Глава 5. Вульгарный материализм середины XIX века. Бюхнерово очищение сознания

Глава 5. Вульгарный материализм середины XIX века. Бюхнерово очищение сознания

Фридрих Карл Христиан Людвиг Бюхнер (1824–1899) был ярчайшим представителем той младшей части философского сообщества, которая в XIX веке затеяла смену курса. В этом деле он шел в одном ряду с Контом и Марксом-Энгельсом. Правда, Маркс и Энгельс его сильно не любили и, можно сказать, постоянно поливали грязью и презрением. Все больше устами Энгельса, потому что Марксу, как вы помните, в это время было некогда — он занимался «Капиталом».

Энгельс же, который на четыре года родился раньше Бюхнера и на четыре года раньше его умер, ведет себя по отношению к нему, как впоследствии Владимир Ильич к своим политическим врагам, обзывая последними словами и не опускаясь до объяснений. Во всяком случае, в «Диалектике природы» Бюхнер обзывается «карикатурным персонажем», у которого «нет мысли», и «странствующим проповедником вульгарного материализма».

Но чем был плох Бюхнер, можно только догадываться. Впрочем, некоторые догадки можно сделать. Первую подсказку дает отношение Энгельса к Конту. Хотят того марксисты или не хотят, но Марксизм и Позитивизм — близнецы. И Конт очень во многом предвосхитил Марксизм, украв у Маркса и Энгельса славу первооткрывателей нового способа покорения мира. При этом в юности Конт был личным секретарем французского социалиста-утописта Сен-Симона, который был объявлен марксизмом одним из своих источников. Сен-Симон, помимо своих утопических сочинений, наметил создать новую, так сказать, научную классификацию наук. И не создал. Конт же воплотил задумку учителя в жизнь, взяв эту его классификацию за основу и развернув ее в «Курс позитивной философии». Кстати, если я правильно понимаю, то и сама идея положительной науки тоже была придумана Сен-Симоном.

Энгельс поминает Конта лишь три раза и походя, но крайне презрительно и в том смысле, что Конт украл — «списал» — свою иерархию Наук у великого и любимого учителя.

А почему, собственно говоря, мы не сомневаемся, что Сен-Симон был великим? Фокус. Никто бы его толком не знал и не помнил, если бы Марксизм не решил дать ему имя. Да и сейчас, имея это имя на слуху, самого Сен-Симона никто не читает и не знает. Кроме избравших быть специалистами, конечно. Конта сейчас тоже никто не читает, но в середине XIX века он так захватил умы, что его знали все. А те, кто не читал, все-таки применяли его понятие «положительной науки», как само собой разумеющееся. И пробился Конт сам, без какой-либо опоры на чужие авторитеты, хотя при этом отчетливо отдавая дань уважения своему учителю. Но и это не все.

Самое главное в этом его успехе было то, что образованные люди не просто знали о Позитивизме, как, например, об идеализме Гегеля, которого при этом не понимали. Нет, Позитивизм разошелся, как те самые дешевые книжонки в лубочных изданиях, заполнявшие все русские ярмарки. Их русский крестьянин волок в свой дом вместо «высокой литературы», о чем сетует Некрасов. Позитивизм вошел одной из важнейших составных частей в тот новый молодежный жаргон, который в середине XIX века стал называться естественнонаучным языком.

Бюхнер и вся остальная компания проповедников материализма, про которых Энгельс презрительно говорит: «материализм разных Фогтов и Бюхнеров», создали вторую часть этого жаргона — естественнонаучный Материализм. Он же — Материализм вульгарный.

Что такое вульгарный? Если читать об этом классиков Марксизма, то складывается впечатление, что это означает «плохой». Но на самом деле латинское vulgo означает простой или народный. «Вульгаризировать» в начале прошлого века означало «распространять в народе, делать доступным для народа» (Ефремов, Словарь иностранных слов, 1912).

Иными словами, вульгарный середины XIX века — это то же самое, что популярный в наше время. А вульгаризаторы той поры — это популяризаторы, делающие какое-то понятие общедоступным.

Фогт, Молешот, Бюхнер были очень популярными буревестниками и провозвестниками новой эпохи — эпохи научной Философии, эпохи Естественнонаучного Материализма. Это выражение более-менее знакомо всем образованным людям. Оно привычно и узнаваемо. И от этого может сложиться впечатление, что такая философия — естественнонаучный материализм — действительно существует. Однако едва ли всем принимающим выражение «естественнонаучный материализм» известно, что никогда не существовало такой философии или философской школы в собственном смысле слова. Это всего лишь обозначение бытового мировоззрения научной толпы.

Само название для этого явления использовал Ленин, который так именовал «стихийное, философски-бессознательное убеждение подавляющего большинства естествоиспытателей в объективной реальности внешнего мира… Широкое распространение естественно-научного материализма среди естествоиспытателей — свидетельство того, что признание материальности мира вытекает из познания самой природы» (Философский словарь, 1986, с. 143).

Это означает, что никто и никогда не создавал такого философского учения, как естественнонаучный материализм. Все получилось само: стоило ученым попробовать принять научный метод, как они поняли — это действенно, но позволяет исследовать мир только материалистически. Большинство из этих простаков всего лишь хотело познать действительность, сделав допущение, что природу можно объяснить из самой себя. Они не избирали Материализм как символ веры и не понимали, что Науки, превращаясь из отраслей знания в сообщества, становятся политическими партиями, где инакомыслие является предательством. Понять партийность Науки сразу удавалось лишь особо одаренным, вроде Энгельса или Маркса. И они много сил положили на то, чтобы вырезать шатания ума у яйцеголовых, как звали ученых, и заставить их работать на общую цель. А начиналась эта травля вот с таких внедрявшихся в бытовое сознание мнений того же Энгельса, прививавших ученым последовательное естественнонаучное мировоззрение:

«А как это трудно, доказывают нам те многочисленные естествоиспытатели, которые в пределах своей науки являются непреклонными материалистами, а вне ее не только идеалистами, но даже благочестивыми, правоверными христианами» (Энгельс, с. 170).

Энгельс и Маркс, как в последствии Ленин, Троцкий и Сталин, — это люди систематического ума, которые шли на все ради захвата мира. Поэтому они создавали из материализма особую партийную философию — Диалектический Материализм. И поэтому она оказалась выкинута из умов, как только проиграла их партия. Если партия перестает быть необходимой частью нашей жизни, то становится не нужна и ее философия.

Бюхнер был проще, восторженнее и ближе к народу. Его никто не помнит, но он живет и будет жить вечно, растворившись в научном сленге, который материалистичен просто в силу того, что задача Науки — погрузить человеческий дух в глубины материи. Зачем? Затем, чтобы сделать наш мир одним из самых плотных, инфернальных миров? Или чтобы сделать следующий прорыв в одухотворение материи? Вопросы без ответов. Поэтому я лучше вернусь к вопросу, почему же все-таки Энгельс так не любил Бюхнера.

Молодой Людвиг Бюхнер, едва получив аттестат зрелости, поступает в Высшее техническое училище, «чтобы посвятить себя изучению естественных наук, а год спустя (весной 1843 года) — в Гиссенский университет, где сначала занялся общими философскими науками, а затем, по желанию своего отца, хотя и не чувствуя к тому склонности, — специально медициной <…> и вернулся в родной город, написав предварительно диссертацию на ученую степень "К учению Галля об эксцитомоторной нервной системе" и защитив публично целый ряд академических тезисов, между прочим тезис о том, что "личная душа немыслима без своего материального субстрата".

Здесь он продолжал начатую еще в Гессене радикальную политическую деятельность, пока усмирение восстания в Бадене не прекратило революционного движения» (Полилов, с. VII).

Об этом времени, то есть о революции 1848 года, Энгельс рассказывает так:

«1848 год, который в Германии, в общем, ничего не довел до конца, произвел там полный переворот только в области философии. Устремившись в область практики и положив начало, с одной стороны, крупной промышленности и спекуляции, а с другой стороны, тому мощному подъему, который естествознание с тех пор переживает в Германии, и первыми странствующими проповедниками которого явились карикатурные персонажи Фогт, Бюхнер и так далее, — нация решительно отвернулась от затерявшейся в песках берлинского старогегельянства классической немецкой философии» (Энгельс, с. 28).

Это как раз то, о чем я и говорил — молодежь начала битву за передел собственности в философском сообществе, которое было традиционно нацелено на аристократический рынок, и начала его именно как научный популизм — популяризаторство, заигрывающее упрощенными философскими понятиями с революционной толпой. И это сработало:

«В 1852 году Бюхнер занял место ассистента в медицинской клинике и приват-доцента в Тюбингене. Кроме судебной медицины, он преподавал также некоторые отделы практической медицины и напечатал, помимо целого ряда специальных работ, помещенных в медицинских повременных изданиях, также и различные популярные статьи по части естествознания в журналах для всеобщего образования» (Полилов, с. VIII).

Успех собственных статей и книги Молешота «Круговорот жизни» настолько окрыляют Бюхнера, что он пишет свою главную работу — «Сила и материя», вышедшую в 1855 году. Все хотели знать, что же там происходит в науке, захватывающей мир, кто же нами будет править и как, поэтому популярные издания шли нарасхват. Успех «Силы и материи» был так велик, что уже через несколько недель потребовалось переиздание, а потом еще и еще.

Вскоре Бюхнер бросает практику и целиком переходит на писательскую работу, а также ездит по миру с лекциями. В 1881 году он основывает «Немецкий союз свободомыслящих» и становится его главой. И что удивительно, союз растет и процветает, и даже Интернационал, возглавляемый Марксом и Энгельсом, вынужден принимать этот Союз на своих конгрессах.

И при этом Бюхнер, издавая «Силу и материю» в 1855 году, умудрился сделать почти личный выпад против уже состоявшегося тогда Марксизма, покусившись на его второй источник — Людвига Фейербаха, и чуть ли не присвоил его себе:

«У нас не будет недостатка в противниках, и даже самых ожесточенных. Мы будем принимать во внимание лишь тех, которые вступят с нами в полемику на почве фактов, на почве опыта; предоставим господам спекулятивным философам продолжать сражаться между собой, стоя на созданных ими самими точках зрения; но пусть они не впадают в заблуждение, что они одни обладают философскими истинами.

"Спекуляция, — говорит Людвиг Фейербах, — это опьяненная философия; философия снова протрезвится. Тогда она будет для души тем же, чем является для тела чистая вода источника"» (Бюхнер, с. XV).

Конечно, Бюхнер здесь воюет с предшествующей Метафизикой, но так удивительно получилось, что эти его слова про врагов и нападки полностью обезоружили Энгельса, и ему оставалось только шипеть и плеваться ядовитой слюной, потому что он никогда не смог вступить в полемику с Бюхнером на почве фактов. Фактически Бюхнер был абсолютно прав с точки зрения Материализма. И Энгельс не мог оспорить ничего из сказанного им. Бюхнер был виноват лишь в том, что извлек выгоду лично для себя, упростив понимание Науки настолько, что толпам возможного пушечного мяса после него было трудно понимать заумную теорию Диалектического материализма.

Бюхнер, как и Конт, украл славу и возможность монопольно распоряжаться идеями, которые поражали воображение европейского человечества. Бюхнеры и Конты везде успели пролезть вперед марксистов, и за это их можно было ненавидеть, но нельзя было опровергнуть. Хуже того, ненавидя Бюхнера всеми силами души, Энгельс вынужден будет в «Диалектике природы» идти по его стопам. Может быть, не в самом изложении материала, но определенно в способе его подачи, точнее, в способе обработки сознания читателей. Метод обработки сознания, изобретенный еще Контом, прост и действенен.

Для этого, как вы помните, сначала надо разрушить опору заполняющего сознание мировоззрения. Для простолюдинов — это Религия, для людей более или менее образованных — Метафизика, которую Бюхнер здесь называет «спекулятивной философией». После этого надо поразить воображение людей какой-нибудь потрясающей картиной, лучше всего новым и невозможным образом Вселенского устроения, а потом внести в пораженное сознание части нового мировоззрения, при этом, желательно, не спугнув и не насторожив, чтобы не вызвать сопротивления.

Эта часть учения Конта использовала способность сознания к очищению. Как видите, Бюхнер вслед за Фейербахом определенно понимает это и призывает очиститься: метафизика — это опьяненная философия; философия снова протрезвится, если примет материалистическое мировоззрение. Тогда она будет для души тем же, чем является для тела чистая вода… Иными словами, материалистическое мировоззрение, если будет принято, смоет все прежние понятия, до состояния чистой доски.

Вот исходное условие, которым завершается предисловие. И ведь читатели понимали, что для восприятия этой совсем новой философии надо внутренне очиститься и опустошиться, без этого сопротивление не позволит ее понять, и ты останешься на обочине большого движения, захватившего все передовое человечество.

А дальше шло рассуждение, призванное усыпить сознание. Если к нему приглядеться, то вспомнится утверждение Ламетри, призывающее быть беспристрастным и просто посмотреть на вещи, как они есть, без всяких вымыслов. У Бюхнера оно используется уже как откровенное орудие вскрытия сознания.

«Мы тем лучше научимся понимать мир и природу и господствовать над ними, чем больше мы постараемся путем наблюдения, исследования и опыта познакомиться с материей в ее бесконечной силе, в ее бесконечном разнообразии. Да и сам исторический опыт дает нам очень ясные уроки в этом отношении. Благодаря трудам тех естествоиспытателей, которым совершенно неправильно привешивают ярлык «материализма», наш дух оказался в состоянии заглянуть вглубь вселенной и дать себе научные ответы на целый ряд вопросов, казавшихся раньше неразрешимыми.

Но эти естествоиспытатели сделали еще больше. Они являются настоящими виновниками того, что человеческий род подымается все выше и выше в своем развитии при помощи могучей материи, законы которой нами познаны, и которую, благодаря этому, мы можем покорить себе: ведь мы заставляем материю исполнять такие работы, которые казались прежде лишь под силу гигантам и волшебникам.

Перед лицом таких успехов должно умолкнуть недоброжелательство. И как кажется, прошли уже те времена, когда обманчивый мир фантазии был людям дороже, чем действительный реальный мир.

Сколько бы святости ни напускали на себя ханжи нашего времени, все же мы прекрасно знаем, что их разговоры о загробной жизни не надо принимать всерьез» (Бюхнер, Сила и материя //Деборин, с. 511).

В этом поразительном куске есть все, начиная от того искушения, которым Дьявол соблазняет Христа, и кончая диалектикой, которую пытались монополизировать марксисты. Достаточно приглядеться хоть к движению все выше и выше вниз в глубины материи. Я даже не хочу разбирать его подробнее, просто перечитайте сами со вниманием.

Главное в зомбировании сознания — мягко войти. А затем можно и даже нужно без зазрения совести поливать грязью и топтать всех возможных врагов. Если вход удался, то чем грубее топтание иного, тем вернее оно позволяет предателям оправдать себя тем, что преданные сами виноваты — вон же они какие! И вот уже на следующих страницах появляются оскорбления, вроде:

«Эти глупцы забывают также, что дух может существовать лишь на основе организованной материи, и что нет ни одного факта, который мог бы служить хотя бы тенью доказательства возможности самостоятельного существования духа вне материи. Эти глупцы, кажется, не знают, что все действующие на земле силы (а также и силы духовные, возникающие на основании определенного органического состава материи) происходят, в конечном счете, от доходящих до нас в форме света и теплоты колебаний атомов мирового эфира» (Там же, с. 512).

Какое хамство, только что все это было скромным предположением Ламетри, и вот уже: глупцы! Что, они не знают, что ли, что духа нет, а есть колебания мирового эфира! Энгельс, по крайней мере, четко заявит через 30 лет: мы еще не знаем законов природы. Бюхнер — рыцарь науки без страха и упрека, точнее, сомнения — не знает осторожности и не допускает еще мысли, что его такие великие научные откровения, вроде мирового эфира, вскоре будут осмеяны как ненаучные.

А значит, даже если Науке, а точнее, ученым и удается с помощью материалистической гипотезы приближаться к пониманию действительности, попытки агитировать за Материализм всегда строятся на сказках и фантазиях. И поэтому обгаживать других сказочников, которые были до тебя, — это плевать в будущее. Редко удается плюнуть так далеко, чтобы никогда не догнать собственного плевка. Впрочем, Материализм был еще таким молодым и недальновидным в ту пору. Ко времени Энгельса и Ленина он уже значительно повзрослел и поумнел.

Но прежде чем завершить повесть о войне с Метафизикой, несколько слов о том, как Бюхнер и вульгарный Материализм понимали сознание.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.