Аддикция к власти

Аддикция к власти

Слава – самое сильное возбуждающее средство.

Грэм Грин

Идеологические авантюристы выискивают для себя эффектные, масштабные мероприятия и проекты, чтобы затем погрузиться в них с головой. Они активно участвуют в общественной жизни, которая наполняет смыслом их безрадостное существование. В сегодняшней России такие личности нередко становятся влиятельными политиками.

На первых этапах развития аддикции наибольшее значение имеют эмоции, связанные с самовыражением, признанием, у политиков – азарт политической игры с избирателями и борьбы с противниками. Кредо Маркса было: «Жизнь – это борьба». Рядом болели и умирали его дети, семья жила на деньги фабриканта Энгельса, а Маркс грезил призраком коммунизма. Ленин в своем гневе против политических врагов доходил до припадков бешенства – «впадал в раж», по словам Крупской. Вот свидетельство такого же поведения бесноватого фюрера: «Внезапно он остановился посреди комнаты. Его голос зазвучал как?то сдавленно, и все происходившее создавало впечатление чего?то ненормального. Одну за другой он выпаливал прерывистые фразы: “Началась война, и я буду строить подводные лодки, подводные лодки, подводные лодки…” Его голос становился все тише, и вскоре невозможно было понять, что он говорит. Внезапно он встряхнулся и закричал, как будто обращался к большой аудитории: “Я буду строить самолеты, строить самолеты, самолеты, самолеты, и я уничтожу моих врагов”».

Его секретарша вспоминает, что во время диктовки своих речей Гитлер часто впадал в транс, забывая потом даже забрать заметки. «Как только он упоминал в речи о большевизме, его охватывало возбуждение. Он начинал говорить прерывистым голосом, захлебываясь словами. В таких ситуациях его голос достигал высших точек громкости, и он сильно жестикулировал руками. Краска бросалась ему в лицо, глаза сверкали гневом. Он замирал на месте, как будто прямо перед ним стоял его враг. Во время этих диктовок у меня учащался пульс, начиналось сильное сердцебиение, поскольку мне передавалось возбуждение Гитлера». Гитлер не мог нормально любить женщин. Еще 5 марта 1925 г. он поместил в газете опровержение: «Лейпцигское бюро новостей распространило сообщение о моей мнимой помолвке. Я решительно заявляю, что уже женат на политике и посему не могу обручиться с кем?либо еще. Адольф Гитлер».

Речи Гитлера обычно длились более часа, во время выступлений он заводился так, что терял 2–3 кг веса, вся его одежда становилась мокрой от пота. Наконец он, вместе с публикой, доходил до оргазма. Современники вспоминают: «Все мычали и готовы были идти на убой. Женщины, не знавшие до этого мужчин, впервые испытали удовлетворение. Это был настоящий оргазм». После этого массового извращенного изнасилования служителям приходилось отмывать сиденья в передних рядах от следов мочи и жидкого кала. Во время парадов Гитлер мог часами стоять неподвижно с поднятой в нацистском приветствии рукой, символизирующей фаллос, что должно было компенсировать его импотенцию. Самая частая поза Гитлера – со скрещенными на гениталиях руками, видимо, из страха кастрации.

Гитлер был политическим игроком, но осталось свидетельство того, как молодой Адольф пережил проигрыш в лотерее. «В течение недели до розыгрыша он только и говорил о большой квартире, которую он снимет на втором этаже дома на набережной Дуная, выбирал мебель, штофные обои и продумывал декор. Удивленный Август слушал, как будущий фюрер планировал полностью посвятить жизнь искусству в доме, где домоправительницей будет пожилая, немного седая, но очень аристократическая дама, которая сможет превратить его жилище в место праздничных приемов для избранного круга близких друзей. Однако Гитлер не просто верил, что он должен выиграть, он пришел в бешенство, когда билет оказался пустым. Причем он рассматривал проигрыш не просто как ошибку в теории вероятности, но считал себя жертвой злобной и продажной системы, которую следовало непременно побороть и изменить». Манфред Кох?Хиллебрехт описывает карьеру Адольфа Гитлера как «биографию игрока, который в течение чуть больше десятилетия, с начала 30?х до середины 40?х годов, несколько раз срывал банк, но быстро проигрался, поскольку поставил на карту все, что имел» (Кох?Хиллбрехт, 2003).

У нарциссической личности страсть к саморазрушению обычно скрыта или маскируется высшими, альтруистическими мотивами. Героическое бесстрашие «маленького капрала» Бонапарта на поле боя было обусловлено готовностью играть своей жизнью и жизнями армий и народов. А когда император вынужден был подписать отречение от престола, он попытался отравиться опием, который давно возил с собой, но организм оказался сильнее яда. Гитлер собирался убить себя еще в 1924 г., перед арестом после провала путча и затем в 1932 г., во время угрозы раскола нацистской партии. После падения Берлина он отравился вместе с Евой Браун, с которой перед самоубийством оформил брак, и фанатично влюбленной в него Магдой Геббельс, убившей шестерых своих детей, прежде чем отправиться за фюрером.

Наиболее заметной патология становится после полной, окончательной победы властолюбца. Уничтожив классовых и партийных врагов, Сталин добился небывалой власти. Его называли Хозяином – так в анкете назвал свой род занятий и Николай II: «Хозяин земли Русской». Но самодержец все же делил свою власть со Священным Синодом, вынужден был считаться с высшим светом, армейской верхушкой, политическими партиями, не мог вмешиваться в судебные дела. Сталин же стал прижизненным Богом, сам формировал судебные решения и общественное мнение («Товарищ Сталин считает…» – произносил он с отстраненной интонацией оракула, попыхивая трубкой и пристально вглядываясь в подобострастные лица слушателей). «Чингис хан, прочитавший Маркса», – охарактеризовал его Бухарин. Однако вождю все же хотелось, чтобы не только боялись, но и любили – кнут и пряник надежнее. Приходилось лицедействовать. Мамлакат – маленькая дочь хлопкороба, чья фотография на руках улыбающегося Отца народов и Друга детей обошла весь мир, с благоговением запомнила слова вождя: «Мамашоре эдель алиани!» Когда Мамлакат подросла, она узнала, что сказал по?грузински Иосиф Сталин Лаврентию Берия: «Убери эту паршивку!»

Привыкание к признакам почтения требует все большей лести от подчиненных, сокрытия сигналов неблагополучия. Рано или поздно проявлений народной любви начинает не хватать, а если появляется реальная опасность поражения, как в случае негласного соперничества Сталина с его лучшим, единственным другом Кировым, наступает синдром отмены. У аддиктов «дружба – дружбой, а табачок врозь». Вот и не стало единственного друга, а из 139 руководителей партии, проголосовавших в 1934 г. на XVII съезде за Кирова как нового руководителя партии, только 31 умер своей смертью. Дисфория у властолюбца проявляется в форме постоянных угроз, поиска и наказания «виновных», число которых с каждым этапом деградации личности увеличивается. В лагерную пыль людей превращают даже за рассказанный о вожде анекдот. Полководец Жуков предан забвению, а школьники изучают пять сталинских ударов, с помощью которых Сталин победил Гитлера. Полмира генералиссимусу уже мало. Сталин готов применить атомное оружие, чтобы завоевать весь мир, и начинает для этого грандиозную провокацию: «дело врачей», переросшее в борьбу с международным сионизмом. Вознесшись от страха перед людьми на недосягаемую для них высоту, вождь остается в «гордом одиночестве», обреченный на то, чтобы играть роль кумира, утрачивая остатки своего Я в собственных глазах. К концу жизни Сталин жаловался на невыносимое одиночество и умирал как злое чудище – к нему долго боялись подойти (Колесов, 2000а; Лури, 2000).

Еще Альфред Адлер рассматривал патологическое стремление к власти как компенсацию комплекса неполноценности. Эрих Фромм писал: «Страсть к власти идет не от силы, а от слабости». Власть нужна изгою для поддержания иллюзии, что он получил признание общества. В обычное время такой человек остается «унтером пришибеевым», в «смутные времена» может стать диктатором. И тогда он надолго устанавливает тоталитарный режим – единственный, в котором он может выжить после пирровой победы над собственным Суперэго и общественной моралью. Мораль определяется ими просто: «Кто не с нами, тот против нас». Как сказал Маяковский про Ленина: «Он к товарищам милел людскою лаской. Он к врагам вставал железа тверже». При этом ближайшие соратники легко могли попасть в число врагов. Вспоминает Подвойский: «Задержка во взятии Зимнего дворца чрезвычайно волновала Ленина. Он метался по маленькой комнате Смольного, как лев в клетке… Он грозил всех нас расстрелять за промедление». Недавно еще подписывавший свои прошения «потомственный дворянин Владимир Ульянов», в 1921 г. он закрывает Большой театр – как «дворянское наследие». Ильич расстался с котелком и тростью, надел пиджак и кепку, чтобы провозгласить: «Государство – это мы, сознательные рабочие, мы, коммунисты». Маяковский уточнял: «Мы говорим партия, подразумеваем – Ленин». Потом оказалось: «Сталин – это Ленин сегодня». Позже Хрущев, разоблачив культ личности Сталина, выступает перед писателями, художниками, артистами: «Решать в нашей стране должен народ. А народ, это кто? Это партия. А партия кто? Это мы, мы – партия. Значит, мы и будем решать, я вот буду решать». Людовик XIV сказал проще: «Государство – это я».

Как и прочие аддикции, властолюбие часто сочетается с другими зависимостями, склонность к которым можно проследить в поколениях. Так, садист и некрофил Гитлер обожал Вагнера и кино, с большим трудом отказался от кофе и сладостей. Сталин, как и Гитлер, был некрофилом, садистом, любителем кино и театра, заядлым курильщиком, много пил, к концу жизни – в одиночку, а его отец Виссарион и сын Василий были настоящими алкоголиками. У Берии была выраженная гиперсексуальность, которую не остановил даже сифилис. Брежнев пил втайне, а его дочь Галина была явной алкоголичкой. Про Ельцина известно, к нашему стыду, всему миру.

В доме Ульяновых господствовала установка, прежде всего, на большие достижения в жизни. Володе Ульянову в семье все прощали, так как считалось, что он пойдет «дальше всех». Его старшему брату Александру учеба давалась с трудом, но он тоже жил с сознанием своей избранности, с идеей осчастливить человечество. После неудачного покушения на царя он гордо отказался от помилования и был повешен.

Добавлю про сходство истоков властолюбия Гитлера и Сталина. Грузин Джугашвили, как и австриец Гитлер, родился на окраине страны, и тоже в семье алкоголика. Его мать била и сына, и мужа, хотела сделать из Сосо священника. Сталин был маленького роста (как и корсиканец Бонапарт – «маленький капрал», и житель Симбирска Ульянов). Иосиф стал рябым после оспы, у него сохла левая рука. У Гитлера было женоподобное тело и такой зловонный пот, что ему приходилось дважды в день принимать душ и постоянно мыть руки. Не разоблачался Гитлер не только в переносном смысле – он не обнажался даже перед врачом. Товарищи по ссылке использовали Сталина как мишень для насмешек – он не дотягивал до этих дворян и выпускников университетов по многим параметрам. Гитлера, считавшего себя художником, равным Микеланджело, не приняли на учебу в Академию искусств. Он не смог закончить даже средней школы, а за шесть лет службы в армии будущий главнокомандующий дослужился лишь до ефрейтора. Как и Сталину, ему пришлось довольствоваться самообразованием. И как Сталин перестал писать стихи, так и Гитлер оставил свои занятия живописью ради того, чтобы получить власть и отомстить за свои детские обиды всему человечеству.

К сожалению, аддикцию к власти, хотя и малого размаха, можно обнаружить среди врачей, особенно администраторов, хирургов, психиатров и наркологов. Иногда эта аддикция проявляется и у психотерапевтов, использующих директивные методы: гипноз, психоанализ, тренинг в больших группах.

? В психиатрическую больницу привезли с улицы двоих. Один выдавал себя за Наполеона, другой – за Жириновского. После обследования оказалось, что один шизофреник, а другой действительно Жириновский.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.