«МЭРИ»
«МЭРИ»
Как-то, проходя по бульвару, я присела на широкую скамью рядом с молодым человеком и девушкой в наряде расцветки типичного попугая. Красная блузка, зеленоватая юбка, химические пунцовые губы и ногти и, наконец, серьги-клипсы, совсем как елочные украшения. Однако вздернутый носик и голубые глаза девушки были детски милы, несмотря на ее пестрое «оперенье» и вычурную манеру говорить:
— Ах, Мишутэ… Вы такой нерегламентированный. Ну, давайте устроим рандеву в день субботний…
Добродушное загорелое лицо юноши, густая копна волос, вельветовая куртка, спортивные тапочки и книги в руках давали право полагать, что это студент. Он влюбленно смотрел на девушку и крепко сжимал подмышкой книги.
— Маруся…
— Не Маруся, а Мэри! — Она кокетливо ударила пунцовым ноготком по мускулистой руке собеседника.
В небольших серых глазах Мишутэ мелькнуло огорчение, а все его лицо выразило крайнюю озабоченность.
— Не все ли равно? Ну, пусть Мэри! Только, Маруся, вы знаете мое чувство к вам… Зря вы бросили десятый класс… И надо учиться или работать. Не век же надеяться на папашу…
— Ах, оставьте… От вашего резюме у меня начинается меланхолия.
— Меланхолия — понятие устаревшее… Бывает депрессия эндогенная и, наоборот, экзогенная на почве неблагоприятной ситуации… — отчеканил студент и стал откусывать кожицу у ногтя мизинца.
— Вы образованны, как я вижу, но совсем не воспитанны… — процедила Мэри сквозь пунцовые губки, критически оглядывая поклонника.
— Не в этом дело, Маруся! — решительно откусил кожицу ногтя Мишутэ. Теперь его глаза казались больше и смотрели в упор на девушку. — Скоро я кончу учебу, а вы знаете… от вас зависит… — Он взглянул на меня и стал говорить тише, но волнение делало его голос дрожащим и звучным. — Поедем вместе в деревню… На Кубань…
— Из Москвы угодить прямо в деревню к коровам? Это пикантно…
— Не вижу дурного… Будем там работать…
— А почему бы вам не обосноваться в Москау?
— Нельзя… долг… стипендию от государства получал…
— Надоела мне ваша философия… — рыжеватая челка Мэри вздрогнула.
* * *
Может быть, я бы не вспомнила больше никогда о девушке в попугайном наряде, но случай свел меня с ней вплотную. Как дежурного городского психиатра меня вызвали к одному буяну-алкоголику, недавно перенесшему белую горячку. Я прибыла на место.
Обстановка двух маленьких комнатушек была убогая. Склонившаяся девушка с ожесточением мыла пол. Когда она приподняла свою голову, то я остановилась, как вкопанная. Это была Мэри.
Она меня не вспомнила.
Ловко выжав тряпку, девушка ополоснула руки и вежливо предложила мне стул.
— А где больной? — спросила я.
— Отец? Там… — махнула она рукой на смежную комнату.
— Набуянил и уснул. — В ее глазах блеснул усталый огонек.
В приоткрытую дверь виднелся отец Маруси. Я подошла к нему ближе. Он спал, сидя в старом кресле. Его лицо было испитым, нос покрывала багрянокрасная сеть расширенных кровеносных сосудов. В пьяном неспокойном сновидении он невнятно промычал, его отечные веки вздрогнули, но не раскрылись. Среди морщин лба выступили мелкие капли пота. Вся его фигура с босыми ногами в калошах выглядела неопрятно. Я прикрыла дверь и села побеседовать с девушкой.
— Как вас зовут?
— Мэри… Маруся…
В комнату вихрем ворвался мальчик лет десяти с такими же голубыми глазами и вздернутым носиком, как и у Маруси.
Она извинилась и, отложив в сторону портфель мальчика, заставила его вымыть руки. Затем усадила его к столу, подала ему обед.
— Это брат… Витя у нас отличник… Сейчас держит экзамены в пятый класс, — сказала она тоном, каким говорят матери.
Отличник украдкой на меня глянул и в смущении повел ложкой по столу.
— Кушай! Да иди немного погуляй, а потом за уроки, — сказала девушка брату.
— Вот мамы у нас нет… — заметила Маруся, когда брат вышел на улицу.
— Давно?
— Три года как умерла…
В комнате стало тихо. Сквозь приоткрытую дверь слышался храп пьяного отца.
— Терплю ради брата, а то, кажется, сбежала бы на край света…
— Не учитесь и не работаете?
— Нет… — Маруся прямо, серьезно посмотрела мне а глаза и вдруг опустила голову и тихо призналась: — думала выйти замуж, да не вышло…
Ее Глаза наполнились слезами, а милое личико с подстриженным рыжеватым чубом стало совсем детским. Мне было жаль ее, как младшую сестру. Видимо, она это почувствовала. Между людьми бывают благотворные минуты доверия. Когда Маруся, ничего не скрывая, рассказала мне о себе, я ее спросила.
— Ну, а кто же ваши подруги?
— Одна — дочь профессора, а у другой отец занимает большой пост… Обе окончили школу и больше ничего не делают.
— Значит, их родители считают это возможным и предоставили им право на праздную жизнь?
Молчание Маруси было ответом на мой вопрос, а потом она продолжала:
— Они считали своим девизом «Стиль и яркую жизнь!». И мне казалось, что это красивая жизнь…
— Вычурность в одежде всегда смешна…
— Да, пожалуй, верно… Но тогда мне казалось, что это и есть «красивая жизнь».
— Но ведь мода требует денег?
— Изо всех сил я тянулась и подражала…
— Вы никого не любили?
— Любила… очень любила… студента-медика… И он меня тоже… Все бегал за мной, да вдруг стал отходить… Подружки уверили меня, что можно приворожить… Повели к одной молдаванке… Была такая в Москве… Три месяца все привораживала… взяла у меня много маминых и моих вещей, а Миша так и не вернулся ко мне…
— Он знал что-нибудь о вашей жизни?
— Нет, что вы, доктор! Он видел меня только на улице… Я говорила ему неправду, что отец занимает большой пост, что живем мы в достатке… Как и мои подруги, я показывалась ему в ярких нарядах… Думала, что это ему нравится, но ошиблась… Он уехал на Кубань. Недавно я ему о себе написала все…
— Ну что же, он поступил правильно, что уехал…
— Но ведь Миша сделал мне больно…
— Боль пошла на пользу: вы стали правдивы.
— Разве? — усомнилась Маруся.
— Ваше правдивое письмо вернет его сердце к вам.
Голубые глаза Маруси сделались влажными. Как бы умоляя, она сложила маленькие руки с облезшим от домашней работы маникюром..
Мне искренне было жаль эту девушку. Как могло случиться, что такая добрая, чуткая девушка, достойная глубокого уважения за свою тяжелую трудовую жизнь, как эта девушка могла стать попугаем?
Пришлось ей об этом сказать.
Она не обиделась, а поняла и заплакала.
Ее отец продолжал спать.
На следующий день я снова посетила пьяного отца Маруси, а через неделю направила его на длительное лечение в наркодиспансер.
Еще через неделю я зашла проведать Марусю. В двух маленьких комнатках все было так чисто и блестело, словно ожидались гости. Сама Маруся была в простеньком белом платье, и ее голубые глаза светились радостью.
«Отчего она такая?» — недоумевала я. Мы поговорили о будущем, и мне понравилось, что наметила себе в жизни Маруся. Теперь я знала, что она никогда не будет попугаем. И попросила ее:
— Если придет письмо от Миши, вы скажете мне?
— Обязательно! — сказала она и улыбнулась простой, доверчивой улыбкой, — а пока вот это…
Маленькая рука с облезшим маникюром протянула мне листок, сложенный вдвое. Это было заявление Маруси с резолюцией директора завода о зачислении в качестве лаборантки.
— Завод в двух шагах от нашего дома… а там и учиться буду.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.