ОЧЕРК IX Чума в начале XVIII столетия

В начале XVIII столетия сохранилась тенденция угасания Европейских природных очагов чумы в направлении с северо-запада на юго-восток. Чума покинула Соединенное Королевство, Голландию, северную центральную части Франции. Природные очаги чумы сохраняли свою активность на юге Франции (1720), в Сицилии (Мессина, 1743), в Центральной (Северная Пруссия, 1706; Австрия и Богемия, 1709–1717, 1713), Северной (Дания и Швеция, 1709–1710) и Восточной Европе (Константинополь и Придунайские земли, 1700, 1704, 1705, 1717, 1738; Полша, 1707, 1708 и 1719; Галиция, 1719; Трансильвания, 1708 и 1719; побережье Балтийского моря, Остзейский край, Литва, 1708; Ревель и Рига, 1709–1710; Сербия и Белград, 1717; Венгрия, 1719 и 1738; Ка-ринтия и Моравия, 1738).

Наиболее активно в Европе пульсировали Балканские и Причерноморские реликтовые очаги чумы. Вместе с Прикаспийским Северо-Западным и Волго-Уральским очагами, они образовывали тогда «чумное подбрюшье» России. Если судить по хронологии появления эпидемий чумы на юге России в начале XVIII столетия, то пульсация Балканских

Причерноморских очагов чумы происходила в направлении с запада на восток: Балканские очаги (1703–1707, 1712, 1720, 1726) — Причерноморские очаги (1703–1711, 1718–1719, 1727). Пульсация Прикаспийского очага чумы (1727) синхронизировалась с очагами Великого Евразийского чумного «излома» (см. очерки IV, XI и XIV). Эпидемии чумы Восточной Европе и на юге России усугублялись движениями войск и беженцев в ходе бесконечных войн.

Происходящие в те годы климатические изменения обращали на себя внимание исследователей. По мнению Г. Гезера, Западная Европа освободилась от эпидемий чумы после сильного урагана, свирепствовавшего по всей Европе 27 февраля 1714 г. и была благополучна по чуме до печально знаменитой эпидемии 1720–1722 гг. в Провансе (Франция).

В начале XVIII столетия болезнь протекала в бубонной форме, причем нередко эпидемия начиналась с относительно легких случаев. Параллельно чуме развивались эпидемии паразитарных тифов и малярии, и, видимо, еще каких-то геморрагических лихорадок. Смертность при этих болезнях достигала 50–80 % заболевших. Врачи реже видели чуму «в чистом виде», ее диагностика теперь была затруднена, для формулировки диагноза ими использовался термин «чумообразная лихорадка».

Эпидемии чумы в Восточной и Северной Европе. Были вызваны последовательно распространяющимися (1704–1713) на север пульсациями реликтовых очагов чумы. К. Васильеву и А. Сегалу (1960), удалось найти в «Ведомостях» за 1704 г. сообщение о появлении чумы в Константинополе: «Зело умножается в Царьграде моровое поветрие, и от того многие по уездам разъезжаются». Видимо, чума быстро «распространилась» на юге Польши. Уже в номере от 20 января 1705 г. «Ведомостей» в Польше сообщалось следующее: «Здесь на всякую неделю в костелах, поветрия ради, молитвы отправляются».

О появлении «морового поветрия» в России также сообщили «Ведомости» (от 5 февраля 1705): «Из Варшавы декабря в 21 день моровое поветрие в России около Львова и в Волыни крепко расширяется». В газете (№ 46 от 29 декабря того же года) впервые приводятся некоторые подробности и цифровые данные о ходе эпидемии: «Оба коронные ж гетмана под Белгородом обретаются и того ради русские воеводства от множества войск зело разоряются. Сверх того моровое поветрие ныне великого множества там и во иных местах объявляется, так что во Львове октября от 24 ноября по 5 числа четыреста тридцать шесть человек померло, в Яворове сто пятьдесят пять человек в одной ночи умерли, и сия погибель в Яворове, Глинишане и Подолии расширяется».

В 1707 г. чума разразилась в Кракове. В следующем году чума «двинулась» по долинам польских рек на север страны. Она свирепствовала в Варшаве, Познани, Бреславле, Георгенсберге, Розенберге и других городах. Смертность была такой же, как во время пандемии «черной смерти» (1346–1351).

Несколько более подробные сведения К. Васильев и А. Сегал собрали относительно эпидемий чумы 1709–1719 гг., описанных далее.

После победы под Полтавой в 1709 г. Петр I направил часть своей армии в Польшу, другая же часть, под командованием Шереметьева, вела осаду Ревеля и Риги. В Польше Петр I нашел неприятеля «опаснейшего, нежели шведские армии, — заразу». Во избежание ее появления среди русских войск Петр I вынужден был посадить свою пехоту на суда. «Ведомости» поместили довольно подробное сообщение о ходе эпидемии в Польше и Швеции. В № 1 за 1710 г. сообщалось из Варшавы: «Весь город в смущении понеже с новою луною некоторые знаки к мору объявилися и все готовятся на иные места отъезжать».

В этом же году эпидемия вспыхнула на шведском побережье Балтийского моря, где причинила огромные опустошения. В Калькроне от чумы погибло 16 тыс. жителей, в Стокгольме еще 21 тыс. человек.

Петр I (1672–1725)

Российский царь с 1682 г., первый российский император (с 1720 г.). Тщательно оберегал своих подданных от «моровых поветрий» всеми доступными в те годы средствами: карантинами, заставами и виселицами. «Ежели кто проезжие чрез указ будут проезжать какими-нибудь способами, а после пойманы будут, то чтобы не описываясь, таких вешали. А ежели они смотреть будут худо и кого пропустят: и за то плачено им будет тою же виселицею» (Указ от 7.06.1710 г.).

Первые сообщения об эпидемии в Швеции опубликованы 20 декабря 1710 г.: «Из Копенгагена в первый день декабря. В Стекхолме поветрие обходит, и двор королевский оттуда на время отошел. В Стекхолме поветрием в неделю по 100 человек мрут… Из Гамбурга октября в 31 день. Стекхолме люди ходя падают и мрут, мор так умножился, что в неделю 1100 человек умерло. Королевский сенат, министры и большая часть жителей градских оттуда выехали, притом великая нужда в провианте, что не привозят. От Крассоуских войск уже целый полк вымер». Следующее сообщение помещено в № 1 «Ведомостей» за 1711 г. «Из Стекхолма декабря в 9 день. Моровое поветрие перестает, что напредь сего в неделю 2000 человек умерло. А ныне токмо по 300 и по 400 умирают».

Затихнув в Стокгольме, «моровое поветрие» еще продолжалось в прибрежной части Швеции. По сообщению № 7 «Ведомостей» за 1711 г. следует, «что мор в Стекхолме перестал, а в местечках еще обходится… По записке от сего мороваго поветрия болши 20 тыс. человек во всем городе померло».

Одновременно со Швецией и Польшей чума свирепствовала и на северо-востоке Германии (низовья реки Одр). В номере «Ведомостей» от 14 февраля 1711 г. помещено известие из Померании: «Войско в здешней стороне от моровой болезни, а особливо пехота в Стетине и Стралсунде много терпело, токмо ныне та болезнь перестала». Эпидемия захватила также и Финляндию, и Данию. В Копенгагене от чумы погибло 20 822 человека — больше половины всех жителей. Преобладала бубонная, но отмечались и отдельные случаи легочной чумы.

Но наибольшее опустошение чума «сделала» в Прибалтике — в Эст-ляндии, Лифляндии и Курляндии, где в это время действовали русские войска. Особенно пострадали от нее города: Рига, Ревель, Нарва, Пернау, Кексгольм. Во время осады Риги русскими войсками в городе умерло от чумы и от голода около 60 тыс. человек.

Брауншвейгский резидент в Петербурге Вебер, посетивш ий Ригу в 1713 г. во время пребывания там Петра I, писал: «В Риге я нашел положение дел… плачевным, потому что моровая язва выхватила из нее 60 тыс. человек».

В Ревеле вымерло 90 % всего населения города. Русские войска также пострадали от чумы. Но, по словам Петра I, «мор был более в коннице, понеже оные пришли от Риги, из заповетренных мест, в пехоте был меньше понеже в поветренные места пришли уже под осень» (описание чумы в Ревеле приведено ниже).

В Пернау от двух полков осталось лишь 100 солдат; горожане почти все вымерли. В 1713 г. в городе оставалось в живых лишь 270 человек. Не меньшее опустошение чума причинила и в деревнях Прибалтики. В деревне Руно, например, из 293 человек осталось в живых 80, в селении Кертелль из 90 живших там семейств осталось только трое мужчин и «несколько женщин».

Чума вскоре появилась и среди русских войск, расположенных в Прибалтике. До взятия Риги чума «похитила» из их рядов 9800 солдат и офицеров. По взятии Риги (3 июня 1710 г.) чума в армии усилилась.

Чума в Ревеле. Первые признаки чумы обнаружились 2 августа 1710 г. в доме ландрата Книппера, у его 14-летней племянницы Элизы Бахам. Приглашенный к больной врач, доктор Мулиус, нашел у нее на шее чумной бубон. В тот же день он сообщил о своей находке главному бургомистру города, который тотчас созвал городской совет. Было решено откомандировать в дом Книппера еще двух врачей, городского врача Хапеля, доктора Нордстрома для всестороннего освидетельствования заболевшей девушки. Эти врачи сообщили бургомистру, что у больной обыкновенный фурункул, не представляющий никакой опасности для города. Однако больная вскоре умерла, а вслед за ней, в течение дальнейших 6 дней, умерли все лица, жившие в доме ландрата Книппера, кроме одной 50-летней женщины.

Эти столь необычные смертельные случаи заставили Мулиуса обратиться вторично в городской совет с настоятельным указанием на необходимость принятия мер предосторожности против появившейся в городе чумы. Однако, принимая во внимание успокоительные советы городского врача Хапеля, городской совет проигнорировал аргументы Мулиуса, и чума быстро распространилась по Ревелю. И только 24 августа, по просьбе городского духовенства, городской совет разрешил погребение умерших от чумы на особом кладбище, причем погребение совершало особо на консистории назначенное духовное лицо. Также городской совет разрешил принятие строгих мер против распространения эпидемии. Но было уже поздно.

В начале эпидемии умершие еще регистрировались Ревельским городским советом. Начиная с 12 сентября 1710 г. и до 3 января 1711 г. списки умерших людей отсутствуют, так как количество умерших от чумы слишком возросло.

Врачи отмечали бубонную форму болезни. Больные с бубонами еще иногда выживали, однако те из них, у которых появлялись еще и карбункулы, умирали все без исключения.

Для города наступило ужасное время. Городской совет распустил городскую стражу, так как с 50 человек она уменьшилась до 13. Во время этого мора, генерал Бауэр с русской армией осаждал город.

Ревельское дворянство, доведенное до крайности осадой, чумой и голодом, обратилось через посредничество шведского вице-губернато-ра графа Хорна к королю Карлу XII с просьбой, умоляя его прислать подкрепления и припасы: «Чума уничтожает целые семейства; все со циальные узы расторгнуты; родители бегут от страха перед собственными детьми. Не только в домах, но и на улицах валяются трупы, так как нет возможности всех предавать земле».

Карл XII был слишком занят войной и невзгодами, чтобы дать ответ на эту просьбу. И вот 30 сентября город капитулировал, после того как накануне остаток шведского гарнизона отплыл в Швецию.

Генерал Бауэр немедленно принял самые радикальные и строгие меры, чума начала постепенно стихать, а к 20 января 1711 г. она прекратилась затихла. С этого дня возобновилось сообщение Ревеля с другими местностями. С 2 августа 1710 г., по 20 января 1711 г., в городе Ревеле погибло от чумы 5687 жителей и 800 человек шведского гарнизона, а в предместьях еще 4661 человек. Общее количество умерших от чумы оценивается в 13 тыс. человек.

После окончания эпидемии чумы отмечено еще одно странное явление. С 1711 г., в течение 5 лет в церкви Святого Николая в Ревеле состоялось 84 венчания (16–17 в год), тогда как в той же церкви в 1710 г. было лишь 10 венчаний. То же самое происходило и в других местностях Лифляндии. Причем фактически установлено, что после чумных эпидемий наступала настоящая «эпидемия» браков. Статистические данные также показывают, что в этот период поразительно часто рож дались двойни и тройни.

Север и северо-запад России. В 1710 г. чума обрушилась на северо-запад России. «Того же лета 7218 года с месяца августа бысть мор в Риге, Ругодиве, во Пскове, в Изборске, в Порхове, во Гдове и в Торжку, во всех уездах Псковских и Новгородских, сущих под Псков. И то ликое множество помре людей во Пскове, яко погребати не успеваху; на всяк день у всякой церкви погребут человек 40 или 50, или 60, а иногда и больше, и многия церкви быша без пения, яко священицы помроша, такоже и по волостем. И обдержа тое смертоносное повет рие во Пскове и во всех вышереченных местах до рождества Христоиа 7219 года… не бысть в Новгороде морового поветрия, но в весях, за много верст, в Бронницах и в Хотиновском яру, и по Московской дороге» (Новгородская летопись, 1789).

Тотчас по возникновении эпидемии Петром был принят ряд мер для того, чтобы воспрепятствовать ее дальнейшему распространению как в армии, так и среди гражданского населения России. Было приказано произвести передислокацию войск, расположив их таким образом, чтобы одна дивизия отстояла от другой на расстоянии в несколько верст. Полки должны были располагаться на расстоянии не менее версты друг от друга. Издан указ о присылке в действующую армию достаточного количества докторов, лекарей и подлекарей.

Было поручено наблюдать за точным выполнением указа о дислокации войск и, кроме того, письменно уведомить царя об общем числе умерших после взятия Риги, о том, сколько умирает еженедельно, ослабевает ли болезнь, достаточно ли имеется лекарств при армии и «доктора в лекарствах; и лекари при вырезывании той болезни прилежно ли трудятся».

Кроме того, для проверки на месте сведений о распространении эпидемии Петр послал в Ревель князя В.В. Долгорукова (1667–1747), приказав ему ехать «с великою осторожностью от продолжающейся в Нарве поветренной болезни, и как дорогою, так и в полках достовернее осведомиться, есть ли еще где болезнь сия». Долгоруков сообщил царю, что «оная болезнь еще есть на плюсе и за линией». Петр этому сообщению не особенно поверил и ответил, что «за линиею, как его известили, люди пухнут, и потому он мнит, что сие не от язвы, а от голоду, и потому приказал бы самому доктору туда съездить и прилежнее освидетельствовать».

Однако, несмотря на скептическое отношение к донесениям Долгорукова, Петр все же приказал ему устроить на всех дорогах, ведущих к Петербургу и Новгороду, военные заставы. Они были расположены также по берегам реки Луги, вдоль которой, начиная от моря, была расставлена цепь солдат для наблюдения за тем, чтобы по реке не ходили суда. Приказано было вешать «не оговариваясь» как тех, кто тайно проезжал мимо застав, так и тех, кто тайному проезду содействовал.

Заставы были устроены также на дорогах, ведущих из Риги, Твери Москвы. Указом повелевалось: «Иметь крепкое опасение и осторожность от проезжих, а особливо беречься от торговых людей и от харчевников, и от людей боярских, которые тайно проезжают в домы свои из полков от Риги, дабы они не нанесли… (мирового поветрия)… Для того послать из царедворцев доброго и верного человека, дав ему полную мочь, дабы он от Новагорода, и от Твери, также и от Москвы отнюдь никуда не пропускал, а пропускать только таких, которые объявят подорожные за руками главных министров или генералов, и то из тех мест, где мору нет, а из моровых мест и с такими подорожными отнюдь никого не пропускать; а кто тайно проедут, и таких имать и вешать».

Для предотвращения заноса эпидемии в Петербург была создана особая почтовая дорога из Петербурга в Москву через Ладогу, Тихвин, Устюжну, Железопольскую и Кашин. Ямскому приказу, ведавшему фактами, вменялось в обязанность строго следить за тем, чтобы на этом, вновь созданном тракте почтовые лошади и подводы предоставлялись только курьерам, везущим письма самого царя и снабженным подорожными за подписями определенных лиц.

Особым указом были установлены правила приема писем и бумаг, привозимых из «заповетренных мест»: «По заставам принимать почтовые письма издали и, распечатав, держать на ветре часа по два и по три, а потом окуривать можжевельником и присылать с застав к Москве, запечатав, своими посланными, которых для таких посылок нарочно учредить по несколько и с почтарями оных отнюдь не спускать».

Юг России. В начале XVIII века «моровое поветрие» свирепствовало на Украине (в Подольской и Киевской губерниях).

В 1710 г. чума объявилась в Киеве. В августе 1711 г. киевский губернатор сообщил Петру I, что, по донесению черниговского губернатора, в Чернигове «учинилась на людей моровая язва». Из Киева в Чернигов командирован лекарь, доложивший, что он осмотрел 31 больного, из них 13 были «с язвами и с синими пятнами и карбункулом». Это первое в России врачебное описание клинических симптомов «морового поветрия». В октябре 1711 г. чума появилась в г. Нежине.

Подобные вышеописанным профилактические меры были приняты и на Украине. Указом от 7 июля 1710 г. предписано: «От Черкасских городов по дорогам поставить заставы, и на те заставы послать людей добрых царедворцев и из офицеров с солдатами, и приказать, чтоб Черкасс с товарами и иных проезжих людей к Калуге и к прочим городам Московской губернии не пропускали, дав им полную мочь. Ежели кто проезжие чрез указ будут проезжать какими-нибудь спо собами, а после пойманы будут, то чтобы не описываясь, таких вешали. А ежели они смотреть будут худо и кого пропустят, и за то плачено им будет тою же виселицею».

Заставы устроены были также в Коломне, Туле, Калуге, на реке Угре, в Калужском уезде, в Боровске, Алексине, Дедилове и Можайске. На эти заставы велено было в качестве начальников определить таких дворян, «которым ныне за старостью и за увечьем по наряду на службе быть невозможно».

Именным указом предписано было Сенату «в Великороссийские города, пограничные от малороссийских городов, послать указы и учинить заставы… и никого жителей из малороссийских городов в великороссийские пропускать не велели».

В октябре 1711 г. Киевскому губернатору было приказано ввиду появления «моровой язвы» в Нежине учредить вокруг города и «в иных пристойных местах» заставы и прекратить всякое сообщение между зараженными и здоровыми местностями. Начальникам Смоленской, Московской и Азовской губерний был послан указ, «чтобы они тех губерний в городах от моровыя язвы имели бережение, и из Киевской губернии из моровых мест в здоровые места… пропускать никого не велели». Этим же указом поручено было объявить о моровой язве по всей армии, предписать всем офицерам и «всяких чинов людям», едущим из действующей армии в Москву или другие расположенные в центре России места, чтобы они являлись к киевскому губернатору с подорожными. За нарушение этого приказа полагалось наказание по «артикулу военному, чего они будут достойны».

К концу 1711 г. эпидемии чумы на Украине и в Прибалтике стали стихать, но в октябре «моровое поветрие» снова появилось в Польше, вследствие чего было приказано вывести оттуда часть русских войск в Киев.

В августе 1712 г. русский посол в Турции сообщил, что в Константинополе «объявилась моровая язва немалая», от которой «все послы разбежались по деревням и русский посол путь свой воспримет к Москве наскоро». В ответ на это письмо велено было посла задержать на русской границе и собрать у него подробные сведения о чуме в Константинополе: когда она началась и кончилась ли до его отъезда, не было ли случаев моровой язвы среди членов посольства. Все эти сведения надо было срочно сообщить в сенат. Самому же послу приказано было находиться в полной изоляции там, где он остановился, и ни к нему, и ни от него никого не пропускать. По дорогам, на переездах, переправах и в других «пристойных местах» устроить заставы и под страхом смертной казни запретить проезд или проход мимо них.

В октябре 1718 г. в Петербурге было получено сообщение о том, что в Старооскольской и Белгородской провинциях появилась моровая язва. В ответ на это последовал 24 октября сенатский указ «о посылке из Аптекарского приказа в Старооскольскую и Белгородскую провинции лекарей для осмотра на людях моровой язвы». Лекари должны были явиться в распоряжение ландратов назначенных провинций и «во всем… оных ландратов быть послушным». Тотчас по прибытии лекари обязаны

были вместе с ландратами «ехать в те места, где явилась моровая язва, на людях одной моровой язвы осмотреть и освидетельствовать подлин но, а что по свидетельству явится, о том в канцелярию сената писать».

Ландратам же вменялось в обязанность «в тех провинциях около тех мест… где явится моровая язва, по большим и малым дорогам и по стешкам поставить крепкие заставы и объявить… под смертною казнию, дабы никто, никуда из тех мест не проезжали, и для того по тем дорогам, где поставлены будут заставы, в пристойных местах поставить виселицы». Одновременно предписывалось «иметь великую осторожность в Азовской и Московской губерниях». Армейские полки, стоявшие в «поветренных местах», велено было перевести «по усмотрению» киевского губернатора. Принятые меры оказались недостаточными для разгорающихся реликтовых очагов чумы Южной России. Уже в ноябре 1718 г. пришло в Петербург известие, что в Киевской и в Азовской [уберниях, и в некоторых других малороссийских городах оказалась моровая язва.

17 ноября 1718 г. опубликован манифест «всему, кому, где ведать надлежит» о появлении морового поветрия в Киевской и Азовской губерниях и в малороссийских городах. В инструкции капитану Горохову было предписано «ехать ему туда наскоро, с великим поспеше-нием». По приезде он должен был объявить всему генералитету, чтобы они те места, где поветрие явилось, «крепкими утвердили заставами». Всем полкам велено было иметь посты «начавши от Днепра даже до Дону». Во всех тамошних городах, «публиковать указами под смертною казнию, чтоб никто ни тайного, ни явного проезду и проходу мимо тех застав чинить не дерзали». На Горохова возлагалась ответственность за безоговорочное и тщательное проведение противоэпидемических мероприятий: «И для того быть ему тамо, где пристойно в средине постов, и о всем, о чем надлежит, писать к нам по вся недели». Выморочные дома приказано сжечь «со всем, что в оных есть, и с лошадьми и со скотом и со всякою рухлядью, и для большего страху по знатным дорогам, где проезд бывает велеть, поставить виселицы». Виселицы, однако, ставились не только «для страху». Повелевалось тех, кто «презрев сей указ, мимо тех застав прокрадется… вешать не описывая».

Курьеров, ехавших из зараженных местностей, велено было задерживать на заставах «до указа», письма у них отбирать, принимая через огонь, и переписывать трижды и лишь последнюю копию посы лать по назначению, оставляя оригиналы на заставах.

Эпидемия продолжалась все лето 1719 г. и только в ноябре 1719 г. Горохов сообщил царю, что «моровая язва весьма перестала», но лишь в

апреле 1720 г. был издан указ о снятии застав в Шацкой провинции. Судя по дошедшим и цитированным К.Г. Васильевым и А.Е. Сегалом документам, эпидемия длилась около года и не «вышла» за пределы Белогородской, Старооскольской, Киевской и Азовской губерний и некоторых (каких именно — неизвестно) малороссийских городов. Но о клиническом характере заболеваний и числе жертв данных нет.

Эпидемия чумы во время русско-турецкой войны 1735–1739 гг.

Гезер (1867) утверждал, что чума в 1738 г. сначала вспыхнула в При-дунайских странах. Одновременно с появлением на Украине, эпидемии чумы начались в Австрии, Венгрии, Польше и на Буковине. В отбитом у турок Очакове среди русских войск объявилась «язва».

В марте 1738 г. командовавший войсками Миних сообщил в Петербург на основании «табелей», присланных к нему из Очакова генералом Ф. Шторфельном, «о великом числе в таможней гарнизоне больных и беспрестанно умирающих, и что в одном прошедшем генваре месяце слишком тысяча человек померло». В апреле 1738 г. в Очакове была определенно констатирована чума (рис 9.2). Затем она появилась и в Кинбурне и стала распространяться вверх по Днепру, достигнув Запорожской сечи.

В начале эпидемии чума, вероятно, из дипломатических и военных соображений именовалась «опасной» или «прилипчивой» болезнью. Впрочем, такого рода термин употреблялся в течение всего XVIII века для обозначения «моровой язвы» и для отличия ее от других инфекционных заболеваний, одни из которых (например, оспа) считались прилипчивыми, но не опасными, другие же (тиф), опасными, хотя и не в такой мере, как моровая язва, но не менее прилипчивыми. Несмотря на принимаемые меры, эпидемия продолжала разгораться и охватывала все новые и новые территории. 26 июня 1738 г., согласно полученному Сенатом рапорту, болезнь появилась уже в Белгороде и в его уезде. Это было целиком приписано «нерадению и невыполнению прежних указов о предупредительных против нее мерах.

Известие о чуме в армии вызвало в Петербурге и особенно у Бирона, правителя России при императрице Анне, ужас. В действующую армию посыпались указы, которые уже невозможно было выполнить. Фельдмаршал Миних потребовал для армии врачей, но их не было в избытке в Петербурге. Эпидемия продолжала нарастать и «продвигаться» в глубь Украины. В августе болезнь появилась в Полтавском полку и «вместо умаления в Изюме и оного полка в уездах, в Харьковском полку в некоторых местах и в уездах в Белгородской губернии умножается».

В сентябре чума «подходила» уже к Курской губернии. В Петербурге возникло опасение уже о возможности заноса болезни в столицы. Поэтому было приказано всех приезжающих с Украины курьеров «далее Москвы не пускать», письма отбирать, окуривать и осматривать. Если они не были переписаны на заставах у Белгорода или Севска, то переписывать вне Москвы, «для чего потребно отвесть какой загородный двор за Калужскими воротами к полю».

Особое внимание правительство уделило соблюдению того, что сегодня называется «режимом секретности». Для снятия копий с писем требовалось «определить секретаря, канцеляристов и копиистов, добрых и надежных» с тем, чтобы вся эта работа велась «без разглашения, весьма секретно». Копии с писем предписано посылать в Петербург, оригиналы же, на всякий случай, оставлять на том загородном дворе, «особливом от людей месте».

Ввиду того, что в Петербург приходили разноречивые и явно преувеличенные слухи об эпидемии, в августе 1738 г. на Украину выехал наделенный особыми полномочиями А.П. Баскаков. Согласно указу, ему представлялась «полная мочь» учредить во всех пораженных эпидемией местах «крепкие и надежные заставы, расставя одну от другой по близости… и указав жесточайшими ордерами, чтоб везде на тех заставах с крайним прилежанием приезжающих из тех опасных мест людей, никого не токмо через заставы, но и до застав не допускали».

Из-за нехватки врачей по распоряжению архиятера (главный начальник всей медицинской части России, должность введена в 1716 г. Петром I; по табелю о рангах соответствовала чину «действительный статский советник») К. Фишера (1685–1772) решено отправить на Украину всех вышедших в отставку докторов и лекарей. Если они не соглашались ехать добровольно, их посылали в принудительном порядке. К концу лета 1738 г. в Москве не осталось ни одного доктора. А П. Баскаковым был отправлен лекарь и «физиатр» московской медицинской конторы Г. Бекман и несколько учеников московской госпитальной школы. Перед отправкой из Медицинской канцелярии Бекману была дана инструкция, так как она полно отражает тогдашний уровень медицинских знаний и дает представление о мерах, которые надлежало принимать для борьбы с эпидемиями, приводим ее полностью.

«Инструкция, как лекарю Георгу Бекману в Белогородской губернии в прочих местах, где эпидемические болезни обрящутся, с определенными при нем лекарскими учениками поступать.

Должен смотреть, дабы по множеству больных в надлежащих против оных болезней медикаментах при нем недостатку не было, и ежели в оных недостаток начнет являться, то оным каталог послать в ближнюю полевую аптеку без всякого замедления и для наискорейшего приводу оных медикаментов предлагать кому надлежит, чего и определенным при нем ученикам чинить под опасением жестокого штрафу.

Из посылаемых 6 лекарских учеников распределять по множеству больных во всяком месте, где оная болезнь жесточая находится, по одному или по два человека и им придать по одному или по два человека из старост тех мест, которым всех дворов осматривать, и где больные явятся, о том объявлять определенным в тех местах ученикам, которые должны к тем больным явиться немедленно и по предписанному им от лекаря методу оных больных пользовать со всяким прилежанием.

Ежели оных учеников к распределению не достанет, то лекарю Бекману в прочих местах, особливо же где оной болезни немного, некоторых против тех болезней пристойных медикаментов, например потовых, слабительных и т. п., некоторым… старостам того места оставить и оных обучить, как им те медикаменты раздавать и при том как оных больных пищею и прочим довольствовать.

Ежели в котором городе больные обрящутся какими лихорадками с пятнами, или бубонами, или карбункулами, то надлежит учредить, дабы за городом несколько дворов очищено было, и при том определить одного ученика с некоторыми служителями и прочими потребностями, и ежели у кого какие знаки к вышеописанной болезни появятся, то оных того же часа на оные дворы отвозить и по усмотрению подлинной такой болезни в тех дворах принимать, и лечить, и пищею довольствовать.

Оный же лекарь Бекман должен осведомиться, какие другие лекари в близости имеются и со оным о тех болезнях иметь прилежное сношение, и от них брать о происхождении той эпидемии и о умерших ведомости, и буде у оных лекарей из медикаментов недостаток имеется, то оных из имеющихся при нем медикаментов ссужать…

Что до удовольствия оных больных… то о том… господину Баскакову лекарю Бекману предлагать с крайним прилежанием…

Особливо же для нездорового воздуха обывателям приказать, чтобы в их покоях всякое утро, когда пробудятся, на раскаленном кирпиче для окуривания наливали по 3–4 ложки доброго уксусу, а которые того купить не смогут, тем зажигать в их покоях половину заряда пороху на таком же камне, или жечь и окуривать покой можжевельником; и дабы оное конечно исправлено было, то для присмотру к тому определить тех мест старост или других надежных людей.

Ученики должны всех больных записывать и о числе оных, так же и о состоянии болезни, в том числе обретающихся в отдаленных местах, через другой или третий день, а которые в ближних местах будет повседневно лекарю рапортовать.

Лекарю же Бекману о вышеописанном о всем, как больных изобретет (т. е. обнаружит), также из репортов ученических и других ведомостей, касающихся до оных болезней, повсенедельно в Медицинскую канцелярию присылать репорт. 3 августа 1738 г.» (цит. по книге К.Г. Васильева и А.Е. Сегала, 1960).

Инструкция была вручена Бекману, а о ее содержании поставлен в известность Баскаков. Но перед самым отъездом архиятер Фишер прислал Бекману «секретный указ», согласно которому 9 пункт инструкции о присылке «ведомостей, касающихся до оных болезней» в Медицинскую канцелярию, отменялся. Было запрещено «под опасением жесточайшего штрафа» присылать из армии или из пораженных эпидемией мест ведомости «пока вся опасность счастливо закончится». Этот указ Фишер мотивировал «некоторыми особыми резонами». На самом же деле причина заключалась в том, что Бирон и его клевреты были испуганы донесениями о ходе эпидемии на Украине и боялись заноса ее в Петербург письменными сообщениями, посылаемыми из зараженных мест.

К осени 1738 г. эпидемия на Украине начала утихать, и Баскаков уведомил архиятера, что болезнь ослабевает и что следует прекратить дальнейшую присылку как врачей, так и медикаментов. Но вследствие того, что доставка корреспонденции из зараженных мест в Медицинскую канцелярию была запрещена, присылка врачей и аптекарей продолжалась еще два месяца. Среди других врачей был направлен доктор медицины Иоган Лepxe (1708–1780), оставивший подробное описание чумы 1738–1739 гг. на Украине: «Царила мертвая тишина. Все боялись друг друга. Вокруг всех городов и деревень была выставлена стража и поставлены виселицы для тех, кто бежал из зараженных местностей. Ночью никто не смел подходить близко к заставам из-за риска быть застреленным».

Хотя Баскаков поспешил в сентябре сообщить в Петербург, что «моровая язва» на Украине совсем прекратилась, тем не менее эпидемия еще продолжалась около года. В сентябре 1738 г. чума свирепствовала в Бахмуте, Лебедяни, в Белгородской и Курской губерниях. В ноябре было получено сообщение об эпидемии чумы в Харькове, и туда вновь послали Лерхе.

По приезду в Харьков Лерхе узнал у тамошних лекарей, что всего в городе умерло от чумы 800 человек, из них 500 — в октябре. В 20-х числах ноября, к моменту прибытия Лерхе, в Харькове оставалось еще 50 больных, причем у некоторых из них он видел бубоны, у большинства же — петехии и карбункулы. Около 30 зараженных домов в городе были сожжены, остальные же заколочены.

В начале эпидемии никаких мер против чумы в Харькове не проводилось. Городские власти и богатые горожане бежали из города. Те же, кто остались в городе, скрывали больных и тайком хоронили умерших вблизи своих домов, в сараях и огородах. Больные не изолировались, никаких лазаретов или больниц для них отведено не было.

Первым делом Лepxe организовал в Харькове лазарет для чумных больных, во главе которого он поставил подлекаря Дюкре. Город для санитарного надзора разделили на две части, каждую из которых поручили одному из лекарей. Кроме того, из среды населения были назначены особые «попечители», надзиравшие за определенным количеством домов. Каждое утро они обязаны были посещать эти дома и, если кто-нибудь умирал, немедленно оповещать об этом того лекаря, в ведении которого данная часть города находилась. Тотчас Лерхе вместе с лекарем выезжал для осмотра умершего и если констатировал смерть от чумы, то труп безотлагательно вывозился в крытых санях за город. Лица же здоровые, имевшие контакт с умершим, изолировались, содержались под караулом в своих домах, куда им доставлялись провизия, вода и сено.

Но ввиду того, что таких домов оказалось слишком много, и поставить около каждого из них караул было невозможно, выбрали 15 самых больших домов и туда переселили всех жителей из зараженных домов. Все переселенные таким образом лица были инструктированы относительно необходимости соблюдения профилактических мероприятий. Каждый день им полагалось проветривать, выколачивать и окуривать свою одежду, белье — часто стирать, а жилые помещения несколько раз в день окуривать порохом или соломой. За выполнением всех этих предписаний следила поставленная у домов стража. «Благодаря этим мероприятиям, — отмечал Лерхе, — чума быстро пош ла на убыль». Так как «все шло хорошо», то Лерхе через 4–5 недель выпустил изолированных в домах жителей. 3 февраля 1739 г. из лазарета он выписал последнего выздоровевшего жителя, после чего здание было сожжено.

Наконец, от «чумной комиссии» пришло распоряжение раскрыть все выморочные и зараженные дома, тщательно их проверить, после того разрешить вселение прежних их обитателей. Заставы вокруг города были сняты лишь 18 февраля. Но и после этого жителям Харькова вплоть до 20 марта было запрещено выезжать из города и сообщаться с соседними деревнями. В феврале 1739 г. чума появилась в Азове. Туда были направлены оставшиеся без дела лекари, подлекари и медикаменты.

В Москве также боялись заноса заразы из Крыма. В связи с предстоявшим после окончания войны возвращением действовавшей на Украине армии, были приняты меры для предотвращения заноса болезни. Вернувшихся из армии врачей собрали в Москве и Петербурге.

В 150 верстах от Москвы на дорогах в Тулу и Калугу, установили карантинные заставы, и, как потом оказалось, не напрасно. В мае 1739 г. среди людей, задержанных на расположенной за Тулой, по дороге на Москву, заставой, появилась «лихорадка и болезнь, называемая бабон». По свидетельству лекаря Тульского оружейного завода, «хотя тамо опасных болезней не имеется, но, однако, умерших людей погребают скоро и без свидетельства». Второй пояс застав и карантинов располагался на расстоянии 30 верст от Москвы. В городе заготовили большое количество предохранительных и лечебных медикаментов.

В сентябре 1739 г. заболевания «моровой язвой» появились в одном из полков армии, вернувшейся из Крыма: заболело 43 человека, из которых 5 умерли. В октябре того же года была ликвидирована небольшая вспышка чумы в пригороде и окрестностях Курска.

«Моровая язва» на юге России больше не регистрировалась. В конце 1739 г. в Петербург поступили донесения из разных мест о том, что «моровая болезнь полностью перестала».

Точных и достоверных сведений о числе больных и умерших от чумы в течение эпидемии 1738–1739 гг. нет. Существуют лишь разрозненные данные о количестве умерших по отдельным местностям: в Изюме и его окрестностях умерло 6610 человек, в Ставропольском уезде — 795, в Сватовой Лучке и Зенкове (на Украине) за один месяц — 507, в Ку-пайне — 166, в Полтавском полку — 84.

По Лерхе, в Изюме вымерла половина городских жителей. В Азо-не — несколько тысяч человек, в Харькове — 800 человек. Количество умерших в Бахмуте — неизвестно. Согласно рапорту генерала Шторфельна, в Очакове в мае 1738 г. умерло 1080, а в июне — 642 человека.

В пяти стоявших в Очакове полков осталось в живых 300 человек. К.Г. Васильев и А.Е. Сегал (1960) считали сведения о количестве умерших от чумы неточными; в действительности смертность и заболеваемость были гораздо выше (во многих домах вымирали «без всякого изъятия» целые семьи). Многие больные и умершие оставались вне поля зрения врачей и властей, ибо родные скрывали их и тайно хоронили, боясь карантинов, сожжения домов и прочих проводившихся в то время мероприятий. Кроме того, зная царившую в Петербурге панику, начальники губерний и военное начальство преуменьшали в своих рапортах количество умерших от чумы.

По мнению Ф.А. Дербека (1905), широкое распространение чумы в 1738 и 1739 гг., было вызвано коварством эпидемического процесса. Первые случаи болезни не были правильно распознаны. Они протекали легко, не представляли типичной картины чумы, большинство врачей раньше не видело чумы и считало болезнь сначала злокачественной лихорадкой, которой давали различные названия: febris ardetissima, f. inflam-matoria, f. petechialis и т. п. Но летом 1738 г. всем врачам стало ясно, что они имели дело с настоящей бубонной чумой (pestis vera).

Недостатки Противоэпидемического обеспечения русской армии во время свирепствовавшей в 1738–1739 гг. на юге России эпидемии чумы заставили русское правительство издать ряд законодательных актов, направленных к предотвращению заноса болезни из зарубежных стран. Всякий слух о «моровом поветрии» немедленно вызывал указы о заставах, карантинах и других предупредительных мероприятиях.

Чума в Мессине. По данным Г. Гезера, в 1743 г., в городе на вершине свирепствовавшей эпидемии сыпного тифа, вспыхнула чума. Последний раз Мессину чума посещала в 1624 г. Источником этой чумы считали генуэзское судно, прибывшее в Мессину в апреле из подозрительных по чуме мест (Корфа, Модона, Патрасса), на котором во время пути уже умерло от какой-то инфекционной болезни несколько человек. Несмотря на то, что судно и груз, находившийся на нем, были сожжены, в начале мая в городе появилась подозрительная болезнь — сначала у одной женщины, находившейся в больнице. Вскоре болезнь появилась в смежной с больницей части города, населенной беднотой. Связь этих случаев с заболеванием на генуэзском судне врачами — контагионистами считалась необъясненной, видимо, ее и не было. В первом периоде своего развития болезнь не считалась чумой. Воспалившиеся лимфатические узлы не вызревали в типичные чумные бубоны. Кроме того, она ограничивалась кварталами бедняков, и до начала июня за ней не замечали даже «прилипчивости». Но потом чума приобрела злокачественный септический характер и распространилась в престижные кварталы. К 6 июня вся Мессина была поражена чумой. Большая часть людей (до 95 %) погибли от чумы, при которой, вместо наблюдаемых в мае — в начале июня бубонов, оказывались петехии. Вершины своей эпидемия достигла 23 июня, когда к чуме присоединились голод и недостаток воды. Наконец, впавшие в ужас и оцепенение жители Мессины «очнулись» и начали сопротивляться чуме. Они сожгли невероятное множество трупов, собранных на улицах, вскоре эпидемия пошла на убыль. В конце сентября чума в городе прекратилась. Незадолго до этого появился верный признак ее исчезновения: снова регистрировались обычные болезни — поносы, натуральная оспа.

В городе от чумы погибло 30 тыс. человек, из населения осталось только 200 человек. Число тех, кто умер в ближайших от города жилищах, заполненных беглецами из Мессины, составило от 15 до 16 тыс. человек. В расположенных вокруг города населенных пунктах, погибло еще более 2 тыс. человек.