О никотине

О никотине

Всем известно, что никотин — сильный яд. По ядовитости он превосходит атропин, кониин и некоторые другие алкалоидные вещества. Он не менее ядовит, чем самые сильные яды этого типа. Собственно говоря, опыты на себе производит каждый курильщик. То же самое делали многие врачи, сообщавшие затем, какое действие оказала на них первая сигарета или сигара и как зачастую возникали неприятные явления отравления при чрезмерном курении. Картина здесь такая же, как и при «опытах на себе» с алкоголем, которые производились и производятся.

В свое время два врача — Дворжак и Хейнрих, работавшие у венского фармаколога Шроффа, решились в научных целях произвести опыты на себе с никотином. Как сообщал Шрофф, Дворжак и Хейнрих приняли без его ведома под наблюдением двух других врачей вначале более двух миллиграммов никотина и во второй раз — двойную дозу, то есть четыре с половиной миллиграмма.

Четыре с половиной миллиграмма — очень большая доза, и вряд ли Шрофф дал бы свое согласие на опыт, если бы знал о нем заранее. Последствия были следующие: уже небольшая доза никотина вызвала резкое раздражение и жжение языка, при глотании врачи ощущали пощипывание в горле. При увеличении дозировки возникало такое чувство, как будто в пищеводе и желудке скребут щеткой. Усилилось слюноотделение. Уже после первой капли раствора никотина возникло чувство тепла во всем теле, распространившееся из желудка на грудь и голову и проникшее вскоре в пальцы рук и ног. Потоотделения не наблюдалось. Сопутствующим явлением было значительное возбуждение и сильная головная боль, появляющаяся уже при небольших дозировках. Принятие больших доз никотина вело к частичной потере сознания. Головокружение, чувство подавленности, сонливость, восприимчивость зрения к световым раздражителям, частичная потеря слуха (уши будто заложены ватой), затрудненное дыхание, чувство скованности (словно в груди застряло чужеродное тело) — таковы были ощущения, сопутствующие отравлению. Через десять минут наступили сильная слабость и вялость. Не было сил держать голову прямо, лицо побледнело, черты его исказились, руки и ноги стали холодными как лед, причем озноб начался с пальцев рук и ног и распространился затем равномерно по всему телу. Оба врача были на грани обморока. Одновременно появились неприятные ощущения в желудке, экспериментаторы почувствовали себя дурно, наступили рвота и сильный позыв к стулу. Затем картина изменилась.

К началу второго часа опыта появились своеобразные судороги во всем теле, усилившиеся в течение последующих сорока минут и прекратившиеся лишь через час. Судороги вначале охватили руки и ноги, затем они распространились и на все тело. Особенно сильно были поражены дыхательные мускулы. В связи с этим дыхание стало затрудненным; каждый выдох складывался из ряда коротких судорожных движений. Воздух из грудной клетки выходил буквально толчками. Так же тяжело проходил и вдох. Во всяком случае, описанная выше картина дыхания наблюдалась у одного из врачей.

В это же время другой врач впал в невероятную слабость; он с трудом мог дышать, некоторое время его тряс озноб. После рвоты наступило некоторое облегчение.

По прошествии трех часов явления отравления ослабли, осталось лишь чувство подавленности, ощущения тяжести в голове, бледность, сонливость и неприятные ощущения в желудке. Экспериментаторам был подан чай с куском белого хлеба, который они съели без всякого аппетита. Возвращаясь домой, оба чувствовали необыкновенную слабость, каждый шаг давался с трудом. Дома ощущение холода не прошло, а у одного из врачей вновь начались судороги. Ночь врачи провели неспокойно, почти без сна, были очень возбуждены и весь следующий день чувствовали себя плохо. Оба не могли сосредоточить внимание на каком-либо определенном предмете, были бледны и сонливы, жаловались на сильную головную боль и плохое настроение, и, как говорилось в отчете об этом опыте, «действие никотина надолго запечатлелось в их памяти». Даже хорошо выспавшись в следующую ночь, они еще на третий день ощущали последствия опыта.

Уже с самого начала при приеме даже небольшой дозы пульс учащался, а по мере увеличения дозировки возрастала и частота ударов. Затем частота пульса начинала колебаться — то учащалась, то замедлялась, причем какой-либо последовательности в этих колебаниях не наблюдалось. Таким образом, стабильного изменения пульса, как при приеме других ядов, например дигиталиса или атропина, в этом случае не отмечалось. После опыта оба врача надолго приобрели характерное отвращение к запаху табака. Один из них, бывший курильщиком, решил уменьшить свои страдания с помощью трубки, однако не смог сделать и нескольких затяжек, столь отвратительным показался ему запах табака. Другой врач — некурильщик — также с отвращением воспринимал запах табака, распространяемый другими врачами-курильщиками, присутствовавшими при проведении опыта.

Интересно также, что выдыхаемый врачами воздух содержал запах алкоголя, причем это чувствовали как сами экспериментаторы, так и другие присутствующие при опыте.

Таковы некоторые последствия этого опыта на себе, показавшего, что никотин более сильный яд, чем, например, чистый кониин. Подробно описав этот опыт, Шрофф одновременно заявил, что он никогда бы не допустил его повторения с большой дозировкой. Таким образом, уже тогда фармакологи и физиологи рассматривали никотин как сильнодействующий яд.

* * *

Само собой разумеется, что опыты на себе производились не только с ядовитыми веществами, растительного или животного происхождения. Минеральные ядовитые вещества, а также многочисленные фармацевтические продукты побуждали многих врачей испытать их действие на себе, прежде чем рекомендовать для использования в клинике. Из множества таких опытов мы расскажем об одном, произведенном с мышьяком. Известно, что это близкое к металлам вещество еще в древние времена вызывало большой интерес у врачей. В средние века кислородное соединение мышьяка, известное в быту под названием «мышьяк» и продававшееся в виде белого порошка, с одной стороны, высоко ценилось как лечебное средство и, с другой — вызывало ужас как сильнодействующий яд (нередко его использовали в качестве орудия убийства). Кроме того, в некоторых странах, в частности в австрийской провинции Штирии, мышьяк употребляется в качестве наркотика.

Естественно, возник вопрос: что знает наука о ядовитости мышьяка и какова та доза, которая ведет к заболеванию или даже к смерти? В настоящее время известно, что здесь возможны большие колебания, зависящие от индивидуальных особенностей организма. Решающий опыт на себе, призванный ответить на вопросы, связанные со свойствами мышьяка, произвел в 1809 году Сигизмунд Хермбштедт, в то время профессор фармакологии в Берлине. В начале карьеры Хермбштедт был аптекарем и имел свою аптеку. Одновременно он продолжал занятия фармакологией. В 1791 году он стал профессором медико-хирургического факультета в Берлине. Наряду с этим Хермбштедт возглавлял императорскую аптеку и занимался научно-публицистической деятельностью. Его опыт на себе заключался в том, что в течение часа он принял 40 граммов раствора мышьяка в нашатырном спирте. Опыт чуть было не окончился трагически. Вскоре после приема этого препарата Хермбштедт почувствовал сильные боли в желудке, его руки и ноги охватила дрожь, нахлынуло чувство страха, губы посинели и задрожали. Свидетели опыта с ужасом ожидали худшего исхода.

Некоторое время спустя опыт на себе с препаратом мышьяка невольно произвел один зубной врач, который пытался сам запломбировать себе гнилой зуб мышьяковой пастой. Видимо, он неумело внес пасту в зуб, потому что она отвалилась, и зубной врач непроизвольно проглотил ее. Ночью ему стало плохо: начались рвота и понос — типичные признаки отравления мышьяком. Обезвредить отравление не удалось, и на четвертый день после неудачной попытки самолечения зубной врач скончался.

К этой же категории опытов на себе относятся эксперименты с препаратом мышьяка сальварсаном. Когда в Германии усиленно пытались найти средство против сонной болезни, с помощью которого надеялись одержать победу над этой болезнью, опустошающей африканские селения, напали, как известно, на соединение мышьяка — атоксил. Действительно, атоксил стал не без успеха применяться в качестве лечебного средства против сонной болезни. Однако вскоре обнаружилось, что применение этого препарата влечет за собой катастрофические побочные последствия: исцеленные от сонной болезни негры слепли. Таким образом, выяснилось, что этот препарат мышьяка обладает роковой способностью соединяться с клетками зрительного нерва и умертвлять их.

Однако Пауль Эрлих решился вести исследования по пути, который привел к открытию атоксила, и найти препарат, который, не нанося ущерба жизненно важным клеткам организма, мог бы эффективно излечивать от болезней определенной категории, к которой наряду с сонной болезнью относится и сифилис. Как известно, после долгих поисков Эрлих нашел препарат мышьяка, который вначале был известен лишь как препарат номер 606, а затем получил название «сальварсан» и стал самым действенным средством борьбы с сифилисом.

Однако пока этот препарат не был настолько изучен, чтобы его использовать в клинике, необходимо было провести опыты не только на животных, но и на людях. Не удивительно, что в этой связи врачам пришлось думать прежде всего об экспериментах на себе.

Победный марш сальварсана начался в 1910 году. В монографии Пауля Эрлиха о сальварсане, изданной в следующем году, содержится также доклад, который прочитал психиатр и невропатолог Конрад Альт — директор больницы Ухтшпринге в Саксонии. В этом докладе, прочитанном в Магдебургском обществе, говорится:

«Мы перешли к опытам на больных лишь после того, как два врача проделали опыты на себе. За свой героизм они поплатились лишь многодневными сильными болевыми ощущениями в области несколько припухшей зоны инъекции. Других явлений отравления не наблюдалось».

Поначалу метод инъекции сальварсана был сопряжен с большими трудностями, поскольку требовал сложной техники растворения, и лишь открытие неосальварсана, вводимого в вену, устранило эти затруднения.