Глава 8. Поток сознания Джеймса

Глава 8. Поток сознания Джеймса

К началу XX века Философия сознания, существовавшая по большей части как Психология сознания, так запуталась, что перестала понимать, чем она вообще занимается. Я приводил уже слова Освальда Кюльпе, наивно утверждавшего, что использует слово «сознание» в обычном для психологов смысле. Никакого «обычного» и в силу этого общепринятого значения этого слова ни у психологов, ни у философов не существовало. Они не только понимали сознание по-разному и спорили об этом, но что еще хуже, по сути, считая каждый себя правым, никто из них не задал вопроса: а что же такое сознание? Не задал в научном смысле, как повод хоть к какому-то исследованию. Они все заранее знали ответ и лишь свысока просвещали серую массу вокруг. Как ни странно, но читали их только ученые… Естественно, они обижались, поскольку привыкли считать серыми других.

В начале XX века одного из основоположников современной философии посещает гениальная мысль: а не разрубить ли нам этот гордиев узел одним движением меча — просто выкинув сам предмет споров?! Это предложил один из основоположников американского прагматизма Вильям Джеймс (1842–1910).

В двадцатом веке конкретные ученые, простые парни от Науки победили как раз за счет того, что упростили метафизику до аналитической философии, разлагающей мир на столь же простые части. Эти парни очень высоко оценили это решение Джеймса. Вот как писал об этом Бертран Рассел в «Истории западной философии»:

«Доктрина радикального эмпиризма Джеймса была впервые провозглашена в 1904 году в очерке под названием "Существует ли сознание?" Основная цель этого очерка— отрицание отношения субъекта к объекту как основного принципа. <…>

Что касается меня, то я убежден, что в этом вопросе Джеймс частично прав и уже из-за одного этого достоин занять почетное место среди философов <… > давайте рассмотрим его аргументы.

Сознание, говорит он, — "это название несуществующей вещи, оно не имеет права занимать место среди основных принципов. Те, кто еще остается верным ему, цепляются просто за эхо, за слабый отзвук, оставляемый исчезающим понятием «души» в воздухе философии". Не имеется, продолжает он, "никакого первичного вещества или качества бытия, кроме того, из которого сделаны материальные объекты и из которого составлены наши мысли о них". Он поясняет, что вовсе не отрицает, что наши мысли представляют собой некоторую функцию познания и что эта функция может быть названа "быть сознательным" (beingconscious). To, что он действительно отрицает, это, грубо говоря, взгляд на сознание как на "вещь".

Он утверждает, что имеется "только одно первичное вещество или материал, из которого состоит все в мире", это вещество он называет "чистый опыт". Познание, говорит он, — это частный вид отношений между двумя порциями чистого опыта. Отношение между субъектом и объектом есть производное: "Я верю, что опыт не имеет внутренней двойственности". Данная неделимая порция опыта может быть в одних условиях познающим субъектом, в других— чем-то познаваемым.

Он определяет чистый опыт как "непосредственный жизненный поток, представляющий материал для нашего последующего отражения".

Можно видеть, что это учение упраздняет различие между умом и материей, рассматриваемое как различие между двумя разными «видами» того, что Джеймс называет "Stuff"(вещество)» (Рассел. История…, с. 736).

Друг и соратник Рассела Альфред Уайтхед оценивал эту работу Джеймса еще выше, приравнивая ее к Декарту:

«Без сомнения, Декарт сумел выразить в прозрачной и четкой форме идеи, которые уже витали в головах людей того времени. Подобно этому, приписывая Уильяму Джемсу торжественное открытие новой фазы в философии, мы оставляем в стороне интеллектуальные влияния рассматриваемого периода. Но даже с учетом этого будет вполне уместным противопоставление его очерка "Существует ли сознание?", опубликованного в 1904 году, "Рассуждению о методе" Декарта, вышедшему в свет в 1637 году.

Джемс очистил сцену от старого реквизита, а может быть, он просто изменил ее освещение. Обратите внимание на следующие два предложения из его очерка:

"Решительное отрицание существования «сознания» выглядит таким абсурдным перед лицом сознания — ибо существование «мыслей» является несомненным, — что я боюсь, как бы некоторые читатели не отложили в сторону данную работу. Позвольте мне сразу же объяснить, что я выступаю против того, чтобы этим словом обозначалась некая сущность, и настаиваю на том, чтобы употреблять его для обозначения функции".

Научному материализму и картезианскому «эго» в одно и то же время был брошен вызов со стороны науки и стороны философии, которую представлял Уильям Джемс и его предшественники в области психологии; этот двойной вызов знаменовал собой конец периода, который продолжался около 250 лет» (Уайтхед, с. 203).

Этот интригующий очерк Джеймса в России не издавался, несмотря на всю свою эпохальность. Поэтому есть смысл заглянуть в него. Но сначала я бы хотел поглядеть на то, какими были более ранние представления Джеймса о сознании.

Впервые он полноценно изложил свое понятие сознания в двухтомных «Принципах психологии» (The principles of Psychology), изданных в 1890 году. Через два года он сделал из них упрощенный учебник «Психология», сократив «принципы» раза в 3–4. В том же 1892 году он отчитал несколько публичных лекций по психологии в Гарвардском университете. Поскольку читал он их для учителей, то старался излагать попроще и попонятнее.

«Принципы психологии» в России не изданы, и русский читатель знает Джеймса, в основном, по упрощенной «Психологии», хамски изданной в 1991 году. Хамски потому, что указано все, что не нужно — и то, что под редакцией Л. А. Петровской, и то, что научное издание, но без указания переводчика, хотя по некоторым намекам можно понять, что это перевод 1922 года, сделанный прекрасным русским философом, которого Коммунизм присудил забыть, — И. И. Лапшиным.

В любом случае есть смысл сопоставить исходные положения «Психологии» с источником, то есть с «Принципами психологии». Обе книги в самой первой своей строке дают определение психологии. И перевод Лапшина таков, что из этого можно сделать вывод, что Джеймс — психолог сознания, но сам себе противоречит:

«Определение психологии лучше всего дал Ладд — как науки занимающейся описанием и истолкованием состояний сознания.

Под состояниями сознания здесь разумеются такие явления, как ощущения, желания, эмоции, познавательные процессы, суждения, решения, хотения и т. п.

В предлагаемом сочинении психологию должно излагать как естественную науку» (Джеймс, Психология, с. 17).

Поскольку научно издававшая эту книгу доктор психологии Л. Петровская уверяет, что текст они уточняли, то надо полагать, что это определение сознания соответствует взглядам нашей Психологии. Дело в том, что в оригинале, я предполагаю, сознание не упоминалось, и это была всего лишь воля Лапшина, который принадлежал к философам сознания, понять Джеймса говорящим о сознании. Во всяком случае «Принципы психологии», начинаются так:

«Психология— это наука об умственной жизни (Mental Life), как о ее явлениях, так и ее условиях.

Феноменами ее являются такие вещи, которые мы зовем чувствами, желаниями, познаниями, рассуждениями, решениями и тому подобное…» (James, The Principles, v. 1, с. 1).

И далее Джеймс действительно на сотню страниц дает очерк нейрофизиологии, совершенно выпавший из сокращенного учебника. Все последовательно. Создав в 1875 году первую экспериментальную лабораторию в Америке, Джеймс заявился как творец естественнонаучной психологии, и был им, пока все эти споры о сознании не надоели ему и он не сбежал в прагматизм. Так что Джеймс, вошедший в историю философии, как человек, открывший понятие «потока сознания», возможно, сознанием в действительности и не интересовался. Кстати, не все чисто и с этим самым «потоком сознания».

В русском переводе «Психологии» предметный указатель указывает всего два места, где поминается сознание. Первое и главное, это знаменитая XI глава, называемая «Поток сознания». Приведу несколько выдержек, чтобы дать о ней представление. Начинается это так:

«Теперь мы можем приступить к изучению сознания взрослого человека по методу самонаблюдения.

Большинство психологов придерживаются так называемого синтетического способа изложения. Исходя от простейших идей, ощущений и рассматривая их в качестве атомов душевной жизни, психологи слагают из последних высшие состояния сознания — ассоциации, интеграции или смещения, как дома составляют из отдельных кирпичей.

Такой способ изложения обладает всеми педагогическими преимуществами, какими вообще обладает синтетический метод, но в основание его кладется весьма сомнительная теория, будто высшие состояния сознания суть сложные единицы. И вместо того, чтобы отправляться от фактов душевной жизни, непосредственно известных читателю, именно от его целых конкретных состояний сознания, сторонник синтетического метода берет исходным пунктом ряд гипотетических простейших идей, которые непосредственньш путем совершенно не доступны читателю…» (Джеймс, Психология, с. 56–57).

Прекрасное рассуждение, которое, как мне кажется, не было услышано ни одним из академических психологов. Единственное направление, как-то приближающееся к этому требованию — культурно-историческая психология — все же предпочитает мерить скорость реакций у представителей разных культур и вовсе не идет от того, что сами люди могли бы разъяснить психологу. Да это и недопустимо! Кто кого должен учить — ученый обычного человека или наоборот?!

«Основной факт психологии. Первичным конкретным фактом, принадлежащим внутреннему опыту, служит убеждение, что в этом опыте происходят какие-то сознательные процессы. Состояния сознания сменяются в нем одно другим. Подобно тому, как мы выражаемся безлично: «светает», «смеркается», мы можем и этот факт охарактеризовать всего лучше безличным глаголом "думается".

Четыре свойства сознания. Как совершаются сознательные процессы?

Мы замечаем в них четыре существенные черты, которые рассматриваем вкратце в настоящей главе:

1) каждое состояние сознания стремится быть частью личного сознания;

2) в границах личного сознания его состояния изменчивы;

3) всякое личное сознание представляет непрерывную последовательность ощущений;

4) одни объекты оно воспринимает охотно, другие отвергает и вообще все время делает между ними выбор» (Там же, с. 57–58).

Вот и вся теория потока сознания. Далее эти четыре свойства рассказываются подробнее, но на них все заканчивается и Джеймс переходит к теории личности. Поэтому я добавлю к этому кусочек из «Бесед с учителями» в переводе А. Громбаха 1910 года. В них он тоже выделил главу «Поток сознания».

«В каждом из нас во время бодрствования (а так же часто во время сна) происходят некоторые сознательные процессы.

В нас бежит поток различных состояний сознания — чувствований, хотений, размышлений и т. д., которые следуют друг за другом, как волны или поля, назовите это, как угодно. Из этих явлений, которые проходят в нас беспрерывною чередой, состоит наша внутренняя жизнь.

Существование этого потока — вот главный факт, на который указывает наша наука; его природа и его происхождение— вот ее главнейшие вопросы» (Джеймс, Беседы с учителями, с. 13).

Как видите, в России существует целая философская традиция понимать Джеймса говорящим о потоке сознания. А между тем, по крайней мере, в «Принципах психологии» он говорит о Потоке мысли (The Stream of Thought). Вот как начинается эта глава:

«Теперь мы приступим к изучению ума (mind) изнутри. Большинство книг начинают с ощущений, как простейших фактов умственной жизни (simplest mental fact) и движутся синтетически, конструируя каждое более высокое состояние из тех, что ниже» (James, Principles, p.224).

В действительности, Джеймс поминает в своих рассуждениях и сознание (consciousness), но все же головное для него определение:

«Для нас, как для психологов, первым фактом является то, что думание определенного рода идет (thinking of some sortgoon)» (Там же).

Теперь понятно, почему Уайтхед сравнивал Джеймса с Декартом, но откуда Лапшин и Громбах взяли, что Джеймс говорит о сознании? Да из самого Джеймса, конечно. Прямо из заявления, что мысль течет, он переходит к описанию ее основных черт, используя слово сознание. Кстати, этих черт, свойств или характеристик в «Принципах» было 5, а не 4. Кто-то сократил лишнюю, поэтому приведу их все целиком:

«Пять особенностей мысли.

Как она идет (течет)? Мы немедленно замечаем пять особенностей этого процесса, рассказать о которых в самом общем виде будет долгом этой главы:

1. Любая мысль стремится быть частью личного сознания (consciousness).

2. Внутри любого личного сознания мысль постоянно меняется.

3. Внутри любого личного сознания мысль ощутимо непрерывна.

4. Она постоянно оказывается имеющей дело с вещами от нее независящими.

5. Она заинтересована в некоторых частях этих вещей, из-за чего исключает другие, и приветствует или отвергает, так сказать, — выбирает из них — все время» (Там же, с. 225).

Как видите, мой перевод отличается от перевода Лапшина. Это из-за буквальности моего подхода. В общем и целом, Лапшин прав, но до тех пор, пока вопрос не встает об определении понятия сознания. Тут оттенки значений обретают ценность и их нельзя стирать некими обобщенными именами.

Но как только я попытался перевести Джеймса буквально, как понятие «сознание» перестало быть столь уж естественным для Джеймсовского текста. Оно там вообще оправдано лишь в том случае, если его читает излишне образованный человек, прекрасно помнящий историю европейской философии, начиная с Декарта. Для него не надо быть точным, он и сам все поймет правильно, как и понимал Лапшин. Да и сам Джеймс тоже был таким философским культуристом. Это видно по предшествующим главам, где он погружен в бесконечные споры о природе умственной субстанции, о том, чем в действительности должна быть психология и т. д. и т. п.

Слово сознание мелькает там постоянно, как искры при столкновении мечей. Но вот что плохо, слово-то используется постоянно, но так же, как в переведенном мною отрывке, — внезапно и без попытки дать определение или толково или научно объяснить, что имеется ввиду.

Конечно, вычленить какое-то значение можно и по косвенным данным. К примеру, если речь идет о «потоке мысли», затем говорится, что «мысль течет», а потом заявляется, что «любая мысль стремится (или тяготеет) к тому, чтобы быть частью личного сознания», ты мы можем сделать вывод, что все сказанное является описанием сознания. А сознание — это некая вещь, состоящая из множества текущих мыслей. Что за вещь, в этой главе не говорится, значит, придется поискать в предшествующих.

Вопрос о сознании ставится Джеймсом, в сущности, в самой первой главе «Принципов психологии». Но для того, чтобы понять Джеймса, нужно

не забывать, что он живет во времена естественнонаучной революции, и поток силы, вливающийся в Науку в то время, захватывает его и заставляет смотреть на вещи из научной картины мира. Поэтому, когда он задает вопросы, он задает их вполне разумно, но так, что они не противоречат научным взглядам. А те вопросы, которые возможны, но не научны, он просто не видит.

Итак, дав определение психологии как науке о жизни ума (Mental Life), что вполне можно было бы понять и как науку о сознании, Джеймс рассматривает основные психологические подходы предшественников. По сути, их только два: психология — это наука о душе, и «психология без души», какой она стала уже у ассоцианистов. Не делая пока еще выбора, он просто перебирает возражения, которые, на его взгляд, делают одно из направлений невозможным:

«…есть что-то гротескное и иррациональное в предположении, что душа оснащена простейшими силами столь изобретательно сложного вида. Почему наша память должна легче вспоминать ближнее, чем дальнее? Почему она должна ослаблять свою хватку собственных имен быстрее, чем абстрактных? <…> Очевидно, что эта способность не существует абсолютно, но работает при определенных условиях; исследование этих условий и становится интереснейшей задачей физиолога» (James, Principles, p.3).

Исследование же это «показывает, что явления (внешнего мира — АШ) не обладают ни малейшей силой воздействия на наши идеи, если сначала не произведут впечатления на наши органы чувств и мозг» (Там же).

«…если мозг поврежден, сознание исчезает или изменяется, даже если любые другие органы будут готовы играть свою обычную роль» (Там же).

Итогом этого вполне последовательного рассуждения оказывается для Джеймса экскурс в физиологию нервной деятельности. Он вообще-то не ощущается ярым сторонником нейрофизиологии. Он даже постоянно пытается отделить предмет психологии от предмета нейрофизиологии. Но это никак не отменяет для него то, что сознание возникает как некая чувствительность нервной ткани или даже клеток. Впрочем, иногда его высказывания звучат весьма неоднозначно:

«Было бы неплохо немного рассказать о работе полушарий мозга, поскольку они прямо содействуют (subserve) сознанию» (Там же).

Содействовать или поддерживать работу сознания может и орган, от которого сознание независимо, но без которого не может появиться в теле. Кстати, чуть дальше Джеймс сам будет издеваться над возникшим в 60-е годы XIX века в Германии убеждением в важности фосфора для работы ума! Нет фосфора, нет мысли! Так же можно сказать: нет жидкости, нет мысли или нет солей, нет мысли, — смеется он.

Но ведь, в сущности, утверждение: нет мозга, нет мысли, — того же порядка. Скажите: нет сердца — нет мысли, или нет тела — нет мысли, — и вы не ошибетесь. Мозг, безусловно, важнейшее условие мышления. Но он ли думает?

Как бы там ни было, но сам Джеймс исходит из того, что в любом действии присутствуют три составляющие: рефлексы, полурефлексы и сознательная часть. Он говорит об этом в начале II главы, вводя понятие «сопутствующего сознания», то есть сознания, сопутствующего действию. Что входит у него в это понятие? Осознание цели и воля. Это он выводит из простого самонаблюдения, а затем переходит к науке:

«Этот факт сейчас повел к двум противоположным теориям об отношении к сознанию нервных функций.

Некоторые авторы, обнаружив, что важные волевые функции, похоже, требуют руководства чувствами, заключают, что и какие-то такие же чувства руководят и низшими рефлексами, хотя это могут быть чувства, которых мы не осознаем.

Другие, обнаружив, что рефлекс и полуавтоматические действия <…> могут быть бессознательными, <…> бросились в противоположную крайность и придерживаются мнения, что свойства даже волевых действий никак не зависят от сознания» (Там же, с. 13).

Из этого последует вывод, который меня не интересует. Но приглядитесь к тому, как Джеймс говорит в нем о сознании, и его понятие сознания станет очевиднее:

«Все (нервные — АШ) центры у всех животных, хотя сейчас в одном отношении механизмы, возможно, являются, или, по крайней мере, когда-то были, органами сознания в другом отношении, хотя сознание без сомнения значительно больше развито в полусферах, чем где-нибудь в других центрах» (Там же, с. 78).

Although the consciousness much more developed in the hemispheres… Если он считает, что сознание значительно развитее в полусферах мозга, то становится ясно, что вся его психология укладывается вот в это короткое утверждение: «Даже спинной мозг, возможно, имеет небольшую силу воли в этом смысле и возможность совершать усилие по приспособлению поведения в соответствии с новым опытом чувствительности» (Там же).

На деле и привязывание сознания к развитию нервов, видимо, не было так уж однозначно для Джеймса. Ведь утверждение, что сознание есть функция нервной системы, порождает вопрос: а на каком этапе развития нервной системы мы можем говорить о том, что родилось сознание? Перебирая множество научных мнений, Джеймс заявляет:

«Если эволюция работает гладко, сознание в каком-то виде должно было присутствовать при самом происхождении вещей» (Там же, с. 149).

Иначе говоря, если даже мы принимаем точку зрения эволюции сознания от простого к сложному, сознание как таковое должно было появиться с первой же нервной клеткой. А раз так, значит, вся нейрологическая теория сознания не отвечает на вопрос: что же такое сознание? Говоря, что сознание — это есть свойство нервной системы, нейрология говорит лишь о том, как развивается сознание от простейшего к человеческому. Но что такое сознание?

Как вы помните, в «Принципах», то есть в 90-е годы, Джеймс сбежал от ответа на этот проклятый вопрос в расписывание тех «состояний сознания», которые даны любому из нас в простом самонаблюдении, как поток мысли. Но в начале следующего века он вынужден был еще раз вернуться к этой загадке и разразился сакраментальным вопросом: да существует ли это проклятое сознание, из-за которого мы ломаем копья, вообще?!

Данный текст является ознакомительным фрагментом.