Эхо войны
Эхо войны
Ему было пятьдесят пять лет, когда он впервые обратился ко мне. Он жаловался на некоторое похудание правой кисти и медленно нарастающую слабость в ней. Все в этом крепко сложенном мужчине среднего роста было обычным. Разве только глаза. Пожалуй, они останавливали на себе внимание и запомнились мне какой-то особой, не свойственной мужчине бархатистостью, мягкостью.
При первой нашей встрече Михаил Николаевич рассказал, что тридцать четыре года тому назад на одном из фронтов Великой Отечественной войны, будучи молодым офицером, он вел в атаку свою роту. Пуля обожгла внезапно. Он почувствовал удар в левое надплечье и тут же потерял сознание. Очнувшись через несколько часов в медсанбате, понял, что плохо владеет своими руками и ногами. Часть его тела плохо подчинялась ему, на руках были участки с «мертвой», нечувствительной кожей. Трудно было глотать. Ему сказали, что в результате слепого пулевого ранения ушиблены позвоночник и спинной мозг, что пуля, пройдя левое надплечье и переднюю часть шеи вблизи тел позвонков, чуть задев их, остановилась в тканях правого надплечья кпереди от лопатки, у ее верхнего края. Врачи надеялись, что наступившая недеятельность рук и ног, а также нарушения чувствительности — явления временные и постепенно пройдут. Так оно и случилось. Вскоре рана зажила. Движения в руках и ногах увеличивались и крепли. Исчезли участки «омертвевшей» кожи. Потом он вернулся в свою часть добивать врага…
После демобилизации учился, работал, обзавелся семьей. Считал себя здоровым. Регулярно занимался гимнастикой. Бывшее ранение, казалось, было забыто.
Впервые где-то в возрасте сорока восьми лет — через двадцать пять лет после ранения — он обратил внимание на слабость в правой кисти. Слабость эта была мимолетной — появилась и прошла. И опять все было забыто. А потом эти приступы слабости в кисти и во всей руке стали чаще, длительнее. Вспомнилось ранение, неудаленная пуля в области правой лопатки, бывшая после ранения слабость в руках и ногах. Логика подсказывала, что все дело в пуле. Он обратился к врачу. Рентгеновский снимок подтвердил наличие пули в области правой лопатки, после чего Михаил Николаевич и был направлен ко мне для удаления пули из области нервного плечевого сплетения, как предполагал наблюдавший его в поликлинике врач.
Осмотр пациента не подтвердил предположение направившего врача. Действительно, имело место ранение. Действительно, в правом надплечье «сидит» пуля, в мышцах, а не в нервном сплетении. Однако ведь очень много лет он чувствовал себя хорошо. А тут вдруг — слабость в руке и похудание ее мускулатуры! Я встревожился, так как заподозрил плохое — постепенное перерождение ткани спинного мозга вследствие развившегося шейного межпозвонкового остеохондроза.
Шейный межпозвонковый остеохондроз — заболевание шейных межпозвонковых дисков — в наше время весьма распространен. Он появляется и у мужчин, и у женщин. Считалось, что он заявляет о себе у людей старше пятидесяти лет. Ничего подобного! Он появляется значительно раньше — и после двадцати, и особенно, после тридцати-сорока лет. И сколь же он многолик! Течет по-разному и проявляет себя то просто незначительными болями и усталостью в шее, то тяжелейшими мозговыми синдромами с потерей сознания, обмороками, снижением зрения и слуха! Сотни, нет, пожалуй, тысячи больных с этим заболеванием прошли передо мною, и многих я хорошо помню. Вереницей проходят они перед моими глазами: мой коллега доктор Константинов, тридцатидвухлетняя обаятельная Ирина Николаевна, миловидная, предельно корректная Гелена, Николай Реутов и многие другие.
В деталях я помню их беду, историю их жизни и болезни.
Как-то вечером звонок междугородной телефонной станции оторвал меня от занятий. Звонил доктор Константинов. Он просил меня встретиться с ним по личному делу. Несколько удивленный недомолвками с его стороны, я, конечно, согласился. Мы договорились о встрече в любое удобное для него время.
Доктор Константинов жил в одном из очень больших городов запада нашей страны. Были мы знакомы с ним много лет, встречались на различных хирургических форумах, конференциях. Испытывая друг к другу влечение, подсознательную симпатию, взаимное уважение, мы невольно тянулись друг к другу. При встречах часто проводили вместе время, много беседовали, гуляли. Наши отношения нельзя было назвать отношениями очень близких людей. Мы не были друзьями в истинном и глубоком понимании этого слова. Но нам было приятно бывать вместе. Мы находили интерес в совместном времяпрепровождении.
Я знал доктора Константинова как эрудированного и опытного врача. Он был талантливым научным работником с широкими интересами и огромной эрудицией. Он много печатался. Его выступления на съездах и конференциях всегда привлекали к себе внимание и выслушивались с интересом. У него было много последователей и учеников.
Выше среднего роста, худощавый и стройный, с приятной внешностью, всегда хорошо одетый и подчеркнута элегантный, остроумный, живой и деятельный — таким мне представлялся всегда доктор Константинов.
…Через несколько дней после телефонного звонка мы встретились с ним вечером в моем домашнем кабинете. Он поведал мне следующее…
Со студенческих лет он влюбился в хирургию, которая стала его самой сильной и единственной привязанностью на всю жизнь. Без хирургии он себя не мыслит. Он отдал ей все — и ум, и душу, и сердце. Все его помыслы связаны с его любимой специальностью. Ей он отдал все свое время. Весь посильный труд проделан и делается ради нее. В хирургии он видит смысл своей жизни. В хирургии — как возможности активно, действенно оказывать помощь больным, страждущим людям. Хирургия для него беда и счастье. Он не мыслит себя без торжественности операционного зала, блеска никеля и ламп, своеобразного запаха, свойственного стерильному операционному белью, йодной настойке и нашатырному спирту. К операции он всегда готовился как к великому торжеству. Во время операции он живет. Он испытывает неимоверный душевный подъем. Подъем и колоссальное напряжение — душевное и физическое.
Я внимательно слушал Константинова, не прерывая его и не понимая, к чему он клонит. Он продолжал. …Не только напряжение, но и беспокойство. Беспокойство за все происходящее в операционной и предшествовавшее операции. Это беспокойство не оставляет его и по завершении оперативного вмешательства. Оно еще больше возрастает. Беспокойство за то, как пациент выйдет из наркозного сна, как справится его сердце с оперативными нагрузками, как будут работать легкие, почки, печень, все другие органы, обеспечивающие жизнеспособность человеческого организма. Беспокойство за возможность развития ближайших послеоперационных осложнений, возникновения поздних послеоперационных осложнений, за результат, исход лечения, за живого человека, доверившегося ему, надеющегося на него, вверившего ему свою судьбу.
Без всего этого он жить не может. И вместе с тем он боится лишиться всего этого… Он испытывает страх за свою хирургическую судьбу. Он боится лишиться возможности заниматься хирургией…
С недоумением и немым вопросом я смотрел на Константинова, совершенно не понимая, о чем идет речь. А он продолжал…
Этот страх потерять возможность заниматься своей любимой специальностью поселился в нем давно, уже в течение нескольких лет. Под этим страхом он живет и работает последние годы. Этот страх довлеет над всеми его поступками и действиями. Он завладел им и не выпускает из своих объятий.
Как он теперь вспоминает, все это началось лет восемь-десять тому назад с мимолетной слабости в левой руке. Он ощутил эту слабость однажды утром, проснувшись. Это вспомнил потом. А тогда он не придал этому ощущению какого-либо значения. А спустя какое-то время ощущение слабости в руке, в той же левой, возникло опять. И тоже было мимолетным. И тоже прошло бесследно. А потом он заметил, что если очень устанет физически или не поспит ночь, то в левом плече появляется неприятное ощущение. Это ощущение нельзя назвать болевым. Нет, рука не болела. Но чем-то ощущения в ней, особенно в области плеча, отличались от ощущений во второй — правой руке. И тогда он не придал этому серьезного значения, считая эти ощущения результатом переутомления, бессонницы, напряжения. А в последние годы эти ощущения стали реальнее, постояннее, настойчивее.
Они заставляли думать о себе. Привлекали внимание. Беспокоили.
Однажды ему показалось, что во время операции при манипуляциях в глубине раны на крупном кровеносном сосуде пальцы левой руки какое-то время были менее ловкими и послушными ему, чем обычно. Было ли это действительно так или это показалось, он не знает. Но эти впечатления запомнились. Они породили первое чувство страха. Страха за руку. За руку хирурга, которая может его подвести во время операции. С тех пор страх потерять власть над своей рукой завладел им. Забыть об этом он уже не мог. Он постоянно ждал этого и боялся.
Он знал теоретически, что явления, которые он ощущал периодически в руке, могут возникнуть от множества самых разных причин. Причины могут быть чисто функциональными, быстропроходящими, без каких-либо последствий и осложнений для нормальной деятельности руки. Но они могут быть и следствием значительных, серьезных причин, устранить которые или предупредить их дальнейшее действие, разрушающее деятельность руки, невозможно. Эти причины могут привести к тому, что рука постепенно, медленно, день ото дня будет слабеть, терять возможность совершать движения, вначале более тонкие и мелкие, а затем и более грубые. А со временем рука может вообще перестать двигаться. Она умрет как орган. Орган труда, при помощи которого хирург лечит своих пациентов. Без которого он лишится общения со своей несравненной хирургией, перестанет быть хирургом. Станет никем. Перестанет существовать, потому что вне хирургии он себя не мыслит, потому что без хирургии он не предполагает жизни.
Светлые промежутки, которые периодически наступали, во время которых он не ощущал каких-либо неприятностей в своей руке, во время которых его левая рука опять была послушной, сильной и ловкой его рукой, несколько успокаивали его. Казалось, что все наладилось, все в прошлом. Страх несколько отступал, но не оставлял его, он таился где-то в глубинах мозга. В первые годы эти светлые промежутки были довольно длительными. Страх почти проходил.
А потом ощущения в руке вновь появлялись. Более стойкие. Более назойливые. Уже не эфемерные, а реальные. И слабость в руке. Ему стало казаться, что появились и объективные проявления болезни, что левая кисть стала несколько меньше правой, пальцы левой кисти стали тоньше, левая его рука, в прошлом по силе равная правой и ничем не уступавшая ей в своих функциональных возможностях, стала значительно слабее. Все это ему казалось. Он мог легко проверить свои предположения. Объективировать их. Но он этого не делал. Он боялся узнать правду, боялся перевести кажущееся ему в реальное, действительно существующее.
Он мог поступить еще проще — обратиться к своим коллегам — врачам за советом и, если понадобится, — за помощью. Но он не делал и этого. Не делал по тем же соображениям.
И все продолжалось по-прежнему…
Уловив паузу в его рассказе, я спросил его: ведь он понимал, к каким последствиям могут привести столь длительное ожидание и неоправданные колебания, что как это он, столь знающий, столь эрудированный врач и ученый, так долго тянул и не пытался уточнить причину своих неприятных ощущений в руке и при возможности избавиться от них? Константинов с улыбкой посмотрел на меня. Он долго молчал. Видимо, собирался с мыслями. А затем продолжил свой рассказ: «Мы, врачи, исходим из психологии здорового человека. Все поступки и поведение наших пациентов мы трактуем с позиций здорового человека. Это в корне ошибочно…»
В этом он убедился на своем опыте. На опыте последних лет жизни. Он считал всегда, что имеет трезвый аналитический ум, умеет разумно анализировать множество фактов, складывающихся из опросов, объективного обследования и лабораторных исследований своих пациентов. Логично и последовательно эти анализируемые им факты и сведения подводили его к правильному, достоверному диагнозу. Они позволяли ему почти всегда безошибочно строить концепцию причин болезни у того или иного из своих пациентов и на основании этой концепции обосновывать и составлять, а затем и осуществлять последовательный план эффективного лечения.
А вот когда дело коснулось его самого, все это улетучилось, как мираж. Он потерял объективность. Он потерял логичность мышления. Он потерял способность трезво мыслить и действовать. По отношению к себе он стал другим человеком. Совсем другим. Человеком, лишенным всех своих качеств, выводивших его в разряд незаурядного врача, выдающегося хирурга. Все свои знания, всю свою эрудицию, весь свой богатый врачебный опыт он сразу же утрачивал, когда дело касалось его самого, его болезни, его ощущений. Он превращался в беспомощного, страдающего, боящегося правды человека. Он отлично понимал это. Но преодолеть себя, заставить поступить иначе он не мог.
А в последние два года стало совсем плохо. Появилось онемение пальцев кисти. Неприятные ощущения в руке не проходили и превратились в постоянные, всегда присутствующие. Стало трудно осуществлять тонкие движения пальцами, да и всей кистью в целом. Будто бы появилась слабость и в левой ноге. Он не уверен в этом. Может быть, это плод его фантазии. Он не знает. Но так ему кажется. Стал плохо спать. Мрачные мысли постоянно сопутствуют ему. Страх за свои профессиональные возможности прочно поселился внутри. Нет, не страх за свое здоровье, не страх за свою жизнь. А страх за реальную возможность расстаться со своей любимой специальностью, раз отмеченной им и определенной навсегда избранницей — хирургией. Он растерялся. Он не знал, как поступить, что предпринять. Ему стало казаться, что окружающие замечают его недуг, обращают на него внимание, жалеют его. Он лишился покоя. Стал работать механически. Творчество покинуло его. Порой стала покидать и выдержка. Он стал раздражителен, временами резок. Дальше так продолжаться не может.
Он решился.
Позвонил и приехал ко мне посоветоваться, поговорить, излить душу. Если его болезнь существует, если она не плод его воображения, если она излечима, то, может быть, я смогу распознать ее и помочь ему. Он считает, что я должен понять его и при возможности помочь. Он ни на что не претендует. Он понимает, как все это сложно. Как трудно и, видимо, невозможно ему помочь. Он и не надеется ни на что. Он просто решился, наконец, узнать правду, так как в неведении жить больше не может…
Больше он не сказал ни слова…
Константинов согласился обследоваться в клинике. Я окружил его посильным мне комфортом, истинной заботой и вниманием. Я долго не приступал ни к каким обследованиям. Он просто жил в клинике. Он приходил ко мне в кабинет. Мы разговаривали обо всем. И о нашей профессии, и о жизни, и об общих знакомых и друзьях. И ни слова о нем. О его болезни. Он стал приходить ко мне в операционную. Стал интересоваться постановкой работы в клинике, приходить на клинические разборы больных. Стал участвовать в обходах.
Казалось, что Константинов сделался прежним. Спокойным. Выдержанным. Уверенным. Но так только казалось. Как только заходил разговор о нем, о его состоянии и самочувствии, о его болезни, он сразу же мрачнел, замыкался. И я отступал.
Время шло. Я не настаивал на обследовании. Константинов молчал тоже.
Но вот однажды утром Константинов пришел ко мне и попросил по возможности быстрее обследовать его. Эту его просьбу я воспринял как победу разумного над страхом в той внутренней борьбе, которую он вел сам с собой.
Обследование было проведено быстро и компактно. Оно показало, что у Константинова имеется весьма часто встречающееся в наше время заболевание шейного отдела позвоночника — шейный межпозвонковый остеохондроз, который и привел к тем ощущениям и изменениям в организме, о которых он мне рассказывал и которые столь долго мучили его. Лечение было банально простым и гарантированным.
На предложенную операцию Константинов согласился без малейших колебаний. Через две недели после операции он уехал из клиники в корсете и без тех ощущений, которые причиняли ему столько неприятностей.
Теперь уже после всего рассказанного мною прошло достаточно много времени, чтобы считать Константинова здоровым. Он действительно здоров. Он так же приятен и элегантен внешне. Он жизнерадостен, блистательно остроумен и весел. Он весьма успешно продолжает служить хирургии.
Как и раньше, время от времени мы встречаемся в различных городах нашей страны. Так же вместе проводим время. Обсуждаем близко и мало касающиеся нас события и людей. Мы как и прежде рады друг другу, нам приятно быть вместе. Иногда без страха мы вспоминаем о бывшем «страхе». Мне кажется, что мы стали друг к другу значительно ближе…
Что же произошло с моим коллегой Константиновым?
О межпозвонковом остеохондрозе я уже говорил ранее. Я упоминал и о шейном остеохондрозе в том смысле, что дистрофические поражения шейного межпозвонкового диска встречаются так же, как и аналогичные поражения поясничного межпозвонкового диска. Я упоминал о том, что, по последним данным, шейные диски поражаются, пожалуй, чаще, чем поясничные. Почему?
Если бы я стал говорить об анатомическом строении шейных межпозвонковых дисков, то мог бы многое повторить из того, что говорил о строении поясничных межпозвонковых дисков. Так как повторяться не имеет смысла, то я коснусь только тех существенных отличий, которые имеются между этими двумя аналогичными образованиями.
Как и поясничные межпозвонковые диски, шейные диски состоят из фиброзного кольца, мякотного ядра и двух гиалиновых пластинок. Первое и существенное их отличие от поясничных — незначительная величина и малая масса мякотного ядра. В отличие от тел поясничных позвонков, на верхней, или, как мы говорим, краниальной («краниум» — по латыни череп; краниальная — расположенная ближе к черепу, в отличие от каудальной, расположенной к хвосту; «кауда» — по латыни хвост! Хотя человек и утратил свой хвост где-то на лестнице эволюции, название осталось), замыкательной пластинке тела шейного позвонка имеются парные костные гребешки, идущие кзади и в стороны от средней линии тела. Эти костные гребешки получили в анатомии название — крючковидные отростки. Наличие этих, казалось бы, ни к чему не обязывающих костных гребешков создает условия для возникновения целого ряда неблагоприятных ситуаций при неполноценных, пораженных дистрофическим процессом межпозвонковых дисках. В частности, по мере прогрессирования болезненного процесса в шейном межпозвонковом диске он, как и поясничный, снижается, теряя свою высоту. Наступает такое время, когда высота межпозвонкового диска становится равной высоте крючковидных отростков, и тогда каудальная поверхность тела вышележащего позвонка начинает соприкасаться с краниальной поверхностью тела нижележащего. Это приводит к тому, что при любом движении в шейном отделе позвоночника, а эти движения человек осуществляет бесконечно, крючковидные отростки постоянно трутся о примыкающую к ним поверхность тела вышележащего позвонка. Из-за постоянно существующего раздражения живая костная ткань крючковидных отростков реагирует на это раздражение избыточной продукцией — по ходу этих гребешков появляются не предусмотренные нормальным строением избыточные костные разрастания, которые могут сдавить то или иное анатомическое образование, прилежащее к шейному отделу позвоночника. Если эти костные разрастания направлены кзади, то они могут сдавить спинномозговые корешки или само вещество спинного мозга, а также артериальные кровеносные сосуды, питающие шейный отдел спинного мозга. Если они направлены кзади и в стороны, то они могут сдавить проходящую вблизи позвоночную артерию или вызвать раздражение нервных сплетений, окружающих эту артерию. А эта артерия — одна из основных магистралей, по которым свежая артериальная кровь притекает к головному мозгу и питает его. Сдавление или сужение этой артерии вызывает или полное перекрытие ее просвета — и тогда одно из полушарий головного мозга не получает нужной ему крови, или возникает раздражение нервных сплетений, окружающих позвоночную артерию, тогда развивается их спазм — сужение, что дает аналогичный описанному выше эффект.
Позвоночная артерия тесно привязана к шейным позвонкам. Она проходит в их поперечных отростках через специально уготованные для нее природой отверстия. Потому-то она и сдавливается костными разрастаниями, исходящими из крючковидных отростков, так как будучи заключенной в костный канал, не может отодвинуться от шейных позвонков, чтобы сохранить свой нормальный просвет.
Если же эти костные разрастания направлены кзади и кнутри, то может возникнуть сдавление кровеносных сосудов, питающих сам спинной мозг.
Особенно опасны эти костные разрастания, или, как мы их называем, спондилофиты, в условиях значительной подвижности шейных позвонков, так как вследствие постоянного раздражения связок, мышц, оболочек спинного мозга и других тканей концами этих спондилофитов в местах их контакта с упомянутыми тканями возникают очаги безмикробного воспаления, приводящие к утолщению — увеличению объема — соответствующих анатомических образований. Например, спондилофит касается нервного корешка, но не сдавливает его. Но вот с каждым движением головы и шеи кончик этого спондилофита раздражает нервный корешок. Ткани корешка отвечают на это раздражение реактивным воспалением, приводящим к утолщению корешка. А лишнего места для такого утолщенного корешка нет. Вот этот утолщенный корешок и начинает сдавливаться смежными костными образованиями. Ввиду того, что масса мякотного ядра межпозвонкового шейного диска невелика, выпадание масс диска в виде грыжи, как это относительно часто встречается в поясничном отделе позвоночника, в шейном отделе встречается крайне редко — в начальных стадиях болезни. Чаще же компрессия возникает благодаря тем изменениям, о которых я только что говорил.
Вот в силу рассказанных мною особенностей строения шейных межпозвонковых дисков и значительной подвижности шейного отдела позвоночника очень часто и поражаются дистрофическим процессом именно шейные межпозвонковые диски. Пожалуй, как я уже говорил, и по частоте, и по тяжести, и по разнообразию клинических проявлений остеохондроз шейных межпозвонковых дисков стоит на первом месте.
Теперь можно ответить и на вопрос о том, что же случилось с моим коллегой Константиновым в самом деле и чего он боялся, о чем думал?
У Константинова возникла наиболее безобидная ситуация — спинномозговой корешок был сдавлен кончиком спондилофита, направленного кзади. Поэтому достаточно было удалить остатки двух пораженных дисков, восстановить их утраченную высоту, создать условия для наступления переднего костного сращения между телами позвонков — и конфликт между спондилофитами и спинномозговыми корешками был положительно разрешен. Это можно было сделать только оперативным вмешательством. В этом случае ни курортное, ни физиотерапевтическое, ни медикаментозное, ни консервативное ортопедическое лечение не привело бы к выздоровлению. Только операция могла излечить Константинова. Суть этой операции заключалась в следующем.
Спереди, у передне-внутреннего края кивательной, или, как ее еще называют, грудино-ключично-сосковой, мышцы (по местам ее прикрепления: грудина, ключица, сосцевидный отросток височной кости!) слева я рассек кожу, подкожную клетчатку и так называемую подкожную мышцу. После этого я тщательно определил расположение левой сонной артерии по ее пульсации и на два миллиметра кпереди от нее рассек так называемую претрахеальную фасцию — полупрозрачную пластинку ткани, напоминающую собой тонкий пергамент и, как показывает ее название, отделяющую трахею (дыхательное горло) от других образований шеи. После этого я попал в так называемое околотрахеальное клетчаточное пространство — пространство на шее, заполненное жировой клетчаткой и лишенное крупных кровеносных сосудов и нервов. Это пространство удобно тем, что через него легко и безопасно можно добраться до тел шейных позвонков.
Надо только попасть в него! А это не всегда удается. Надо хорошо знать топографию шеи. В тканях шеи много фасциальных перегородок, и если их хорошо не знать и не уметь разбираться в них, то легко можно запутаться и заблудиться.
Специальными крючками, которые в хирургии называют еще зеркалами, мои помощники оттянули к средней линии шеи гортань, трахею, щитовидную железу, пищевод и сопровождающие их крупные нервы, а кнаружи — кивательную мышцу, сонную артерию и идущую рядом с ней большую и мощную яремную вену. Это позволило мне выйти на последнюю, так называемую околопозвоночную, фасцию, отделяющую меня от тел позвонков. После того, как я рассек этот последний совершенно прозрачный тонкий листок фасции, я оказался на передней поверхности тел позвонков и залегающих между ними межпозвонковых дисках. Больные, пораженные диски я легко определил по их величине — они были ниже здоровых дисков — и по желтоватому цвету и выраженной дряблости. Я рассек и отслоил переднюю продольную связку, рассек переднюю стенку фиброзных колец и удалил остатки этих пораженных дисков вместе с гиалиновыми пластинками, покрывающими смежные поверхности двух обращенных друг к другу позвонков. Освобожденные от взаимных связей тела позвонков веерообразно разошлись друг от друга, и тем самым величина межпозвонковых пространств увеличилась, как бы восстановилась до нормы. В эти межпозвонковые пространства были уложены костные саженцы кубовидной формы, которые и удерживали тела смежных позвонков на отдалении друг от друга и не давали им сблизиться, а также создавали условия для последующего костного сращения тел позвонков. Теперь освобождались сдавленные спинномозговые корешки, которые в условиях покоя претерпят обратное развитие и приобретут нормальную толщину.
Такая операция и привела Константинова к выздоровлению. А чего он боялся? Перед чем испытывал страх? Будучи врачом и зная могущие возникнуть осложнения в течение болезни, он боялся поражения спинного мозга, которое часто бывает необратимым.
К счастью, у Константинова этого не оказалось.
А у Ирины Николаевны все было по-другому.
Ирина Николаевна — миловидная, хорошо сложенная, привлекательная тридцатидвухлетняя женщина со смуглым лицом, темными блестящими глазами и ворохом каштановых волос на голове — по образованию была инженером-технологом. Окончив институт народного хозяйства, она занимала довольно крупный пост в одном из трестов легкой промышленности нашего города.
Жизнерадостная, веселая, общительная, улыбчивая и добрая, она, казалось, жила легко и беззаботно. Во всяком случае, она была всегда здоровой и никогда ничем не болела. Но вот полтора-два года тому назад, среди абсолютно полного здоровья она внезапно почувствовала легкое головокружение, которое вскоре прошло. Она не придала этому какого-либо значения, так как головокружение у молодой женщины могло возникнуть от тысячи самых разнообразных и совершенно безобидных причин. Тем более, что неприятные ощущения вскоре прошли и, как казалось, бесследно.
Однако спустя полтора месяца, будучи совершенно здоровой, Ирина Николаевна внезапно потеряла сознание и упала, упала на работе на глазах у сослуживцев. В этот раз в течение сорока минут она не приходила в сознание. А когда сознание полностью вернулось, Ирина Николаевна не почувствовала себя совершенно здоровой, как в первый раз. Кружилась голова. Мелькали какие-то мушки перед глазами. Стоял шум и звон в ушах.
Ирину Николаевну лечили лекарствами. Постепенно прошли головокружения, исчезли звон и шум в ушах. И опять все было хорошо. А через месяц при попытке утром встать с постели у Ирины Николаевны закружилась голова, все поплыло перед глазами, и она упала, потеряв сознание. При падении сильно ударилась головой о дверной косяк. Обильно текла кровь из раны на голове. Молодая женщина вынуждена была лечь в больницу, где ей опять стало легче. Однако после выписки из больницы в глазах часто появлялись мурашки, при малейшем повороте головы возникало головокружение. Ирина Николаевна стала «носить» свою голову с большой осторожностью. Если ее окликал кто-либо из знакомых, она не поворачивала голову, как прежде, а обращалась в сторону зовущего всем туловищем, напоминая статую с неподвижной шеей и головой. Ко всем прочим страданиям присоединились и боли в шее.
После одного из очередных приступов потери сознания и головокружения Ирина Николаевна была помещена ко мне в клинику для обследования, которое показало, что все происходящее с этой молодой женщиной зависит от развившегося у нее довольно выраженного шейного остеохондроза. На рентгеновских снимках были отчетливо видны костные разрастания крючковидных отростков в нижнем шейном отделе, которые распространялись кзади и в стороны. Из-за наличия вот этих самых костных разрастаний — спондилофитов — и возникали все неприятности Ирины Николаевны. Эти спондилофиты, распространяясь кзади и в стороны, при движениях, создававших определенные взаимоотношения между собой и расположенной рядом правой позвоночной артерией, вызывали внезапное раздражение нервных сплетений, окружающих артерию. В результате возникал остро развивающийся спазм — сокращение сосудистой стенки, просвет артерии сужался, а временами и полностью перекрывался и наступало малокровие соответствующих участков головного мозга, что и приводило к головокружению и потере сознания.
Ирине Николаевне было предложено оперативное лечение, как единственный метод, надежно гарантирующий стойкое выздоровление. От предложенной операции Ирина Николаевна временно решила воздержаться. Я хорошо понимал причины отказа Ирины Николаевны. Ведь она до настоящего заболевания была всегда здоровой, совершенно здоровой женщиной. Никогда ничем не болела. Не знала докторов и больниц. А тут вдруг — операция. А может, все и так пройдет? Это — во-первых, а во-вторых, за время пребывания в клинике, вследствие определенного больничного режима и лечения, ей стало временно несколько легче. Исчезли приступы потери сознания. Уменьшилось головокружение. Она стала чувствовать себя лучше. Появилась надежда: авось пройдет?! Человеку не так просто решиться на оперативное лечение. Сама операция, само насильственное вторжение в ткани и органы человека противоестественны, вызывают невольный внутренний протест и несогласие. Значительно проще убедить больного человека в необходимости принимать лекарства, лечиться на курорте, принимать физиопроцедуры, а операция всегда вызывает скрытый или явный протест. Этого не бывает, когда человек очень плохо себя чувствует, когда он устал, когда пришло безразличие от болезни, когда человек испытывает сильные боли — тогда он не возражает против операции, тогда он согласен на все. А вот пациенты порой с очень тяжкими заболеваниями, такими, скажем, как у Ирины Николаевны, если эти заболевания не сопровождаются сильными болями и текут со светлыми промежутками, не легко соглашаются на оперативное лечение. Нужно время для того, чтобы человек свыкся с мыслью о необходимости операции.
Все это я понимал, почему и не настаивал на немедленной операции.
Ирина Николаевна была выписана домой…
Ее привезли в клинику через три месяца в тяжелом состоянии. Утром, вставая с постели, она потеряла сознание. Долго не приходила в себя. Я увидел ее через два часа после приступа. Вялая, апатичная, с тусклыми безразличными глазами и безвольным амимичным лицом Ирина Николаевна была не похожа на себя. Жаловалась на боли в шее, головокружение, мельканье мурашек перед глазами, онемение пальцев правой руки, поташнивание, общее недомогание. Теперь-то она была согласна на оперативное лечение. И ее стали готовить к операции.
Задача, которую следовало решить во время предстоящего оперативного вмешательства, у Ирины Николаевны отличалась от той, которая решалась у Константинова. Здесь мало было только удалить пораженные болезнью диски и создать на протяжении этих самых дисков неподвижность. Предстояло более трудное и сложное рукодействие — удаление спондилофитов, вызывающих раздражение и сдавление стенки позвоночной артерии.
И вот моя очередная операция. Первая и, хочется надеяться, последняя у Ирины Николаевны.
Все, как и у Константинова. Пока, как у Константинова. И наркоз. И операционное положение. И разрез по переднему краю кивательной мышцы слева. И претрахеальная фасция. И, наконец, околопозвоночная фасция. Вот и передняя продольная связка, а под ней тела шейных позвонков и межпозвонковые диски. Вот я рассек и отслоил переднюю продольную связку. Вот иссек и удалил два пораженных болезнью межпозвонковых диска. А теперь, далее, не так, как у Константинова. Более сложно и трудно для меня.
Я отсекаю долотом и удаляю верхнюю часть тела соответствующего позвонка. Манипуляция довольно ответственная и технически трудная. Я должен острием долота подойти к передней стенке оболочечного мешка, в который заключен спинной мозг. Только тогда мне удастся удалить всю краниальную замыкательную пластинку вместе со спондилофитами. Вот удалена одна пластинка, вот вторая. Рассматриваю спондилофиты, которые причинили столько горя Ирине Николаевне. В общем-то ничтожно малые образования, величиной в три-четыре миллиметра, с острым, несколько загнутым кончиком. И все. А сколько страданий! Сколько мук и переживаний! Вот эти-то гладкие, блестящие, отшлифованные костные разрастания и вступили в контакт с правой позвоночной артерией. А она, как могла, протестовала, протестовала спазмом, сокращением стенок, что привело к сужению ее просвета и, в конечном итоге, к обескровливанию участков основания головного мозга. А ткань мозга не может существовать без постоянного притока насыщенной кислородом артериальной крови. Она гибнет. И гибнет довольно быстро. А если этот приток крови недостаточен, то возникают и головокружение, и тошнота, и нарушение зрения и слуха, и неполноценная работа органов равновесия, и многое другое, в зависимости от того, какие участки головного мозга недостаточно снабжаются кровью.
Теперь ничего подобного у Ирины Николаевны не должно быть. Контакт между не в меру разросшимися спондилофитами и позвоночной артерией весьма надежно устранен. Конфликтная ситуация ликвидирована — спондилофиты удалены!
Теперь мне удастся восстановить опорность позвоночника.
Дефект в шейном отделе позвоночника, возникший в результате удаления двух межпозвонковых дисков и части тел двух позвонков, я восполняю саженцами из кости пациентки. Для этого из небольшого разреза в области таза беру кусочки тазовой кости, по величине и форме соответствующие дефектам в позвоночнике. Теперь все. Послойно ушиваю рану. Накладываю повязку. Ирину Николаевну увозят из операционной. Очень надеюсь, что у нее все будет хорошо.
И действительно, у Ирины Николаевны все хорошо. Я слежу за ней вот уже шесть лет. Она совершенно здорова. Она так же миловидна и жизнерадостна, подвижна и привлекательна. Успешно и плодотворно работает. Ни на что не жалуется. Только тоненький рубец на одной из шейных кожных складок остался свидетельством бывшей операции…
Гелена приехала в клинику из Вильнюса. Я принял ее по просьбе моих московских коллег, у которых она лечилась. Высокая, стройная, худощавая, с чуть усталыми, слегка удлиненными глазами на красивом лице, она обращала на себя внимание болезненным видом. Весьма корректная, выдержанная, она, видимо, держалась из последних сил. Но порой ее корректности и выдержки не хватало и на глазах появлялись слезы. История ее заболевания была долгой и трудной.
Гелена с увлечением работала на телевидении, отдавая все свое время работе. У нее было много друзей, для которых тоже выкраивалось время.
Заболевание началось с общего недомогания, неясных головных болей, внезапно наступившей общей слабости. Вот идет Гелена по улице. Бодра, весела, все кругом радует. Вдруг совершенно внезапно, без каких-либо причин наступает слабость. Нет сил стоять на ногах. Нужно немедленно сесть, так как подкашиваются ноги. Потом все проходит. И опять все хорошо. Приступы слабости и общего недомогания повторялись все чаще и чаще. Порой трудно бывало завершить рабочий день. А позже к этой слабости присоединялось онемение правой половины лица, головы и шеи, которое так же внезапно проходило, как и наступало. А еще позже стала возникать слабость в руках и онемение в кончиках пальцев. Трудно стало держать голову, хотелось чем-то подпереть ее. Появились боли в затылке и в области сердца. При каких-то движениях головой возникали приступы затруднения дыхания.
Много времени Гелена была вынуждена тратить на лечение. Ездила на курорты. В промежутках лечилась лекарствами. Состояние ее ухудшалось. Жалобы и состояние Гелены лечившие ее врачи связывали с поражением шейного отдела позвоночника. Когда выявилась неэффективность медикаментозного и курортного, а также же физиотерапевтического лечения, во множестве получаемого Геленой, ей предложили лечение оперативное. Измученная болезнью и бесперспективностью консервативного лечения, Гелена согласилась на операцию. Первую операцию ей сделали на лестничных мышцах шеи. Есть такие мышцы на переднебоковой поверхности шеи, на них расположены крупные кровеносные сосуды и нервные образования шеи. При заболевании шейных межпозвонковых дисков эти мышцы могут повышать свой тонус, напрягаться несколько более нормы, что порой приводит к сдавлению упомянутых мною нервных и сосудистых образований. Вот врачи, лечившие Гелену, и предположили, что ее жалобы связаны с этими мышцами. Чтобы освободить нервные и сосудистые образования шеи от сдавления, следовало рассечь эти мышцы, что и было сделано во время первой операции. Однако эта операция не принесла Гелене облегчения. Она продолжала страдать. Больше всего ее беспокоили боли в области сердца, головные боли, слабость в руках. Спустя полтора года после безуспешной операции и не менее безуспешного консервативного лечения Гелена была вновь подвергнута оперативному лечению. Суть операции сводилась к рассечению ключиц, которое тоже было произведено как попытка устранить предполагавшееся сдавление кровеносных сосудов на шее. И эта операция не принесла облегчения Гелене.
Знакомство с состоянием Гелены после весьма тщательного обследования позволило констатировать, что, несомненно, ее состояние связано с заболеванием шейных межпозвонковых дисков. Однако это заболевание проявляло себя по-иному, чем у моего коллеги Константинова и у Ирины Николаевны. Больными дисками в болезненный процесс были вовлечены нервные образования так называемой симпатической нервной системы, анатомические образования которой широко представлены на переднебоковых и боковых отделах шейных позвонков и шеи. Отсюда и соответствующие симптомы проявления болезни у Гелены, симптомы, которые порой весьма трудно поддаются устранению даже при весьма энергичном лечении. Я это понимал. Понимал я и то, что длительная, многолетняя болезнь Гелены отложила свой отпечаток на ее ощущения, на ее восприятие действительности, на ее характер. Ясно мне было и то, что излечить Гелену невозможно, но устранить хоть часть симптомов проявления болезни и тем самым хоть как-то облегчить ее участь стоило попытаться. И я предложил ей еще одну — третью операцию. Гелена согласилась. Она была именно тем человеком, который бездумно соглашается на любое лечение, которое может принести ей улучшение. Слишком она была измучена длительной болезнью, устала от нее, жаждала хоть какого-то облегчения.
Я оперировал Гелену.
Операция сводилась к удалению четырех пораженных болезнью шейных дисков и созданию неподвижности на этом протяжении шейного отдела позвоночника. Смысл произведенной операции заключался в том, что удаление пораженных межпозвонковых дисков и неподвижность части шейных позвонков приведет к исчезновению причин, вызывающих постоянное раздражение структур симпатической нервной системы, а это, в свою очередь, приведет к исчезновению хотя бы некоторых проявлений болезни.
Сразу после операции у Гелены исчезли боли в затылке. Не появлялись и боли в области сердца. Слабость, приступы удушья оставались.
Рано было делать какие-либо выводы. Требовалась проверка временем.
Через полтора года я попал в Вильнюс, куда приехал на конференцию. Узнав об этом, Гелена встречала меня в аэропорту. Потом целый день мы провели с ней в скитаниях по городу — она знакомила меня с Вильнюсом. Почти целый день на ногах. А еще один день путешествий по окрестностям города на автомашине. Целый день в автомашине с неизбежной тряской, чего Гелена ранее не выносила. Все это время я приглядывался к Гелене, подробно расспрашивал ее о самочувствии, о жизни. Нет сомнения, что третья операция принесла ей некоторое облегчение. Многие мучившие ее проявления болезни исчезли. Но оставалась слабость, порой приступы головных болей. Особенно слабость, возникающая внезапно и проявляющая себя невозможностью пошевелить рукой, сделать шаг…
Гелена не работала и не стремилась вернуться к работе из-за слабости. Так протекал шейный межпозвонковый остеохондроз…
У Николая Реутова стали появляться острые приступы головных болей, сопровождавшиеся тошнотой и помутнением сознания. Во время этих приступов голова как бы раскалывалась на части, и Николай не мог найти себе покоя. Больше болела правая половина головы. Иногда во время этих приступов и какое-то время после них он не видел правым глазом. Такие приступы стали возникать вдруг, сначала изредка, а затем все чаще и чаще, и привели к тому, что этот молодой сильный мужчина вынужден был оставить работу шофера автомашины. Его лечили много и упорно. Однако облегчения не наступало…
При поступлении в клинику он жаловался на приступы сильных головных болей в правой половине головы, головокружение, общую слабость, невозможность работать. Ему было всего двадцать семь лет, а выглядел он значительно старше. Обращало на себя внимание некоторое покраснение правого глаза, сужение глазной щели и некоторое западание глазного яблока внутрь. При более детальном обследовании выявлялось и сужение правого зрачка. И, пожалуй, все. Нет, не все. Еще обращала на себя внимание общая заторможенность, вялость, стремление побыть одному.
Из детальных расспросов выяснилось, что несколько лет тому назад при автоаварии Николай ударился головой о крышу автомашины. Однако после этого оставался на ногах, в больнице не лежал, продолжал работать.
При осмотре в клинике обнаружилась болезненность в затылочной области и те изменения со стороны глазного яблока, о которых я упоминал. Детальное неврологическое обследование позволяло предполагать нарушение нормальной функции структур основания головного мозга. При рентгеновском исследовании было выявлено дистрофическое поражение нижних шейных дисков, какое обычно наблюдается при шейном межпозвонковом остеохондрозе. Однако кроме обычных изменений было обнаружено некоторое выбухание кнаружи нижнебокового контура тела пятого шейного позвонка и верхнебокового контура тела шестого шейного позвонка вместе с залегающим между ними межпозвонковым диском.
У Николая был диагностирован шейный межпозвонковый остеохондроз, в результате которого возникло сужение просвета правой позвоночной артерии, вследствие чего приток крови к основанию головного мозга стал недостаточен. За это говорили характер течения болезни и обнаруженные изменения. Оставалось выяснить, что конкретно послужило причиной этому? Не совсем обычным было обнаруженное при рентгеновском исследовании выстояние контуров тел позвонков в сторону. Не в этом ли суть болезни? Не здесь ли кроется причина?
Послойное — томографическое — исследование тел позвонков с помощью рентгеновских срезов через толщу тел подтвердило утолщения тел позвонков в этих отделах и позволило предположить, что эти утолщения — следствие бывшего незначительного, как мы говорим, микроперелома во время бывшей автоаварии. Рабочая гипотеза позволила так построить концепцию болезни у Николая: в результате бывшего ушиба головы о крышу автомашины наступил микроперелом костных балок в нижнебоковом отделе тела пятого и в верхнебоковом отделе тела шестого шейных позвонков. При этом был ушиблен межпозвонковый диск. Как следствие бывшего повреждения, в межпозвонковом диске возник дистрофический процесс, что вполне закономерно. Репаративные процессы в месте бывших микропереломов привели к некоторому утолщению боковых контуров тел. Эти выстоящие в сторону участки тел позвонков оттеснили прилежащую к ним позвоночную артерию кнаружи и прижали ее к стенке костного канала, в котором она залегает.
Оставалось подтвердить эту концепцию. Сделать это можно было с помощью контрастной артериографии — рентгеновского исследования, при котором в нужный кровеносный сосуд, в данном случае — в позвоночную артерию, вместе с током крови вводится рентгеноконтрастное вещество, которое позволяет определить местоположение и ширину просвета артерии.
Такое исследование было проведено. Оно показало, что на уровне выбухания наружных контуров тел пятого и шестого шейных позвонков позвоночная артерия делает изгиб кнаружи в виде петли, на протяжении которой просвет артерии сужен. Причина болезни у Николая была полностью расшифрована. Теперь оставалось решить, как лучше помочь ему.
Позвоночной артерии следовало вернуть нормальное положение и устранить сужение ее просвета. Естественно, что достигнуть этого можно только операцией. За это говорило и весьма длительное неэффективное консервативное лечение.