Аддикция к саморазрушению

Аддикция к саморазрушению

Все, все, что гибелью грозит,

Для сердца смертного таит

Неизъяснимы наслажденья –

Бессмертья, может быть, залог!

А.С. Пушкин

По данным ВОЗ, каждый день кончает с собой 2300 человек, неудачно пытаются покончить с собой еще 20 тысяч. Особенно распространены самоубийства в развитых странах, где они занимают третье место среди причин смерти (у молодежи – второе). Наша страна вышла по этому показателю на одно из первых мест в мире и превышает среднемировые показатели в 3–4 раза. Чаще всего самоубийства совершают одинокие, разведенные и овдовевшие мужчины. Наиболее высокий уровень самоубийств обнаруживается среди психиатров, психологов и адвокатов.

Женщины и молодые мужчины чаще прибегают к незавершенным попыткам самоубийства, в этом случае говорят о парасуициде. Женщины совершают суицидные попытки в два раза чаще мужчин. Пик таких попыток приходится на 16–24 года. Каждый второй суицидент повторяет попытку самоубийства в течение года и каждый десятый умирает вследствие завершенной суицидной попытки. 75 % лиц, совершивших суицидальную попытку, хотя бы один раз лечились от алкоголизма или наркомании, каждый второй молодой самоубийца был алкоголиком. По?видимому, в происхождении химической и ауто?агрессивной аддикции у этих людей лежат одни и те же глубинные механизмы.

Э. Шнейдман (2001) выделяет среди суицидентов – игроков со смертью – людей, которые в какой?то степени хотят умереть, но выбирают способ, который оставляет им шанс на спасение. Широко известный пример – «русская рулетка», когда человек стреляет в себя из револьвера, барабан которого заряжен наугад одним патроном. Сходным образом ведут себя те, кто, приняв несколько таблеток, звонят подруге или вскрывают поверхностные вены запястий в ванной, когда дома находятся другие люди. Надо сказать, что по законам аддикции подобная игра случается все чаще и становится все опаснее, пока, наконец, суицидент не переходит смертельный рубеж.

А. Бек с соавторами (2003) описывают когнитивную триаду суицидентов: преувеличенно негативное восприятие мира, собственной персоны и своего будущего. Если суицидент не может решить проблему сразу, ему рисуется цепь будущих неурядиц. Его мышление работает дихотомически: «либо победа – либо поражение». Для такого человека суицид становится своего рода наркотиком, единственно возможной и желаемой формой «избавления».

К. Лоренц (1994) связывает аутоагрессию современного человека с урбанизацией. Городская скученность и постоянная конкуренция обостряют механизмы внутривидовой агрессии, но законы общежития заставляют подавлять ее. Подавленная агрессивность усиливает предрасположенность человека к несчастным случаям и другим проявлениям неосознанной аутоагрессии.

З. Фрейд определяет мазохизм как садизм, направляемый на собственную личность, чтобы сдержать агрессивное влечение. Эту мысль подтверждает тот факт, что в цивилизованных странах уровень суицидов выше, чем в странах с высоким уровнем убийств. Известно также, что уровень суицидов падает на период войн, когда поощряется убийство врагов. К. Меннингер развивает эту мысль в отношении мучеников и аскетов – «хронических самоубийц»:

«…система воспитания и образования в какой?то мере прививают человеку аскетические навыки, которые проявляются в бескорыстном и самоотверженном служении обществу и заботе о собственных детях… В отличие от рядового члена общества, „хронический самоубийца“ руководствуется внутренней потребностью жертвовать собой. То, что на первый взгляд воспринимается, как законное стремление увековечить свое имя, на поверку оказывается замаскированным проявлением деструктивных сил».

(Меннингер, 2000, с. 153)

Невротики, по мнению Меннингера, пользуются тем же механизмом, но они стремятся вызвать не восхищение, а жалость. И восхищение, и жалость выступают здесь как извращения любви. Наркотическую, в том числе и алкогольную, зависимость Меннингер считает одной из форм самоуничтожения, которая характеризуется искаженной направленностью внутренней агрессии, половой неудовлетворенностью и подсознательным стремлением к наказанию, порожденным чувством вины за собственную агрессивность. Сам наркотик выступает в роли любимого убийцы.

Некоторые преступники, по Меннингеру, переполнены непреодолимым чувством ненависти, уходящим корнями в детский возраст, когда человеку приходится подавлять свои эмоции настолько, что подсознание становится неспособным к скрытой реализации внутреннего агрессивного импульса. Это, в свою очередь, приводит к тому, что ребенка часто ловят на запрещенных поступках и наказывают. В дальнейшем проступки превращаются в преступления, а наказания ужесточаются, все больше ожесточая человека, способного теперь испытывать только ненависть и страх наказания. Последнее извращенное проявление любви к человечеству – совершить убийство, за которое полагается смертная казнь, и уж она, наконец, освободит человечество от такого злодея.

В качестве промежуточного варианта можно рассматривать сексуальных садистов. Импотенция и фригидность, при которых происходит отказ от нормального генитального удовольствия, также могут быть формой саморазрушения. При этом естественная биологическая роль приносится в жертву извращенным эротическим наклонностям, подсознательным страхам и ненависти, стремлению к самонаказанию и лишению себя и партнера совместного удовольствия.

Меннингер ввел понятие «частичное самоубийство» для описания некоторых форм невротического членовредительства. Он включил сюда трихотилломанию (вырывание и поедание собственных волос), онихофагию (обгрызание ногтей), удаление зубов, ампутации (пальцев, конечностей, полового члена). По словам автора, во всех этих случаях «суицидальный импульс сосредоточивается на отдельном участке тела, являющемся для пациента своего рода заменой целого, подлежащего уничтожению». Саморазрушительные импульсы наблюдаются у лиц, склонных к травматизму от несчастных случаев, а также у жертв нападений и сексуального насилия.

В более поздней модели садомазохизма успешно разрабатывалась идея Фэйрберна о «моральной защите от плохих объектов». Автор отмечает, что ребенок интроецируетплохие объекты, чтобы очистить их от «плохости». В награду он рассчитывает получить ощущение безопасности, которое характерно для человека, окруженного хорошими объектами. Внешняя безопасность, таким образом, приобретается ценой внутренней небезопасности, так как Эго отдается на милость внутреннего «черного человека», против которого необходимо создать эффективную защиту. Когда ребенок попадает во власть этого воплощения зла, он становится плохим с точки зрения Суперэго. Ощущения безопасности нет, нет и надежды на спасение. Единственный выход – убить демона вместе с собой. Так свел счеты со своим «Черным человеком» Сергей Есенин:

Я взбешен, разъярен,

И летит моя трость

Прямо к морде его,

В переносицу…

Месяц умер,

Синеет в окошко рассвет.

Ах ты, ночь!

Что ты, ночь, наковеркала?

Я в цилиндре стою.

Никого со мной нет.

Я один…

И разбитое зеркало…

Х. Хензелер (2001) указывает на роль нарциссизма в происхождении суицидоопасного кризиса. Нарциссические личности переживают утраты или их угрозу как катастрофу. Нарциссическая обида вызывает у них то чувство неполноценности, то превосходства. У них возникают фантазии оказаться во чреве матери, слиться со вселенной, обрести вечный покой и вечную жизнь. Д.Н. Оудсхоорн (1993) отмечает, что у двух третей суицидальных подростков выявляются инфантильно?зависимые и амбивалентные связи с матерями, в то время как сами матери были депрессивными и суицидальными. Суицидальность этих подростков основывалась на идентификации с матерью, со стороны которой они не получили достаточно любви и привязанности.

? Вот что будет с тобой, если ты не перестанешь грызть ногти!

Уилл Роджерс о Венере Милосской

Данный текст является ознакомительным фрагментом.