Тайм-аут на бегу

Тайм-аут на бегу

Говорят, чтобы почувствовать все прелести бега, его благое воздействие, надо регулярно тренироваться не меньше года. И я в годовщину своего первого старта тоже почувствовал себя именинником, преподнес себе подарок – 20 километров хорошего бега в ровном темпе, без единой, самой короткой остановки. Даже когда на 21-м примерно километре пути у меня развязался шнурок на правой тапочке, я не позволил себе приостановиться и на полсекунды, хотя из-за этого несколько раз чуть не упал, хотя добрые люди предупредительно кричали мне вслед: «Шнурок завяжи!» Слишком властвовал надо мной ритм, слишком обворожительной была магия безостановочного бега. По узкому бревнышку через топь я тоже не шел, а бежал, оступился, зачерпнул холодной трясины, но поблажки себе не дал. И перешел на шаг только перед дверью своей квартиры.

После этого бег из наказания обратился в награду. Если раньше я заставлял себя выйти из дому в непогоду, в мороз, то теперь с особым удовольствием встречался со всякой незатейливой стихией и жаждал побегать при ураганном ветре, в ливень и град. И однажды-таки попал и под ливень, и под град. Случилось это километрах в десяти за городом. Лишь на мгновение я испугался: не набили бы мне шишек на голове крупные холодные горошины. А потом засмеялся от восторга: отличный массаж тела – скинул футболку! И природа сдалась минут через пять, выкинула в небо семицветный флаг, натянулся он дугой, аркой на финише. Лет десять до этого не видел я такой полной ясной радуги. А может, горожанину просто некогда бывает голову поднять, чтобы разглядеть на небе какие-то случайные знаки. Потом, вечером, интересовался у приятелей, видели радугу? Нет, говорят, никакой радуги не было, что-то такое метеорологическое барабанило по подоконнику.

Есть фантастический рассказ о том, как молодому мужчине сделали пересадку сердца молодого коня. Высшим наслаждением для него, человека мыслящего и серьезного, были вылазки за город, на простор. На обочине дороги он оставлял свой автомобиль, а сам уносился бегом по холмам и долинам к горизонтам, пересекал вплавь и вброд речки, перепрыгивал овраги, поваленные деревья. Я мечтал достичь такой же свободы, когда движение уже осуществляется само собой, без напряжения, не требует никаких усилий, и можно смотреть по сторонам, думать о чем угодно, наслаждаться запахами лугов, незамутненных вод, без труда проверять, действительно ли трава на дальнем холме зеленее и гуще, чем та, которая у тебя под ногами. Иногда это выходило, я чувствовал себя беззаботным пассажиром самого надежного вида транспорта, оставалось только газетку читать на бегу. Но всякая скорость обязывает быть внимательным на дороге, и потому свой ум я занимал иной работой, нежели чтение.

Американский специалист Д. Харрис называет бег антидепрессатором, то есть средством от уныния. И полагает, что психотерапевтические его показания выше, чем у аутотренинга, когда душевное равновесие достигается в основном волевыми усилиями, серией последовательных команд самому себе. Положение тела при этом остается статичным. А несуетный ритмичный бег как раз и располагает к душевному покою, гонит напряжение, создает отличный динамичный фон для психической зарядки. Только желательно думать на бегу о чем-нибудь приятном. Не так уж часто в толкучке будней выпадают у нас часы или хотя бы минуты, чтобы поразмыслить о необязательном, ненасущном. Пробежки такую возможность предоставляют.

Юношам свойственно мечтать, старикам – вспоминать. В среднем возрасте можно совмещать эти два дармовых блага. Бег удивительно проясняет память. Это подтверждают очень многие. Известный ученый Р. Янг, выступая на международном научном конгрессе «Спорт в современном обществе» (Тбилиси, 1980 г.), высказал гипотезу, согласно которой физические упражнения, бег благотворно влияют на познавательную деятельность и психическое здоровье. В эксперименте, о котором сообщил Янг, участвовали 157 человек, и у всех независимо от возраста обнаружилось улучшение ряда нейрологических и когнитивных параметров, отмечающих положительное влияние бега на интеллект и нервную деятельность. Один активист клуба любителей бега поведал мне весьма красноречивую историю на этот счет. Он потерял телефонную записную книжку, что для современного делового человека равносильно потере бумажника со всеми документами; и вот за неделю пробежек восстановил в памяти практически все нужные номера. Кому-то вспоминаются на дистанции стихи, которые в романтические вечера юности были прочитаны любимым, а потом, естественно, забылись.

И я стал давать себе задание перед каждой пробежкой: вспоминать людей, которые чему-то полезному и правильному научили меня в жизни, помогали, выручали. Как же много их оказалось! И как непростительно было забывать их! Иногда я краснел на бегу не от горячащего движения, а от стыда. Сколько лет сейчас моей первой учительнице, жива ли, радуют ли ее новогодними поздравлениями мои одноклассники? Тренер, у которого я жил полгода, приехав учиться в незнакомый город, тоже не был избалован моим вниманием в последние лет десять. И никогда мне уже не разыскать, не встретить случайно того проводника пассажирского поезда, взявшего нас, четверых отставших от команды подростков, в свой вагон, и доставившего в родной город. Он не потребовал никакой платы, напротив – почти двое суток кормил весьма прожорливую ватагу. Невозможно собрать всех вместе людей, которым ты благодарен в жизни, чтобы слова благодарности им произнести. Но если время от времени хотя бы вспоминать о них, то, возможно, какие-то биоволны, какая-то телепатия доставит наши мысленные излияния в их души. А если при этом ты разогрел себя движением, если ритм бега строго организует колебания твоей души, задает им нужную частоту, эта волновая энергия, волнующие воспоминания наверняка как-то распространяются в эфире, имеют больше шансов достичь адресата.

После таких пробежек и фантазий я чувствовал себя чуть-чуть иным. По крайней мере не стеснялся некоторой сентиментальности, которая не так уж часто посещает взрослого мужчину.

Это воспоминания. Ну а мечты? Весьма обыкновенная мечта преследовала меня во время пробежек. Когда-нибудь бегом будет заниматься каждый человек, и это всеобщее увлечение еще больше сплотит людей, подарит взаимопонимание, растворит в соленом поте неприязни, обиды, сварливость. И тогда мы скажем, что бег – это чуть больше, чем просто бег. Доказательства уже есть. В спортивной жизни я замечал: самые покладистые, самые уравновешенные атлеты – это стайеры. Как правило, они чистосердечны и непритязательны. На них можно положиться, они не подведут в последний момент, они терпеливо сносят удары судьбы и всегда надеются на лучшее.

… Самовоспитательные экскурсы в прошлое хороши, когда легко бежится, когда выбранный темп не в тягость, когда погружаешься в нежданную эйфорию, и гармония движения настраивает на нужный лад, а естественность сообщается размышлениям. Но постепенно подступает усталость, сначала она растекается по мышцам, заставляет убавить скорость, а потом и мысли становятся все более вялыми, натужными. Однако и в такие минуты постигаются некоторые незатейливые, но нужные истины. Если ты перед пробежкой поел не в меру, переборщил с калориями, то в конце дистанции обязательно напомнят о себе яства, которыми следовало бы пренебречь. Бег сам подскажет меню, заставит постепенно отречься от гурманства тех, кто подвержен этому приятнейшему из недугов. И точно так же бываешь ты наказан за лишние слова, ненужные поступки, которые имели место до старта. Наступает душевная отрыжка: на трудном участке пути, когда ты уже не волен направлять свои мысли в нужное русло, тебя и настигают раскаяния. Вчера даром потратил полчаса, болтая с кем-то на работе о пустяках, а дело твое простаивало, дожидаясь тебя. Казнишься дурацкой стычкой с немолодым мужчиной, который толкнул тебя в очереди. И от всех прочих неизбежных промашек бытия начинает мутить, когда бег требует напрячь последние силы, подвигнуть себя на финишный рывок. Нет, если серьезно относишься к бегу, не избежать терзаний; за все ненужное, лишнее приходится рассчитываться. Слишком проясняется сознание, чтобы забыть свои несовершенства.

Со временем я узнал, что в беге всегда есть привкус страданий, что за радостью таится нечто готовое нанести тебе удар той или иной силы. Первый раз это роковое нечто предстало передо мной в образе… петуха. Я безобидно бежал по дачному поселку, намереваясь совершить большущий, километров на двадцать круг, предаться воспоминаниям об одной давнишней романтической истории и задним числом разобраться в ней. Что-то не понравилось в моем внешнем облике петуху, и он решительно двинулся в мою сторону. Я сделал выпад, чтобы испугать его, но «стервятник» оказался не робкого десятка – ринулся вперед, удар! Я отскочил в сторону и увидел клок выдранной штанины, рассеченную в кровь коленку. Ну не издевательство? Что же делать-то, отступать, мстить? Схватил хворостину, пошел на обидчика. Но из калитки выбежала хозяйка и на всю деревню крикнула: «Ах, бесстыдник! Повадился, курятины захотел. Я вот сейчас!» Где ж справедливость? Я тихий скромный бегун, все более располагающий свою душу к фауне и флоре, а меня принимают за браконьера? Побежал в противоположную сторону. Но не тут-то было, рана оказалась нешуточной. Отказаться от пробежки? Ну нет, это было бы признанием полного поражения. И я взял в лес, в глухомань, чтобы побыстрее забыться в одиночестве.

Старался не обращать внимания на боль. В отдельные секунды это удавалось благодаря бальзаму сладких воспоминаний о том, как однажды тихим ясным вечером на приморской аллее я повстречал… Споткнулся о сучок! С трудом выровнялся, чтобы не ухнуться в лужу, едва не коснулся носом земли, совершил каскад каких-то немыслимых телодвижений, на четвереньках пребывал долю секунды. Отряхнулся, побежал дальше, чертыхаясь. Но не суждено мне было обновить в памяти заповедную историю. Впереди меня в задумчивости шел рыбак. Услышав в последний момент топот моих шагов за своей спиной, он вдруг отскочил с тропы в сторону, взял удочки наперевес и готов был исполнить штыковую атаку, чуть в глаз мне не попал удилищем.

Напугал я рыбака. А себе испортил настроение. И повернул назад. На сегодня приключений достаточно, хватит искушать судьбу, радостей в этот воскресный день мне испытать не суждено. Колено болело все сильней, к душевным тяготам добавлялись вполне реальные, физические. Едва дотянул до города.

С тех пор петухов ненавижу. Благо мне с ними больше не приходилось встречаться на дистанциях. Зато собаки досаждали и портили жизнь не раз. Я всегда любил этих животных, у меня в детстве были Джек и Пират, даже фотография этих дворняг в компании со мной сохранилась в мамином альбоме. Но, занявшись бегом, я несколько пересмотрел свое отношение к овчаркам, пуделям, догам, лайкам, борзым, колли, спаниелям… Вернее, не столько к этим разумным домашним – а точнее, к комнатным – животным, сколько к их хозяевам. Во всех городах, где мне приходилось бывать, собаки резвятся без намордников в парках, скверах, на школьных спортплощадках. Если это такса или новомодной породы японские чи-хуа-хуа – еще куда ни шло. От них можно отмахнуться, просто убежать. Но некоторые горожане заводят престижных догов, ньюфаундлендов, боксеров. В Измайловском парке я имел неосторожность пробежать вблизи рыжего сенбернара, увешанного дюжиной медалей. Я, видимо, вступил в зону его влияния, и пес, рявкнув, бросился ко мне. Вспомнив давнишний совет, я замер как вкопанный, пульс мой подскочил, наверное, до двухсот ударов, хотя пробежку я делал в самом прогулочном темпе. К счастью, голос подал и хозяин сенбернара, вальяжный мужчина в кожаной куртке и шароварах, нехотя бросил: «Фу, Фред». Может быть, где-нибудь в горах сенбернары и служат людям, отыскивая засыпанных снежными лавинами. Но этого Фреда я при всем желании не мог назвать другом человека. Кому-то он и друг, но не бегуну.

И такие истории приключались нередко. Правда, в газете «Советский спорт», в одном из его выпусков «Клуба любителей бега», я прочитал, что собаки практически не нападают на почитателей трусцы. «Практически»… Невелика гарантия, что какой-нибудь громила Фред не ограничится громогласным лаем. Какой же выход из положения? Обязательно надевать крупным собакам намордники во время прогулок? Пожалуй. Но я хочу высказать более гуманное предложение. Владельцам собак тоже нужно заниматься бегом. Тогда бегущий человек не будет представляться животному как «чужой», не прозвучит в его несовершенном мозгу эта агрессивная команда. Радуюсь, когда вижу, что энтузиаст собаководства по совместительству является любителем бега, его собака радостно скачет рядом с ним и постороннего стайера в худшем случае просто лизнет в руку. Однажды в сквере я посоветовал молодому человеку, владельцу доберман-пинчера, заняться трусцой. Вашей собаке, говорю, это бы тоже не повредило, вон как ее разнесло, едва дышит от жира. Он обиделся: нормальный вес, это просто порода такая новая – тучная. Очень грустно, если горожане выведут эти новые породы домашних собак – тучных, ленивых, боящихся мороза. Вот даже и специальные телогреечки стали для них шить.

Я стараюсь почаще убегать все дальше за город, куда собаководы не добираются.

… Зима – весна – лето – осень. Смена времен года. Известный порядок. Объясняется он совсем просто, никакой тайны: ось земного экватора наклонена к плоскости орбиты, вот и подставляет наш шар попеременно свои бока, два своих полушария – северное и южное – то в большей, то в меньшей мере солнцу. Но в этой физике, астрономии обнаруживается вполне людская; одушевленная необходимость. Все повторяется через какие-то круги, сменяется холод надеждой, потом минуют чрезмерные жаркие радости, и снова остывание, которое все же не вечно: переживем и уныния и стужу, дождемся опять весенних благодатей. Каждодневные мои марши за городские пределы позволили лучше наблюдать положенные всеобщим законом перемены в окружающем. Независимый ход природы по своему кругу завораживал, волновал, непреклонность его обязывала дорожить отведенными тебе годами и секундами, летами, зимами, веснами. И самой малости не хотелось упустить из них.

Бегу вдоль лесной опушки. Сентябрь. Лес то согревается под солнцем, то вмиг остывает, накрытый высоким облаком. Три женщины стоят на проселке, держа в руках корзинки с грибами, глядят в небо, задрав головы. Что-то печальное в их облике, издалека угадываю праздную, но от того не менее значимую грусть, которая пронизывает их. Поднимаю голову. Журавли кружат над лесом, чуть в стороне от нас. Совсем замедляю шаг, чтобы не мешал топот и ток крови в ушах услышать журавлиные крики.

Ну что, что нам, людям, а этих звуках! Не дети же малые плачут, тревожа родителей. Не любимые наши что-то сообщают нам уже издалека, уходя, исчезая в пространстве, напрягая голоса, прощаясь, обещая встречу, или уже не веря в ее даже случайную возможность. Почему ж тогда отдаются журавлиные крики в нашей душе эхом? Отзвуки грядущих расставаний в них?

Недолго собирались птицы, погомонили сдержанно, выстроились клином и указали острием его на юг. Я изменил свой маршрут, повернул за стаей. Бежал по просеке, по тропам, не глядя под ноги, а ловя, не упуская из виду ту паутинку в небе. Часто терял ее, и выбежав на просторную поляну, остановился, нарушил свое правило не давать себе отдыха, смотрел на южную часть неба, пока не слилась с темным облаком далекая легкокрылая стая. Не ведая, в какую сторону бежал до этого, я заплутал в лесу. Не знал, далеко ли до города, где верное направление. Часа полтора кружил по замкнутому кругу: трижды пробегал рядом с заброшенной лесной сторожкой, на бревенчатой стене которой было вырезано женское имя «Ира». Но не пугала меня усталость и невозможность отыскать дорогу. Все вспоминался высокий журавлиный крик. Выше он был моей передряги: подумаешь – заблудился. Нечто более важное произошло сейчас, лето кончилось, еще одно время жизни ушло.

Потом ноги сами нашли нужную тропу, я выбежал на то самое место, где часа полтора назад стояли женщины, растревоженные отлетающей стаей.

Нудные январские холода. Нет им конца и края. Самая середина этого неуютного времени. Бегу полчаса по дороге, согреться невозможно, ветер пронизывает насквозь. Недолго и простудиться. Разумнее всего возвратиться домой. Поднимаю воротник свитера, дышу сквозь него, и скоро он покрывается коркой льда. Подбородок, шея, губы совершенно окоченели. Опускаю воротник, нет возможности перебороть мороз. Беру отправление к лесу, по сугробам бегу, проваливаясь чуть не по пояс. Ноги все время приходится поднимать высоко, чтобы сделать шаг, устают мышцы живота. Все тело устает неимоверно. Но стоило забежать в лес – как вдруг стало тепло. Деревья не пускают сюда ледяной ветер, и температура здесь наверняка выше, чем на открытом пространстве. Вот и протоптанная тропа, по ней бежится легко и радостно. Навстречу мне пожилой, худосочный бегун в линялом Лыжном костюме, в такой же бесцветной вязаной Шапочке. Лицо его осунулось от мороза и усталости, но кричит мне довольно задорно: «Привет героям!» Я салютую ему поднятой рукой.

На аллее полно детворы, здесь кормушки, и синица кормится хлебными крошками прямо из руки непостижимо счастливого мальчугана. Я бегу дальше по узкой тропе. И вдруг вижу: раз, два, три, четыре… шесть громадных лосей стоят метрах в двадцати от меня. Они гораздо крупнее, чем представляешь их себе. Раздумывают, в какую сторону податься, стоят в глубоком снегу, дивятся обилию мельтешащих людей: Потом удивительно легким, грациозным при огромном весе шагом плавно пересекают поляну, оставляя на бело-синем снегу комочки смерзшейся глины, летящие с копыт. Удаляются. А на теплых их боках, на шерстке едва заметно играет солнце, и еще чуть-чуть теплее становится в лесу.

Часа в три, когда немного стих ветер, а мороз и не думал отступать, я почувствовал, уловил, как солнце согрело мое правое плечо. Сначала думал, что просто показалось. Глянул: на левом плече иней, а правое – чистое, сухое. Значит, скоро весна.