АЛКОГОЛЬ И МУЖЧИНА Без царя в голове дел, царя достойных, не свершишь

АЛКОГОЛЬ И МУЖЧИНА Без царя в голове дел, царя достойных, не свершишь

Жил-был монах. Его мечтою было достичь духовного совершенства, поэтому с юных лет он берёг себя от дел греховных. Однако в мыслях он грешил неоднократно, и это его очень тревожило. Раз, погрузившись в размышления, он пытался найти путь к чистоте своих помыслов. Вдруг совершенно нежданно перед ним явился сатана и предложил ему сделку: «Ты чист в делах своих, и я могу прекратить искушать тебя даже в мыслях. Я готов признать, что ты выиграл сражение за душу свою, и уйти из твоей жизни навсегда. Только есть у меня одно условие: ты должен всего один раз или убить, или переспать с женщиной, или напиться допьяна. Сделай что-то одно – и я поверю, что ты достиг совершенства и мне нет места в тебе».

Монах задумался. И показалось ему, что напиться допьяна будет самым безобидным делом. Пошел он в корчму и начал пить, вскоре опьянел и уснул за столом. Проснулся он от того, что его будила хозяйка корчмы: было уже поздно, и он должен был или уходить, или заплатить за комнату и лечь спать. На улице была ночь, и монах решил проспаться до утра. Хозяйка помогла ему дойти до его комнаты. Она же помогла ему лечь на кровать, но то, что вдруг так близко оказалась женщина, очень воспламенило подвыпившего монаха и он полез ей под юбку. Хозяйка не смогла устоять, да и, честно сказать, монах был хорош собой.

Когда они находились в постели, возвратился муж хозяйки и набросился на монаха с кулаками. Монах, обороняясь, не рассчитал силу, толкнул мужа, и тот ударился головой о косяк двери и упал замертво.

Так, начав с выпивки, монах согрешил во всём.

Если вы полагаете, что эта притча – вымысел, то напомним библейскую историю, повествующую об убийстве Иоанна Предтечи, который крестил Иисуса. Надо отметить, что у царя Ирода изначально желания убивать Крестителя не было, он одновременно и боялся, и почитал, и ненавидел пророка. А дело развернулось так.

Ему, царю иудейскому, великому Ироду, хотелось, чтоб его жизнь была как у римлян. Желание жгло изнутри. Пророк, позоря его упрёками, жёг снаружи.

Этот пророк вовсе распоясался! Он обличал пороки самого царя. Да, он любил пиршества, ему хотелось сделать своей жену брата, Иродиаду. Но разве другие не порочны?!

Почтенные иудеи качали головами.

Почему у язычников-римлян – власть, и сила, и вино, и женщины?! Они хозяева этой жизни. Ему хотелось быть таким же.

Почтенные иудеи цокали языками.

Почему им, немощным старикам, достаточно качать головами и цокать своими языками? Они не произносят ни слова, но они – хозяева жизни.

А кто же он, Ирод?

«Я – царь! Хозяин – я!»

Пророк в лохмотьях по имени Иоанн болтал о новом царстве. Царстве Небесном. К нему, которого прозвали Крестителем, шли толпы бродяг и он окунал этих несчастных в иорданскую жижу и они уходили с блаженными улыбками на беззубых устах. Почему у пророка всё так складно получалось, почему они добровольно подчинялись пророку, почему они становились счастливы?! К пророку сходились не только бродяги, пророка всюду сопровождали ученики.

Почтенные иудеи хранили молчание. В них были живы воспоминания о манне небесной. Будто они сами ходили в безводной пустыне за Моте (Моисеем). А Моте ходил за Облаком. Облако и было Бог. Когда у Моте случалась нужда, Моте просто заходил в Облако и возвращался с манной и давал её всем. Люди жадно ели манну – и прекращали ощущать голод и жажду, прекращали роптать и вновь шли за Моте. Моте тоже был пророком, он не был царём. Но у него было больше власти, чем у царя.

Но ведь царём, настоящим и единственным царем иудеев был он, великий Ирод.

Он тоже может накормить и напоить. Он богаче всех этих никчемных стариков.

Пир! Пусть будет пир!

Накануне он приказал, и привели пророка.

Он повелел – и пророк у него в клетке, его руки связаны. Облако в клетке. Смешно. Предтеча – пусть сможет вытечь из клетки, ха-ха! Он сам выпустит облако, когда будет его царская воля. После пира. Он не казнит пророка за мерзкую болтовню, пусть все оценят его, царёво, милосердие.

Но вначале пусть пророк скажет, откроет ему, великому царю Израиля, тайну. Вопросов накопилось много. Тайна святых манила. Почему Моше заходил в Облако и получал ответы на свои вопросы?!

Ирод уже несколько раз говорил с Крестителем, но из разговора ничего не вышло. Он ничего не понимал. Завеса оставалась опущенной.

Перед царём!

Вопросы летели, как камни в бездонный колодец, святая святых будто онемела. Ладно, пусть будет пир.

Пусть придут друзья. Они ли не предатели и не лицемеры.

Царь и подлые подданные будут есть, но останутся голодными. Он опять будет пить много вина, но во рту будет пекло.

Женщины, имена многих уже не вспомнить. Как завоеватель, настоящий римлянин, он входит в женщину, словно в павший к его ногам дворец, но выходит с пустым сердцем, словно вор из хижины бедняка.

Его усталое сердце гоняется за иллюзиями, будто за миражами. Его жизнь – пустыня.

Рано или поздно Предтеча подчинится, облако напоит пустыню.

Но вначале пир!

Возможность расслабиться, забыться.

– Пляши! Дай мне танец! – закричал царь иудейский.

Винные искры из кубка наполнили пещеры души. Тени недоверия и страха исчезли.

Настоящее заблистало. Его можно даже потрогать, как давно он хочет этот дворец, колышущий бедрами. Ведь римляне спят со своими дочерьми, а он – царь, ему сегодня нравится уже не Иродиада, а её дочь.

– Пляши и проси, что хочешь!

Она дала ему танец.

Затем послушно подбежала к матери. Иродиада, ненавидящая Ирода за его измены, своеволие и пьянство, дышащая ядом в сторону Иоанна за его правду, изобличающую её блуд, что-то шепнула в ухо дочери.

– Теперь дай мне голову на блюде. Голову Крестителя, царь! – Желанная танцовщица назвала свою цену!

Откуда взялось это блюдо? Зачем?

Царь сказал: проси, что хочешь. Царь сказал – царь сделал…

Голова Иоанна Предтечи лежит на блюде.

Запах свежей крови. Мутит. Вина!

Как не помнить всегда? Вина!

Навсегда, как веки пророка, упал занавес.

Навсегда закрылась тайна святых для Ирода.

Царь ли сказал?

И напоследок – простая история сего дня.

Напротив сидел мужчина жалкого вида. Жалко-задиристый вид – это не оскорбление, это правда. Былая задиристость торчала из мужичонки, как обрубки зубов из его дёсен. – Док, помоги, – проговорил он осиплым голосом. – Я спать не могу. Как-то по молодости перебрал я, очнулся в «обезьяннике». Менты сказали, что я пырнул кого-то. Пьяный был, ничего вспомнить так и не смог. Засудили. Здорово я тогда осерчал. Своё отсидел. Вышел. Домой добрался. На радостях отметили. Утром открываю глаза – решётка! А у меня кулаки в ссадинах и штанина в крови. Это дежавю мне всю жизнь в отсидку превратило. Боюсь я за себя. Шестой день на воле, колотит меня всего. Вдруг выпью, засну, потом глаза открою – и опять решётку увижу.