночным лбом и глазами, выступающими из орбит. В лице Колы ди Риенци не замечается ничего ненормального, но историки упоминают о его фантастической (по-нашему, мегаломанической) улыбке.

Из пятидесяти главных коммунаров мы только у 28 нашли нормальные физиономии, а у пяти (Пиллотон, Реджере, Пейронтон, Кавалье, Потье) – чисто сумасшедший тип.

4) Наследственность. У политических преступников наследственное сумасшествие встречается довольно часто. Между коммунарами Лабарб указывает на Ф., тщеславного буяна, сына сумасшедшей; на Г., тоже сына сумасшедшей, отличавшегося тщеславием и расточительностью; на Б. и Р., из коих у первого мать была сумасшедшей, а у второго – братья. Последний был алкоголиком уже в 17 лет, отличался полицейскими способностями и страдал клептоманией.

Отец Бута сам себя назвал Юнием Брутом; отцы Жифо и Нобилинга, так же как мать Стопса, страдали религиозной манией, а сам Стопе, подобно Равальяку, Бруту, Клеману нередко галлюцинировал.

5) Относительное количество сумасшедших среди бунтовщиков еще не определено, но я могу утверждать, что на 100 анархистов, арестованных в Турине 1 мая 1889 года, их было 8 %.

На 28 цареубийц, описанных доктором Режи, сумасшедших было 13.

Николсон сделал покушение на жизнь Георга IV, потому что считал себя имеющим право на престол.

Мэклин выстрелил в королеву Викторию для того, чтобы отомстить своему врагу, английскому народу, не перестававшему носить синее, исключительно ради того чтобы бесить его.

Анна Нейль, сошедшая с ума вследствие потери состояния, хотела убить президента Джонсона, которого считала виновником этой потери.

6) Виды сумасшествия. Разные виды сумасшествия отражаются и на типах политических преступников. Мономаны и параноики, почти всегда обладающие интеллектом выше среднего, строят обыкновенно широкие системы, но они редко способны действовать и потому пренебрегают большой публикой, запираются в интимном кружке и, наподобие настоящих ученых, ограничиваются идеологией, тем более грандиозной, чем меньше они способны к деятельности.

Меланхолики перескакивают от полной инерции к лихорадочной преступной деятельности. Алкоголики и паралитики, особенно в начале болезни, бывают очень деятельны, буянят, цинически бранятся и часто увлекают толпу своим примером. Иногда они бросаются в восстание без всяких предвзятых идей, просто чтобы нашуметь и позабавиться.

У эпилептиков действие всегда преобладает над мыслью, так как стимулируется кортикальным раздражением, двигательным и психическим. Поэтому-то эпилептики и являются активными политическими и социальными реформаторами.

7) Индивидуальные примеры. Их очень много. Вот хоть бы Лютер; он много терпел от козней дьявола, которые, по собственному его описанию, являются, однако ж, просто психопатическими припадками, как, например: тоска (Божье наказание, по его словам), головокружения, головные боли, звон в ушах (Меньерова болезнь), а позднее, в 38 лет, галлюцинации слуха (мешок с орехами, перетряхиваемый дьяволом).

Лютеру приходилось просыпаться по ночам для споров с сатаной о литургии. Проповедуя в виттенбергской церкви, он только что успел произнести одну фразу из «Послания к римлянам»: «Да живет праведник верою», как почувствовал, что она проникла в его душу, и потом часто слышалась, иногда даже в виде грома, как во время восхождения его по Святой Лестнице (scala santa) в Риме (1570 год).

Лойола, придя в отчаяние от успехов Реформации, задумывает свой знаменитый орден, причем начинает слышать божественные голоса и сама Пресвятая Дева Мария лично помогает ему в деле.

Савонарола тоже, еще в молодости, имел видение, убедившее его в том, что он призван возродить греховный мир. Во время разговора с одной монашенкой он увидел, как небо вдруг разверзлось и оттуда послышался голос, повелевающий ему заявить народу о страданиях Церкви.

Кроме того, перед ним иногда проносились апокалипсические видения. Так, в 1492 году, проповедуя в Авьенте, он увидел в воздухе меч, обращенный острием к земле и имеющий на себе надпись: «Gladius Domini super terram». Вслед за тем наступила темнота и на землю посыпались мечи, стрелы и огонь с небес, настали голод и чума (которые и в самом деле вскоре настали, так что видение Савонаролы превратилось в предсказание). В другой раз увидел, что он, будучи послан к Иисусу Христу, возносился в рай, беседовал там со многими святыми и с Богородицей, видел трон, который подробно описывает, не забывая упомянуть о драгоценных камнях, украшающих последний.

Савонарола очень был занят разгадыванием своих снов и определением, который из них послан Богом и который – дьяволом, причем ему никогда не приходило в голову, что он ошибается. В одной из его книг сказано, что подделывать из себя пророка значило бы выставлять Бога обманщиком. «Но не можешь ли ты сам ошибиться? – продолжает он разубеждать. – Нет, не могу, потому что поклоняюсь Богу, стремлюсь идти по его следам, и не может же быть, чтобы Бог меня обманывал».

А между тем с непоследовательностью, свойственной сумасшедшим, незадолго до того он писал: «Я не пророк и не сын пророка: ваши грехи делают меня пророком против воли».

Виллари, подобно большинству историков незнакомый с психологией и считающий ее не важной, весьма справедливо замечает, однако же, по поводу Савонаролы: «Странно видеть, как человек, давший Флоренции одну из лучших форм республики, повелевавший замечательным философам, гордится тем, что слышит голоса с неба и видит меч Господень!»

Мазаниелло, служившему у рыбного торговца, еще не было двадцати лет, как он, раздраженный высокомерием испанцев и пошлинами, разорявшими народ, задумал обновить свою родину. Он начал с того, что научил уличных мальчишек петь несколько фраз, легко запоминаемых и выражающих самые заветные желания народа: «Folio a due tornesi[26] senzagabella, тога ilmalgoverno» (масло по два гроша, без пошлины; смерть плохому правительству). Сначала это пели немногие, потом число их возросло до 500, до 1000 и наконец до 120 тысяч; тогда, одним смелым ударом Мазаниелло сделался хозяином Неаполя. Он управлял мудро, но с яркими проблесками сумасшествия.

Так, он лично выщипывал волосы с головы Караффы, замученного по его приказанию народом, и, не успев захватить герцога Маддалони, разрушил его дворец, выколол глаза на портрете его отца и отрезал голову собственному его портрету.

Затем он сжег все податные конторы и дома тех, кто обогащался податями; наказывал всякого, кто пробовал чем-нибудь попользоваться при этом разрушении, – два гражданина были казнены: один за кулек с овсом, а другой за салфетку.

Но в то же время он проявлял необыкновенные административные способности. Во-первых, организовал баррикады, воспользовавшись для этого помощью разбойников, но когда увидел, что последние, задумывая измену, не желают расставаться со своими лошадьми, то приказал всех их истребить. Во-вторых, запретил женщинам носить фижмы, а священникам – мантии, для того чтобы помешать разбойникам переодеваться. Затем вооружил женщин палками и горючими веществами для зажигания вражеских дворцов, наконец предложил отказаться от своей неограниченной власти в пользу народа. Но тут, вследствие ли крайней умственной усталости при врожденном расположении к душевной болезни, уже проявлявшейся, как мы видели, или вследствие понятного нежелания расстаться с абсолютной властью, Мазаниелло вдруг сдал, что называется. Человек, отказавшийся от больших денег и едва решившийся заменить свою матросскую рубашку великолепным мундиром, как раз во время чтения в церкви договора с народом сначала посылает требовать от вице-короля права производить в офицеры, потом начинает рвать свой шитый серебром мундир и требует, чтобы вице-король и архиепископ помогали ему в этом занятии. Вообще с этих пор он начинает вести себя как сумасшедший, одержимый манией величия, например: ударом ноги производит простых людей в рыцари; бегает с обнаженной саблей по улицам и ранит кое-кого; приказывает отрубить голову человеку, не выполнившему какого-то договора с одним из его сторонников; сначала секвестирует, а потом освобождает лошадей короля; требует, чтобы Караччиоло, не выскочивший при встрече с ним из экипажа, целовал его ноги; конфискует все имущество одного высокопоставленного чиновника, Поццо ди Леоне, якобы в вознаграждение за то, что поцеловал его внука; требует, чтобы вице-король приезжал к нему обедать; швыряет в море деньги и платит за то, чтобы их оттуда обратно доставали, и прочее.

Чем дальше, тем дело идет хуже. Мазаниелло грозит убить вице-короля; убивает ни за что ни про что весьма многих и, между прочим, своих сторонников; бросается в море и наконец доводит своих ближайших советников до того, что они принуждены его убить. И все это в течение двух недель со времени своего триумфа.

Кола ди Риенци, родившийся в 1313 году и происходивший из низкого звания, собственными усилиями достиг положения нотариуса и сделался археологом, когда брат его был убит в Риме тогдашними деспотами.

С этих пор, по словам анонима, с лица его не сходит саркастическая улыбка, а в сердце гнездится непреодолимое желание выполнить намерения, зародившиеся при размышлении о судьбах и несчастиях Рима.

В качестве нотариуса он делается покровителем вдов и сирот, причем принимает на себя курьезный титул их консула, подобный существовавшим в его время таким же титулам цеховых консулов.

В 1343 году после попытки бороться с Сенатом при помощи создания Совета тринадцати он был потом в качестве оратора в Авиньоне, где так живо описал бедствия Рима, что даже прелаты были тронуты и назначили его нотариусом городской палаты. Вернувшись в Рим, он стал исполнять эту должность, причем называл себя консулом уже не вдов и сирот, а Рима.

Однажды он публично оскорбил баронов и высших чиновников резким упреком в плохом управлении страной, за что получил пощечину от камергера дома Колонна. Это заставило Риенци на некоторое время быть сдержаннее, но вскоре он вновь начал преследовать пороки и недостатки тогдашнего высшего общества путем картин, карикатур и драматических представлений, в которых проявил свою страсть к символизму, столь характерному для мономанов. Атак как дураки и сумасшедшие служили тогда шутами для высокопоставленных людей, то и Риенци попал в число таковых. Его наперерыв приглашали развлекать общество и очень смеялись, когда он хвастал своими будущими успехами и обещал повесить того, обезглавить другого и прочее.

Но Риенци воспользовался ролью шута для того, чтобы мало-помалу возбуждать общественное мнение и подбирать себе сторонников, которых подговорил собраться на Авентинском холме в конце апреля.

На этом собрании, так же как и на следующем, состоявшемся ночью в церкви замка Святого Ангела, Риенци весьма красноречиво говорил о бедствиях родины и провел некоторые меры, действительно гениальные. Получив затем полномочие от этого народного парламента и приняв титул трибуна, он быстро восстановил в Риме спокойствие и водворил строгую дисциплину: запретил, например, игру в кости, незаконное сожительство и подделку съестных припасов, создал гражданскую милицию и мечтал даже сделать Рим политическим центром объединенной Италии.

К сожалению, мечта эта так и осталась мечтой, потому ли, что не пришло еще время для ее осуществления, или потому, что Риенци, в сущности, всегда был теоретиком, способным иметь гениальные идеи, но слишком нерешительным для проведения их на практике. Несмотря на это, он считал себя вдохновенным свыше и говорил, что руководствуется наитием Св. Духа. Опираясь на это наитие, он вмешивался даже в жизнь Церкви – издал, например, для всех обязательный закон о ежегодном говении под страхом конфискации трети имущества.

Сумасшествие его проявлялось, во-первых, в противоречиях, столь свойственных мономанам, а во-вторых – в символизме. Так, несмотря на свою религиозность, он вполне серьезно сравнивал себя с Иисусом Христом, потому что выступил в роли трибуна, когда ему исполнилось 33 года, а затем 15 августа короновался шестью символическими венцами из разных растений (миртовым, например, в знак своего уважения к науке; маковым – в знак того, что он может противостоять яду – опию, и прочими), к которым присоединил почему-то митру троянских (!) царей и серебряную корону.

Но если бы даже у нас не было других доказательств его сумасшествия, то одной графомании было бы для этого достаточно. После первого бегства Риенци в его помещении найдены были целые вороха начатых и недоконченных писем; несколько секретарей не успевали писать под его диктовку; множество курьеров было им рассылаемо ко всем монархам Европы с посланиями, столь же претенциозными, сколь ребяческими.

Так, в одном письме к папе Клименту (от 5 августа 1347 года) он пишет: «Так как благодать Св. Духа освободила при моем правлении республику… то мне приписывают титул августейшего». А подписался он под этим письмом так: «Смиренное создание, кандидат Св. Духа, Николай суровый и милостивый, освободитель города, ревнитель Италии, возлюбленный мира, целующий ноги праведников».

В длинном письме к Карлу IV, написанном из тюрьмы, Риенци, чтобы разжалобить монарха, рассказывает ему лживую историю связи своей матери, прачки, с Генрихом VII, сыном которого он будто бы является. Наконец, в дипломатическом циркуляре к монархам Европы, называя себя «новым воином» Св. Духа, он требует, чтобы все «так называемые» императоры и короли явились к нему на поклон в день Св. Троицы.

Многое, конечно, в этих письмах обусловливается тогдашними нравами и верованиями, столь отличными от современных, но все же едва ли кто-нибудь усомнится в том, что они носят на себе яркий отпечаток мегаломании.

Хун Сюцюань{62}. Последнее китайское восстание (40—50-х годов), в котором участвовало до 400 тысяч человек, стремившихся ввести нечто вроде христианской религии в стране, враждебной всяким нововведениям и чуждой религиозного фанатизма, совершилось тоже под начальством сумасшедшего. Хун Сюцюань родился в 1814 году в бедной крестьянской семье. Несмотря на живой ум, он часто проваливался на экзаменах, и вот в одну из таких тяжелых минут в его руки случайно попал католический молитвенник. Заболев от неудачи, он стал бредить и в бреду имел видение: ему казалось, что он стоит среди множества почтенных старцев, из коих один, в черной одежде, горько плакал о неблагодарности людей, которые, будучи им сотворены, приносят жертвы демону. Этот старик передал Хуну Сюцюаню меч, повелевая истребить им поклонников дьявола. Под влиянием такого видения Сюцюань заявил своему отцу, что отныне все люди должны ему поклоняться и положить к его ногам свои богатства. Отец, конечно, счел сына сумасшедшим, каковым он и был на самом деле.

Бред Сюцюаня продолжался 40 дней. В это время он, между прочим, видел человека средних лет, который побуждал его бороться со злыми духами. При этом Сюцюань приходил в крайнее возбуждение, размахивал саблей и кричал: «Убивайте, убивайте!», а затем в полном изнеможении падал на кровать и засыпал. В другой раз он счел себя китайским императором и очень был рад, когда его в шутку признавали за такового.

По окончании бреда Сюцюань вернулся к скромному ремеслу учителя и к новым бесплодным попыткам получить степень доктора. Но однажды, вновь просматривая католический молитвенник, он вдруг нашел объяснение своих видений: старик в черной одежде – Бог Отец; человек средних лет – Бог Сын и так далее. Тогда Сюцюань разбил статую Конфуция, велел одному из своих последователей себя крестить и основал секту Божьих поклонников.

Затем он обратился к одному миссионеру с просьбой о настоящем крещении и принятии в христианство, но был сочтен недостойным этого, вернулся к своей секте, преследуемой правительством, должен был бежать и семь лет скрывался. Преследование, как это всегда бывает, только содействовало увеличению количества прозелитов Сюцюаня; они придумали особенное крещение чаем, сделались иконоборцами и, по-видимому, начали галлюцинировать наподобие своего пророка.

Так, некий Хань беседовал с Богом Отцом, а Шу – с Иисусом Христом, который научил его лечить все болезни и обличать воров. Сам Сюцюань тем временем разработал свое учение систематически, энергично его проповедовал, навербовал множество фанатических последователей и, пользуясь национальной враждой между китайцами и татарами, приобрел такую силу, что в 1850 году провозгласил себя Небесным князем под именем Тяньван. Ближайших своих сторонников он сделал королями, но с непоследовательностью, свойственной всем сумасшедшим, казнил их почти тотчас же, как они присягнули на десяти заповедях Моисея.

Много лет и много крови потребовалось для окончательной победы над ним правительства.

Горопапера. В 1862 году в Новой Зеландии между дикими племенами появилась новая религия. Основателем ее был некий Горопапера, за много лет перед тем сошедший с ума, что послужило ему на пользу, так как дикари относятся к сумасшедшим с большим почтением и считают их вдохновенными свыше.

Впервые он выделился своими стараниями спасти от избиения и разграбления экипаж одного английского судна, потерпевшего крушение у берегов Новой Зеландии. Когда ему это не удалось, то он начал бредить и галлюцинировать. Видел, например, архангела Гавриила, который учил его религии мира. Поэтому-то, когда между дикими племенами возникла война, Горопапера ходил повсюду, проповедуя мир. Сначала англичане ему покровительствовали, но потом, когда он публично сжег Библию и прогнал миссионеров, покровительство это кончилось. Горопапера склонялся скорее к иудаизму и верил, что соотечественники его происходят от евреев, почему и назвал духовных лиц своей религии жидами.

Между прочим, он считал себя способным творить чудеса, так как освобождался от веревок, которыми его связывали, но попробовав исцелить своего сына, убил его, а поведя своих сторонников на штурм английского форта, был причиной поголовного их расстрела.

Несмотря на это, путем горячей пропаганды ему все-таки удалось поднять бунт против англичан. Неофитов он гипнотизировал, заставляя их кружиться на одном месте до тех пор, пока они не падали от утомления. Сторонники его вообще превращались в психопатов – лаяли по-собачьи, публично занимались содомией, пили человеческую кровь, заставляли говорить черепа убитых англичан и т. п.

В Алжире почти все революции были произведены сумасшедшими или экстатическими невропатами, пользующимися своим неврозом для того, чтобы возбуждать религиозный фанатизм последователей и выдавать себя за пророков.

В наше время Джордж Фокс, основатель квакерства, был обязан успехам своей пропаганды тоже галлюцинациям. Он слышал голос, говорящий: «Иисус Христос тобой владеет», ушел от семьи, облекся в звериную шкуру, поселился в дупле дерева и стал учить, что все христиане суть дети Божии. Впоследствии он, также как и его последователи – люди честные, но духовидцы, – часто впадали в транс, в каталепсию, при которой тело казалось мертвым, но мысль продолжала работать.

Лаццаретти. Самым недавним примером религиозной революции, произведенной сумасшедшим, может служить движение лаццареттистов, возникшее среди невежественного населения, начитавшегося предсказаний некоего Брандано, религиозного мономана XVI столетия, и в 70-х годах XIX века признавшего Давида Лаццаретти Иисусом Христом.

Лаццаретти родился в Арцидоссо в 1834 году. Отец его, происходивший из психопатической семьи, в которой встречались и сумасшедшие, и самоубийцы, был, по-видимому, пьяницей, но отличался крепким телосложением. Из шести братьев один считал себя богом Саваофом и умер в сумасшедшем доме, а остальные все отличались гигантским ростом, прекрасной памятью и живым умом.

Давид превосходил всех их как ростом, так красотой форм и высотой интеллекта. Он обладал большой головой долихоцефального типа, высоким, но узким лбом, прекрасными глазами, в которых, однако же, многие замечали сумасшедшее выражение, и обильной растительностью как на лице, так и на голове. При всем этом у него была гипоспадия[27] – уродство, по словам Мореля и Леграна дю Соля, весьма часто встречающееся у нравственных идиотов.

С ранней юности в его характере были замечены противоречия и наклонность к крайностям, столь обычные у кандидатов на сумасшествие. Будучи извозчиком, как и отец, он вел пьяную и разгульную жизнь, а в то же время много читал, причем любимыми его авторами были Тассо и Данте. Будучи невообразимым ругателем и драчуном до такой степени, что все его боялись (один раз он, во главе своих братьев, безоружный, заставил бежать все население Кастель-дель-Пиано), Лаццаретти легко, однако же, размягчался и приходил от стихов, проповедей, театральных представлений, от всего великого и благородного в экстаз. Иисуса Христа и Мухаммеда он считал величайшими людьми на свете и питал к ним глубокое уважение. Уже в четырнадцатилетием возрасте он имел религиозные галлюцинации, с особой силой возобновившиеся в 1866 году, вследствие пьянства и политических волнений. В это время ему явилась Богородица и приказала отправиться в Собинэ, к одному монаху немецкого происхождения. Последний продержал его в своей пещере три месяца, учил богословию и нататуировал на его лбу таинственные знаки, которые Лиццаретти скрывал от профанов под прядкой волос, адептам же говорил, что они начертаны самим апостолом Петром, – черта, характерная для сумасшедших.

С этого момента Лаццаретти совершенно перерождается: из пьяницы, драчуна и ругателя он превращается в тихого и трезвого человека, живущего только на хлебе, воде да овощах. А что еще замечательнее, так это то, что вместо сумбурного и бестолкового слога, которым писал прежде, он начинает писать точным, образным и подчас очень элегантным языком, проявляя благочестие, которое было бы под стать только первым христианским святым.

Повинуясь новому видению, именем Бога повелевавшему войти в сношения с папой, он отправился в Рим и добился аудиенции у Пия IX, который, будучи догадливее многих наших государственных людей, посоветовал ему принимать холодные души в психиатрической лечебнице. Тогда Лаццаретти бросился в противоположную крайность, восстал против папства и стал мечтать о теократическом строе, в котором бы Бог и республика были примирены.

Между тем народ, пораженный переменой образа жизни и фанатизируемый духовенством, со всех сторон сбегался слушать Лаццаретти, окружал его почти обожанием и даже принялся за постройку храма, для которой мужчины, женщины и дети собственноручно таскали материал. Постройка эта не была, однако ж, докончена.

В январе 1870 года Лаццаретти основал благотворительное общество Святой Лиги. Затем, собрав своих последователей на некое подобие Тайной Вечери, он уехал на остров Монте-Кристо, где провел несколько месяцев, сочиняя статьи, пророчества и проповеди. Потом, подчиняясь Божию велению, он жил в Монтелабро и в Шартрез-де-Гренобль, где изобрел новый числовой шифр; там же он написал книгу «Небесные цветы».

Посидев немного в тюрьме по подозрению в пропаганде междоусобной войны, он приобрел ореол мученика, вследствие чего число его сторонников увеличилось. В августе 1878 года он заявил им, что совершит чудо, что он послан Богом судить и править, а потому неуязвим, что все власти земные должны преклониться перед его волей и что одного взмаха его жезла достаточно для того, чтобы устранить все препятствия и сделать тщетными все усилия врагов противостоять ему.

Вот тогда-то он и вышел из своего уединения во главе процессии последователей, несших самые необыкновенные знамена с изображением невиданных зверей, являвшихся Лаццаретти во сне и описанных в его книгах. Участники процессии были одеты в разноцветные костюмы, а вождь – в красную королевскую порфиру и в тиару с султаном из перьев; в руках он нес чудотворный жезл. Процессия эта, как известно, кончилась трагически, но Лаццаретти умер с уверенностью в своей победе и в торжестве своего учения.

Для невежественных философов, презирающих психиатрию, он до сих пор служит неразрешимой загадкой, между прочим, потому, что представлял собой слишком резкий контраст с современным общественным настроением, чуждым религиозных суеверий.

Риэль. Другой из современных нам бунтов тоже был поднят сумасшедшим, успевшим пробудить патриотические чувства в целой стране. Мы говорим о последнем восстании в Канаде и о Людовике Риэле, обладавшем обильной шевелюрой, большими челюстями и злыми глазами.

По новейшим исследованиям, это был мистик и мегаломан, сумевший, однако же, внушить массам невероятный фанатизм. Сын сумасшедшего отца и такой же матери, одержимый религиозной манией, три раза просидев уже в сумасшедшем доме (с 1870 по 1878 год), он, ссылаясь на полученное откровение свыше, стал во главе первого восстания метисов.

Мегаломания его с течением времени проявлялась все резче и резче. Он считал себя спасителем народов и претендовал на роль пророка и папы. Очень непостоянный, как все сумасшедшие, сегодня он проявлял преувеличенную религиозность, а назавтра начинал восставать против Церкви и священников. Иногда у него бывали, однако ж, светлые промежутки, во время которых он действовал с таким тактом и благоразумием, что производил большое впечатление на туземцев. Так, могучее восстание 1885 года в Канаде было, в сущности, вызвано им, хотя вождями этого восстания явились Дюмон и Дюме. Правда, в то время когда последние храбро сражались в рядах повстанцев, Риэль только бегал с крестом в руках, пророчествуя, произнося проповеди и распевая молитвы, но этим он фанатизировал сражающихся.

Восстание было подавлено, и Риэль арестован. На суде он горько упрекал своего защитника, старавшегося выставить его сумасшедшим. Несмотря на три последовательные экспертизы, признавшие Риэля маньяком, он был казнен.

Рамос Мейха, перечисляя общественных деятелей Южной Америки, говорит, что Ривадура и Мануэль Гарсиа были ипохондриками и умерли от мозговых болезней; адмирал Браун – меланхолик, одержимый бредом преследования: доктор Варела – эпилептик; инженер Бельтран, герой войны за независимость, – сумасшедший; полковник Эстомба, прославившийся во время гражданских войн в Аргентине, сошел с ума во время командования войсками.

В числе героинь революции была сумасшедшая Теруань-де-Мерикур.

Коммуна. Изучая Парижскую Коммуну, Лабарб в числе вождей движения отмечает четырех лиц, у которых сумасшествие было в роду; четырех уже сидевших в сумасшедшем доме; шестерых нравственно помешанных и семерых мегаломанов. Среди них был, например, Алликс, несколько раз лечившийся от мании величия, изобретатель телеграфа, основанного на взаимной симпатии 48 улиток, представлявших собой буквы двух алфавитов, посаженный в тюрьму самими коммунарами за «измену, сумасшествие и безумие», был В. – маньяк и мистик, одевавшийся во все красное и подписывавшийся: «Сын Царства Божия и парфюмер»; был доктор Р. из священников, сделавшийся атеистом и реформатором, пророчествовавший и вносивший в Коммуну нелепые идеи; был аббат С., сидевший уже в лечебнице по поводу мании величия.

К этим лицам следует еще прибавить тех, о которых говорил Максим дю Кан: Люллье, главу вооруженных сил Коммуны, которого сам центральный комитет приказал арестовать, признав сумасшедшим и склонным к самоубийству; пиромана (поджигателя) Пинди; Флюранса, отличившегося своими странностями и заведомого маньяка; наконец, Шателя, который, желая примирить партии в Коммунальном совете, предложил основать имперо-монархическую республику, судебные чиновники которой должны были называться королевскими прокурорами императорской республики, а административные – шефами Коммуны.

Дю Кан и Лабарб напоминают еще о Гальяре, субъекте, страдавшем головной водянкой, бывшем сапожнике, директоре баррикад, устраивавшем последние из сапожных колодок, хлеба, «костей от игры в домино», вообще из всего, что попадет под руку. Он был до такой степени тщеславен, что велел снять с себя фотографическую карточку в геройской позе и на баррикаде, нарочно для того построенной.

Гарнье дает нам портрет еще одного политического мегаломана. Р. страстно тщеславен, ему хочется, чтобы о нем говорили, хочется стать знаменитым во что бы то ни стало. Не получив даже элементарного образования, не умея грамотно писать, он держит речи в мастерских и перед конторой выкрикивает пустые, но звучные фразы, заученные на анархических митингах, даже сам не понимая их смысла. Собственно говоря, он не имеет никаких политических мнений, и все режимы для него одинаково безразличны, так как разницы между ними он не понимает. Ему нужны только скандалы и беспорядки; где шум, туда и он бежит; где кричат, там и он кричит громче всех.

Он с одинаковым усердием приветствовал Наполена III, пруссаков, дефилирующих по Елисейским полям, Коммуну, Гамбетту, Рошфора, а теперь приветствует Луизу Мишель, перед которой преклоняется.

Недавно Р. выступил в качестве мстителя: в годовщину казни коммунаров на кладбище Пер-Лашез он стрелял из револьвера в лиц, несших венок от редакции «L’Intransigeant», и многих ранил. «Приношение идет из нечистых рук; прах мучеников возмущен этим оскорблением». Р. восстает поэтому и расправляется по-своему. Один из раненых умер; история наделала шума; заговорили газеты, и Р. доволен! Тюрьма – пустяки, лишь бы прославиться.

В Англии другой анархист, ирландец Муни, обвиненный в производстве взрывов в Лондоне и заявивший перед судом, что он рад быть первым, нарушившим спокойствие буржуазного общества при помощи динамита, судебными врачами Нью-Йорка признан сумасшедшим.

Кирнан, изучавший роль психопатов в истории, перечисляет следующие знаменитые имена: Равальяк, Беллингем, Лоуренс, Бут, Гито, Мейерс, Пиновер, Аллен, Петр Пустынник, Иоанн Лейденский, Фриман; а из основателей религиозных сект: матушка Энн (шейкеры), Л. Магглтон, Ноже.

Параноик Сэй принес в жертву Богу родную мать; в Цинциннати подобная же сумасшедшая служит предметом культа.

Один из пациентов автора был последовательно зубным врачом королевы Виктории, генералом второй Французской республики, революционером в Австралии, контролером, кандидатом в губернаторы Нью-Йорка и прочими.

Один из перечисленных сумасшедших, Магглтон, проповедуя в кабаках, угрожал вечным проклятием всякому, кто не верит, что рост Бога равняется шести футам и что солнце отстоит от земли на четыре мили.

Джордж Фокс уверял, что обращаться к одному лицу с местоимением во множественном числе («вы») значит оскорблять христианскую религию и что называть первый месяц в году январем есть идолопоклонство, так как это название придумано в честь бога Януса.

8) Цареубийцы. Здесь подразумеваются политические сумасшедшие, изолированно и по собственному почину убивавшие лиц, поставленных во главе государства. Чаще всего они были порождениями партийной, религиозной или политической борьбы своего времени.

Так, когда религиозная борьба во Франции обострилась со вступлением на престол Генриха IV, Шатель посягает на жизнь последнего. На суде он чистосердечно во всем признается и говорит, что упреки совести за грязные вожделения к родной сестре и за инстинкт человекоубийства побудили его убить врага религии и тем искупить свои грехи.

Когда его спросили, откуда он почерпнул такие идеи, то он ответил, что из философии. У него были найдены три билетика с анаграммой короля и девять листков, в которых содержалась исповедь во грехах, расположенная в порядке десяти заповедей.

Генрих III был убит доминиканцем Жаком Клеманом, по всей вероятности сумасшедшим, так как, по словам современников, он совершил свое преступление по наитию свыше. «Однажды ночью, когда Жак Клеман лежал на постели, Бог послал к нему ангела, явившегося в сиянии и передавшего ему обнаженный меч с такими словами: “Брат Жак, я послан Всемогущим Богом объявить тебе, что тиран, владычествующий над Францией, должен погибнуть от твоей руки; радуйся, ибо тебе приготовлен венец мученический”. Сказав это, ангел исчез».

Таков же был и Польтро, экзальтированный кальвинист, покусившийся на жизнь герцога Гиза; он сам признался на исповеди, что ему было обещано вечное блаженство, если он убьет врага протестантов.

Видимой причиной, вооружившей Равальяка против Генриха IV, был религиозный фанатизм, но настоящей причиной был бред преследования.

Изгнанный из монастыря за «слабость разума», попавший в тюрьму по ложному доносу, он, кажется, имел видение, в котором ему именем Божиим повелевалось убить короля, так как иначе последний победит папу. Сами судьи, допрашивавшие этого несчастного, смотрели на него как на сумасшедшего меланхолика, хотя и приговорили к жестоким пыткам. До этого он был вполне уверен, что народ его поддержит.

Замечательно, что при аресте при нем нашли массу всяких писаний и, между прочим, стихи, трактующие о состоянии приговоренного к смерти.

Все было написано очень старательно и разными почерками, как обыкновенно пишут графоманы и как писал Гито. Сходство Равальяка с последним усиливается еще и тем, что он откладывал убийство из сожаления к королеве, так же как поступал Гито из сожаления к жене Гарфилда. Кроме того, оба они считали себя исполнителями Божьей воли.

В Англии деспотизм правительства и налоги, отягощавшие народ, восстановили против Генриха III сумасшедшую Маргариту Николсон, которая пробовала ткнуть его ножом, и сумасшедшего Хотфильда, который выстрелил в него из пистолета.

Еще один сумасшедший, Дамиен, опираясь на недовольство населения, тоже истощенного налогами и выведенного из терпения неуступчивым духовенством, пытался убить короля французского, Людовика XV. Это был человек мрачного характера, временами доходивший до бешенства, за что с раннего детства был прозван Робертом-Дьяволом. Совершив крупное воровство, он принужден был скрываться от полиции, причем постоянная тревога пошатнула его психику. Приписывая все беспорядки во Франции тому, что архиепископ Парижский лишил короля Св. Причастия, Дамиен решился покуситься на жизнь последнего исключительно для того, чтобы обратить его внимание на бедствия страны. Перед судом Дамиен вел бессмысленные речи о политике и религии, заявляя, что думал совершить деяние, угодное Богу.

Недавно один сумасшедший эпилептик чуть не убил видного американского общественного деятеля, генерала Роша, президента Аргентинской республики, ранив его в голову камнем, взятым из какого-то музея. Этот сумасшедший, Ж. Монже, 38 лет от роду, довольно высокого роста (1 м 67 см) и крепкого телосложения, с детства был невропатом. Он представлял собой смуглого, слегка курчавого брюнета, с обильной шевелюрой, длинной черной бородой, карими глазами, высоким, покатым, асимметричным лбом, небольшим брахицефальным, асимметричным черепом, широким лицом, большим ртом, крупными челюстями, толстыми губами и многими старыми рубцами на лице, из коих два получены были при падении во время эпилептических припадков.

Спал он очень мало и постоянно видел печальные или ужасающие сны. Пульс полный и частый; мускулатура хорошо развита, хотя при возбуждении замечается некоторое дрожание в мышцах. Сила, по динамометру Матье, 70 кг справа и 150 – слева; кожа малочувствительна, галлюцинаций и иллюзий не бывает.

Он сам сообщил о себе следующие сведения: родился в Корриенте, незаконный сын; отец и брат здоровы; пятнадцати лет поступил в коллегию, в которой получил образование; затем участвовал во всех революционных движениях родины, постоянно держась одной партии, до тех пор пока она в 1874 году не была побеждена и не распалась. Приехав в Уругвай, терпел притеснения от бразильских властей, которым противостоял вооруженной рукой, причем многих ранил и сам был ранен в лоб. По этому поводу обращался в министерство иностранных дел с просьбой об амнистии. С тех пор не принимал никакого участия в общественной жизни ввиду частых припадков эпилепсии, которой страдает лет двадцать после ушиба головы. Приходил в палату только для того, чтобы посмотреть на церемонию ее открытия; увидав ряды солдат, был очень возмущен, а когда увидел генерала Роша, то вдруг решился его убить. При вопросе о подробностях подсудимый сделался в высшей степени грубым и раздражительным.

Вообще, он ипохондрик и меланхолик. За несколько месяцев до суда, сидя в тюрьме, ударил и сбил с ног другого арестанта, а через несколько часов после суда имел продолжительный припадок эпилептических судорог.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.