Сережа Крылов. Большой ребенок

Сережа Крылов. Большой ребенок

Меня много раз спрашивали: «Не хотите похудеть?» Я отвечаю: «Не хочу!» И все, больше вопросов не было. Я считаю так: человек хочет похудеть в двух случаях — когда ему необходимо привлечь к себе внимание или когда у него начинаются нелады со здоровьем. Зачем мне худеть, когда я, несмотря на размеры, довольно подвижный, не задыхаюсь, выполняя какую-то работу. Мне пока не тяжело ходить, у меня не болят суставы, я даже продолжаю играть в футбол. Но понимаю: все это — не вечно.

С одним из самых «больших» певцов, когда-либо выступавших на российской эстраде, Сергеем Крыловым, мне довелось познакомиться в 1987 году, когда он, двадцатишестилетний молодой человек, только начинал работать на профессиональной сцене. Более того, мы с ним выступали в одном концерте, и мой выход был сразу же после него…

Во второй половине восьмидесятых годов существовала такая группа — «Шанхай». Выступали в ней люди, по большей части, опытные и даже пользовавшиеся определенной известностью. Достаточно сказать, что костяк коллектива составляли бывшие участники «Машины времени» и «Воскресенья» — игравший на клавишных Сергей Кавагое (ныне, к сожалению, покойный) и бас-гитарист Евгений Маргулис. Вместе с ними на сцену выходили гитарист Сергей Гусев, барабанщик Александр Белоусов и бывший рабочий сцены у «Машины времени» Дима Рыбаков. Он очень прилично пел, сочинял стихи и музыку, играл на двенадцатиструнной гитаре и мог бы стать кассовым артистом, если бы не неформальное (скажем так) поведение вне сцены. У него, кстати, была замечательная книга, которую он называл «Мысленник», — туда он записывал наиболее интересные мысли, идеи и соображения, приходившие ему в голову. А поскольку человеком он был (во всяком случае, в те времена) неординарным, эти мысли, записанные на бумаге, иногда поражали глубиной и оригинальностью. Вспомнил я о нем в этой главе не случайно. Сергей Крылов — тоже удивительно талантливый человек с абсолютно непонятным большинству людей ходом мысли. И что любопытно, сам он это прекрасно осознает…

Случилось так, что друзья музыканты попросили меня вести их концерты, поскольку разговаривать со сцены они не умели, а платить деньги постороннему конферансье им не хотелось. Вот я и выходил на сцену и рассказывал зрителям про музыкантов, их песни, вспоминал пару-тройку забавных историй, анекдотов и уходил со словами: «Встречайте! Группа «Шанхай»!

Сереженька Крылов на руках у мамы

Обычно мои друзья работали во втором отделении, а в первом выступали артисты рангом пониже или просто начинающие. Иногда выступал Борис Моисеев в голубых шароварах и с двумя девушками — блондинкой и брюнеткой (кстати, бывшей женой музыканта «Воскресенья» Алексея Романова). Называлось это «Трио Экспрессия». Еще были какие-то девушки, работавшие под фонограмму, группы типа «Манго-Манго» и «Ногу свело». Но однажды в первом отделении появился очень крупный молодой человек ростом чуть ниже среднего и весом ну никак не меньше ста десяти килограммов. Был он рыжеват, но волос на голове имел немного, что являлось предвестником скорого облысения. Одет он был в легкомысленные клетчатые шортики и маечку, лицо украшали темные очки. Выступал Сергей под «минус один» — это когда музыка записана на цифровую кассету (компакт-дисков и музыкальных компьютеров тогда еще не было), а поет артист «вживую». Из-за кулис я слышал какие-то отрывки песен, сделанных явно в духе модной тогда попсы. Не скажу, чтобы мне это очень понравилось, но что-то в этом парне было. Особенно когда он выполнял на сцене пробежки, прыжки и прочие движения, на которые часто неспособны люди и более скромной комплекции. Уже потом я узнал, что Крылов учился в ярославском театральном институте, где сценическому движению уделяли должное внимание, а кроме того, серьезно занимался спортом, в частности баскетболом и футболом…

В конце своего тридцатипятиминутного отделения он совершил единственную, но крупную ошибку — отрекомендовал себя как «самого большого человека на нашей эстраде». Естественно, после таких слов мой выход сорвал овацию зала. Я был на полголовы выше и на двадцать пять килограммов тяжелее. Рассказав заготовленные истории и поблагодарив за теплый прием, я отправился за кулисы, где нос к носу столкнулся с уже успевшим переодеться в джинсы и рубашку Сергеем. «Не ожидал, — заметил он грустно, — обычно после меня кто-то маленький выходит, а тут ты…» В общем, мы познакомились, пообщались минут пятнадцать, а потом какой-то приятель повез будущую звезду на своей машине домой. Я же остался ждать своих соратников…

Шло время, и Сергей Крылов постепенно становился популярным. Он появлялся в больших сборных концертах, иногда выступал с целым отделением, пробился на телевидение. Образ «большого ребенка» в шортиках или ярких одежках, которому он, кстати, не изменяет до сих пор, контрастировал с его все более и более растущими объемами. Сто десять килограммов превратились в сто двадцать пять, затем в сто тридцать, и тенденция к дальнейшему росту просматривалась совершенно четко.

Этот моряк — будущий шоумен крупнейшего масштаба!

В 1992 году, работая редактором отдела в «Московском комсомольце», я услышал о том, что Крылов собирается создать клуб толстяков под рабочим названием «Робин Бобин». Естественно, пройти мимо такой новости я не мог, и вместе с фотокорреспондентом Александром Астафьевым (сейчас он возглавляет в «МК» отдел иллюстраций) отправился в Текстильщики, где в небольшой квартирке проживал с женой Любой и недавно появившимся на свет сыном Яном «крупнейший артист отечественной эстрады». Встретились мы как старые друзья, вспомнили «боевые восьмидесятые», поговорили, записали интервью и разошлись. Наша с Крыловым фотография была опубликована на первой странице «Московского комсомольца» в качестве «фото номера», и я получил от читателей множество писем (электронной почты и Интернета тогда у нас не было) с просьбой рассказать о клубе толстяков подробнее. Но идея о клубе, как-то вспыхнув, тут же и погасла, хотя была в принципе неплохая.

Вновь мы встретились с Сергеем на футбольном поле, причем играли в одной команде. Дело было 19 августа 1992 года, аккурат в первую годовщину августовского путча. Меня пригласили поучаствовать в товарищеском матче команд звезд российской эстрады «Старко» и журналистов «Радио Свобода». Игра проводилась в Питере на стадионе «Петровский» при большом скоплении зрителей и неформально именовалась «Финалом кубка ГКЧП». С нашей стороны состав был самым что ни на есть звездным: Андрей Макаревич и Саша Кутиков (Макаревич, правда, на поле не выходил и участвовал только в концерте), Максим Леонидов, Николай Фоменко, Андрей Заблудовский, Алексей Мурашов (то есть уже было прекративший тогда свое существование бит-квартет «Секрет»), Юрий Лоза, Крис Кельми, старший и младший Пресняковы, конечно же, Валера Сюткин и Юра Давыдов — основатель команды «Старко» и ее бессменный голкипер, ну и мы с Крыловым. Кульминация игры наступила в начале второго тайма, когда мы одновременно появились на поле и заняли места — он в центре, а я на левом краю нападения. Можете себе представить форвардов весом в сто тридцать пять и сто пятьдесят пять килограммов? Комментировавший игру футбольный комментатор Геннадий Орлов буквально поперхнулся, увидев нас рядом, а зрители встретили наше появление бурными продолжительными аплодисментами, переходящими в овацию. И они не ошиблись в своих ожиданиях. Через тридцать секунд мяч попал ко мне, и я с левого угла штрафной площадки нанес сильный удар. Мяч попал в дальнюю штангу. Еще три минуты спустя был назначен штрафной у ворот «Свободы». Крылов установил мяч метрах в двадцати пяти от ворот, разбежался (это чем-то неуловимо напоминало начало атаки носорога) и вколотил мяч в «девятку». А потом, побегав еще немножко, мы с чувством выполненного долга покинули поле, уступив место еще не игравшим ребятам, полегче нас весом…

После этого мы с Сережей расстались почти на восемнадцать лет, чтобы увидеться в самом конце 2009 года, когда я делал первые прикидки своего проекта для «Комсомольской правды», который в то время еще носил рабочее название «Битва гигантов».

1992 г. Богомолов — 155 кг, Крылов — 135 кг

На мой взгляд, Крылов почти не изменился: огромные бесформенные джинсы, яркая куртка, утепленная бейсболка и ботинки на толстой подошве, носящие в народе некорректное название «говнодавы». Мы долго болтали, вспоминая старые времена, и я сделал кое-какие заметки. А потом, уже летом 2010 года, мы встретились снова. Сергей, в безразмерной футболке сборной Бразилии с пятым номером, выглядел еще крупнее, чем зимой, на глаз весил килограммов сто семьдесят пять — сто восемьдесят. Я попросил его рассказать о том, как складывались у него отношения с лишним весом. И услышал интересную, но не самую веселую историю человека, чувствующего себя абсолютно одиноким, несмотря на то, что его знают в лицо миллионы людей.

«Началось вообще-то все с моего рождения. Я ребенок, появившийся на свет переношенным. Дата моего зачатия известна абсолютно точно — первая брачная ночь моих родителей. Так что путем несложных вычислений получаем, что в утробе матери я провел девять месяцев и восемнадцать дней. Ну и вес у меня был соответствующий — пять килограммов двести граммов. Правда, я начал худеть уже в роддоме — покинул его с массой четыре восемьсот. Все рассказы обо мне маленьком, которые я слышал от бабушки Ирины Константиновны, начинались с того, что в роддоме на кормление нянечки обычно несли по два ребенка, а меня тащили одного — таким я был тяжелым. Материнского молока вволю мне попить не удалось, так что я вскармливался искусственно. А кормили меня более чем основательно. До пяти лет я ежедневно выпивал поллитровую баночку манной каши (это помимо остальной еды). Так что обвинений в том, что я «мало каши ел», не боюсь. Я называл кашу короткой аббревиатурой «аа» и требовал ее регулярно. До трех лет я не разговаривал. Сейчас-то об этом вспоминается с юмором, а вот тогда моим родными пришлось несладко. Они беспокоились, водили меня к логопеду… Я вспоминаю по этому поводу старинный английский анекдот. «В одной семье маленький мальчик не разговаривал до семи лет. Все уже было привыкли к этому, как вдруг во время обеда он потянул носом воздух и сказал: «А каша-то подгорела!» Все тут же кинулись к нему: «Джон, как, ты можешь говорить? Почему же ты раньше молчал?» На что мальчик задумчиво ответил: «А что говорить-то? До этого все нормально было!»

Скорее всего, из-за родовой травмы у меня оказались повреждены некоторые участки мозга. Я, к примеру, не вожу сам машину и не занимаю официальных руководящих постов, тем более с финансовой ответственностью. Это — следствие того, еще детского, диагноза. Но на все остальное диагноз не повлиял. Правда, был я мальчиком довольно пухленьким, что в провинции (а вырос я в городе Туле) могло вызвать насмешки у сверстников. Однако как-то не вызывало. Настоящих хулиганов на нашей улице не водилось, и я, чувствуя себя спокойно, очень быстро привык к неудобствам и преимуществам своего тела. При большом объеме и весе я был необычайно подвижным, и это, несмотря на небольшой рост, дало мне возможность неплохо играть в футбол и баскетбол. К тому же я играл на гитаре и пел, тем самым сразу завоевав популярность среди одноклассников. И одноклассниц тоже. На мои габариты особого внимания не обращали, все к ним просто привыкли. Наверное, я один к тому времени понимал, что мне нужно научиться использовать свое тело по максимуму. Нет, не заниматься спортивным самоистязанием, пытаясь сбросить килограммы. И не садиться на диету — что-то мне подсказывало, что никакой пользы это не принесет. Я, собственно, никогда в жизни на диетах не сидел и, скорее всего, не стану этого делать. Я как-то привык к своему весу, который для меня подобен чемодану: и тащить тяжело, и бросить жалко.

Вот ты мне рассказывал про Ромку Трахтенберга, который говорил о том, что свои недостатки нужно превращать в достоинства. Играя в баскетбол, я, благодаря подвижности и массе, мог «продавить» любого соперника и отдать неплохой пас под кольцо или бросить сам. А помнишь, с чего я начинал на сцене? Выходил этаким увальнем, с животиком, в детских штанишках и кепочке, а потом носился по сцене и залу с радиомикрофоном. И большинство людей, сидевших в зале, аплодировали не собственно песням и музыке, а тому радостному, веселому шоу, которое я для них приготовил.

Не каждый худенький молодой человек может так танцевать!

Когда человеку в юном возрасте кто-то ставит в вину его полноту или издевается над ней, то он невольно старается перевести стрелки на свои другие качества. Доказать, что он хороший парень, хорошо учится, участвует в художественной самодеятельности. Любой человек, которому сказали, что у него что-то не в порядке, пытается стать лучше и лучше, и со временем этот процесс все набирает обороты, хотя на самом деле это часто и не нужно. Ну и что, что я рыжий, толстый, и уши у меня оттопыренные? Краситься, делать пластику ушей и худеть только потому, что я не вписываюсь в кем-то придуманный стандарт?

Самое главное — это иметь душу. Если в русском языке есть понятие «разговор по душам», то в других языках оно отсутствует. У них есть разве что «откровенный разговор», но это ведь совсем другое.

Цивилизация, к сожалению, развивается так, что преимуществом пользуется внешность как наиболее доступная для человеческого восприятия сфера. И люди, аналогично тому, как они надевают на себя красивый костюм, стремятся иметь и приятную внешность. Если бы все в этом мире были одного роста, скажем, метр восемьдесят, и одного веса — семьдесят девять килограммов, то мир стал бы неинтересным. А многообразие мира заставляет нас задумываться о причинах и сути явлений. Почему девушке за соседним столом нравится одна еда, а мне — другая? Почему молодой человек справа от нас ест совсем немного, а его товарищ третью порцию заказывает?

Мне кажется, кстати, что по-настоящему большого человека может понять только такой же, как он, большой, либо тот, кто таким был. Почему читатели задают тебе столько вопросов? Почему откровенно разговаривают с тобой? Потому что они видят в тебе собрата по несчастью, человека их круга, знающего их проблемы не понаслышке и болеющего за каждого из своих собратьев. Да еще сумевшего сделать то, что не смогли сделать они — сбросить гигантский лишний вес. Конечно, ты и сейчас не худенький, но сто шестьдесят — это ведь не двести восемнадцать! Уже меньше меня стал… Вот сидят два таких больших человека, как мы, и прекрасно понимают друг друга.

И если кто-то скажет нам что-то нелицеприятное, то тут же получит в ответ фразу: «Шел бы ты отсюда! Мы классные парни, а таких, как ты, и видеть не хотим!»

Но в юном возрасте, ощущая свою определенную неполноценность (а большие люди, как ты знаешь, чувствуют очень тонко), гиганты пытаются как-то выделиться. Стать, например, космонавтами. Или просто прославиться. Все это прекращается тогда, когда в их жизни появляется близкая девушка. Тогда они уже не хотят быть космонавтами или супергероями и стараются понравиться не всем, а конкретно ей.

Сережа Крылов объясняет девушке смысл профессионального секса. Июль 2010 г.

У меня желание выделиться привело к тому, что я, несмотря на свой невеликанский рост, стал совершенствоваться в игре в баскетбол. Я оставался после занятий в школе и бросал мяч в кольцо с границы трехочковой зоны. Десять раз, сто, тысячу. И преуспел, в конце концов. Мало кто, я думаю, мне поверит, но я поставил себе задачу научиться прыгать в высоту. И научился! Причем не так, как прыгали все — перекидным стилем, а в стиле «Фосбюри-флоп». Я увидел кадры из самого лучшего спортивного фильма в истории кино «Спорт, спорт, спорт», на которых Дик Фосбюри, к удивлению всего мира, преодолевает на Олимпиаде 1968 года в Мехико планку «спиной вперед», да еще устанавливает олимпийский рекорд — два метра двадцать четыре сантиметра. Я был просто заворожен его «полетом», хотя к тому времени, когда я занялся прыжками, так прыгало уже подавляющее большинство спортсменов. И действовал точно так же, как с баскетболом, — закрывался один в зале, ставил планку на высоту в метр двадцать и прыгал. Десятки и сотни раз. Рассчитывал разбег, совершенствовал технику. И в конце концов при своем весе килограммов в восемьдесят пять (а это считалось много) публично преодолел планку на высоте в один метр сорок пять сантиметров, что среди одноклассников произвело эффект разорвавшейся бомбы.

Но все эти внешние эффекты нужны до определенного времени. Когда тебе лет двадцать, и ты необыкновенного вида мужчина, например крупный, то ты понимаешь: ты — парень на любителя, точнее на любительницу. В тебя может влюбиться девушка, у которой все нормально с мозгами. Ее привлекает в мужчинах своего рода загадка, тайна, она задается вопросом: а как все происходит у этого большого человека? Как он думает, ведет себя, общается, каков он в повседневной жизни?

Нет, женщины точно ничего не понимают!

Я в разные годы очень быстро становился лидером. Школьный хор пел песни про скворушку и березоньку, а мы исполняли «Машину времени» и пользовались локальной популярностью. В 1975–1976 годах Макаревича в Туле, понятное дело, никто еще не знал, а про «Машину» уже слышали. Мне их песни нравились, и я создал группу «Машинно временные». Представьте себе окраину Тулы, ревербератор, сделанный из магнитоприставки «Нота», и мой голос с эхом: «Все очень просто… Сказки обман….» Значительная часть населения пребывала в полной уверенности, что Макаревич — это плотный рыжеватый молодой человек, живущий в городе оружейников и пряников.

Я чувствовал, что это мое лидерство привлекает и девочек. Самая красивая одноклассница предложила мне дружить, и моя самооценка возросла. А когда я учился в девятом классе, у меня умерла бабушка, и контроль за мной со стороны домашних был полностью утерян. После школы в два часа я шел с девочкой к себе домой, и до шести, пока мама не возвращалась с работы, мы делали, что хотели. Целовались, на кровати валялись, но никакого секса! То есть того, что детям нельзя делать, мы не делали. Я в то время даже не очень понимал, что это такое, а рассказы сверстников о том, «как они в подвале кого-то…», вызывали у меня не только недоверие, но и отвращение. Я просто не мог представить себя с девушкой в грязном подвале. В результате до свадьбы остался девственником. Хотя женился-то я сразу после школы.

Верьте мне! Я — хороший!

Кстати, о моей первой женитьбе. Тогда я, как и многие знакомые ребята, не понимал разницу между любовью и страстью. Страсть часто принимают за любовь. А потом, после свадьбы вдруг выясняется, что сексуальная эйфория прошла, что женщина рядом с тобой уже не столь умна, как хотелось бы, что у нее не такой уж легкий характер, да к тому же растет живот, в котором живет еще один человек. Приятелям-то даже завидно: молодой, а уже почти отец, женатый мужчина. Ты же понимаешь: это совсем не то, чего хотелось от жизни. Некоторые в таком случае так и живут дальше, без всякой любви. А я развелся и уехал учиться в Ярославль в театральный институт. У меня была детская мечта: стать артистом-гастролером. Играть в ансамбле и все время ездить по стране, жить в гостиницах, а не дома, выступать перед публикой. А поскольку я хотел выступать не абы как, а на высоком профессиональном уровне, то решил учиться на актера. Я, кстати, в детстве наивно писал письма на радио в передачу «С песней по жизни», а мне приходил один и тот же ответ: «Идите в филармонию». И подпись: «Референт Н. Капитула». Столько лет прошло, а я эту фамилию помню. Кстати, люди на эстраде, не имеющие актерского образования, вызывают во мне раздражение. А они почти все такие. Смотреть на непрофессионалов меня вообще ломает. Правда, в институт я с первого раза не попал: преподаватели сочли, что моя полная фигура не позволит мне нормально изучать сцендвижение, танец и прочее. Я вернулся в Тулу и устроился работать на почту — разносить телеграммы. И за семь месяцев беготни по району похудел на семнадцать килограммов. Без всяких, между прочим, диет и диетологов. И поступил в институт.

Весил я в то время в районе восьмидесяти четырех килограммов и, понятное дело, на первых курсах не особенно поправлялся. Те, кто помнит небогатую жизнь советских студентов, не дадут соврать. Лишь в конце учебы я прибавил килограммов семь-восемь. Но я стал актером театра и кино и мог не только спеть песню, но и сыграть.

В 1981 году я женился во второй раз — на самой красивой девочке в институте. Все были удивлены, что она выбрала меня, причем познакомились-то мы тогда, когда я приехал поступать первый раз. Я провалился, а она, поступив, целый год меня ждала. И не то чтобы романов каких-то не заводила, даже не целовалась ни с кем, что в условиях студенческого общежития практически невозможно.

У Любы, кстати, тоже оказался не совсем покладистый характер, как мне поначалу представлялось. И я стал думать: мол, ладно, исправлю то или иное ее качество. Но прошло три года, пять, семь, двенадцать, а мне ничего сделать не удалось. На нашей серебряной свадьбе четыре года назад она сказала: «Двадцать пять лет взаимного непонимания».

Примерно так удав смотрит на кролика…

Меня вообще трудно понять. Машину я не вожу, на коньках не катаюсь, плавать не умею, в театры не хожу, книги читать не люблю. Разве что спорт не бросаю. И конечно, мыслительный процесс. Я думаю, размышляю, анализирую и очень многим людям после этого не верю. Вот ты рассказал мне про различные диеты, как их использовать, что можно мне с собой сделать. Тебе я верю, ты — человек моего поля, а диетологи — нет. С ними говоришь — и чувствуешь, что в глазах у них доллары светятся. И больше ничего.

Не так давно я наконец согласился лечь на обследование — с тем, чтобы мне дали какие-то рекомендации. Под Москвой на базе обычной больницы работают натуральные «пылесосы». Прожил я там два дня, обследований еще не проводили, но принесли счет на пятьдесят четыре тысячи рублей: за проживание и питание. Вот тебе и диетологи!

Мы люди уникальные. Нас не так уж и мало, но и не много. Обычных — гораздо больше. И у них немного другая жизнь. Приведу пример. Я был недавно на свадьбе. Жениху девятнадцать лет, а друзей у него — человек сорок. У меня, к примеру, было совсем не так. Я вырос в городе, где жизнь довольна тяжелая, — в Туле, рано уехал учиться в Ярославль, тоже непростой городок, а потом попал в Москву, где вообще никого не знал. И мне до сих пор непонятно, как люди сходятся, дружат, о чем-то все время разговаривают. Я — конкретный одиночка. Ты говоришь, слоник-одиночка? Нет, скорее волк. Прочитай мою фамилию справа налево, убрав «рычащее» «ры». Получается «волк».

Со временем, когда ты обосабливаешься, уходишь в свой эксклюзив, тебе уже не хочется напрягаться по поводу собственной полноты. Та обособленность, которую я чувствовал в самом начале жизни, в моем случае просто усугублялась. Все говорят: «Как же так, надо как-то устраиваться…» Я же, собственно, «устраиваться» не хотел. Слишком ко многому надо приспосабливаться, прогибаться, деформировать свою личность…

Моя обособленность приводит к тому, что, бывая в компаниях, я в большинстве случаев хочу быстро уйти, поскольку это или тупые и невежественные люди, или снобы. Так уж сложилось. Приведу яркий пример сноба. Есть известный многим Артемий Троицкий, который старше меня всего-то лет на пять. И я, зная, что он слушает много музыки, причем совершенно разной, иногда, между прочим, просто отвратительной, решил дать ему свой альбом, записанный в Америке. Просто как старшему товарищу. Он же мне сказал: «Меня кабак не интересует». При чем тут кабак, обычные песни на русском языке, русские песни, записанные в лучшей в мире студии, где писался, скажем, Майкл Джексон. Из наших, по-моему, только Гребенщиков с группой «Юритмикс» там записывался, и то уже давно. Троицкий не понял, что не я играю и пою кабацкую музыку, а ее поет вся наша страна.

Хоть сейчас на футбольное поле! И 170 кг не помешают!

Мне кажется, что относиться к людям нужно хотя бы так, как мы иногда относимся к животным. К тем, которые не могут ничего сказать, не могут попросить. Ко мне подходит молодой человек после концерта и говорит: «Сергей, я ваш кумир!» Что, мне его тыкать носом в то, что он неправильно выразился? Или просто сделать вид, что не заметил, поговорить, расписаться на фотографии… Поправлять ли мне тех, кто называет меня Димой — как Дмитрия Крылова. Зачем? Ну спутали люди меня с однофамильцем-телеведущим. Что же, их за это гнобить, что ли? Впрочем, мы все в большинстве своем относимся к людям хуже, чем к животным. Такая у нас жизнь сейчас.

Вообще-то я себе не нравлюсь. Вернее так: сам по себе, один я замечательный, просто красавчик. А вот во взаимодействии с другими людьми — с женой, с сыном — часто веду себя неправильно. Не всегда понимаю их, а они — меня. Но с другой стороны, у каждого человека, толстый он или нет, должны быть люди, которым он необходим. Он должен чувствовать этих людей, а они — его. У меня таких людей очень мало…

Вообще-то я думаю, надо идти туда, откуда пришел — в народ. Там никто не будет тебе говорить, полный ты или худой, не будет печалиться о диетах. Тетя Маша, которая тебя знала еще мальчиком, не станет думать о том, что ты не вписываешься в формат, в стандарты красоты. Здесь же все подчинено стандарту. Что девочки бедные с собой делают, чтобы быть похожими на моделей, которых показывают по телевизору! И во что они в итоге превращаются!

Внимательно смотреть на все, что происходит в мире, я привык с детства. Я всегда любил что-то анализировать, осмысливать. В зависимости от генокода мы берем от родителей какие-то качества — положительные либо отрицательные. Кстати, полнота, она ведь тоже может быть наследственной.

В юности мой папа был полным, потом похудел, а мама — наоборот. Папа передал мне возможность быть полным. Сам похудел, а я располнел. Мой сын же, в отличие от меня, в двенадцать лет отказался есть после шести вечера, и сейчас он — худой молодой человек. То есть, взял мамины качества, а не мои.

Мы — одного поля ягоды. Лето 2010 г.

В течение полутора лет после окончания института я был абсолютно невостребованным. Писал песни, ждал Любу с гастролей. А потом, 4 мая 1986 года, меня забрали в армию. Забрали утром, а вечером отпустили. Даже форму не успел надеть. Выяснилось, что я психически нездоров и имею «остаточные явления после поражения центральной нервной системы». Правда, вся страна, глядя на меня спустя несколько лет, этого совершенно не замечала… В 1987 году, приехав в Москву, я начал выступать. Это была своего рода игра: я представлялся публике таким советским макротуристом, который все знает и везде бывал. Я говорил: «Эти шорты я привез из Австралии». Действительно, у меня были шорты австралийского производства, невесть каким ветром занесенные в комиссионный магазин в Житомире. Их там никто не покупал, поскольку на Украине такой фасон (кстати, они даже больше походили на бриджи), размер (очень большой) и цвет (желтый в зеленую клетку) не пользовались популярностью. Купил я их за восемь рублей… Правда, нашлись люди, которые стали меня обвинять: мол, я выступаю в трусах. Даже выступления мои пытались из-за этого запрещать. Такая страна была…

Я вышел на московскую сцену с весом в сто десять килограммов, и основной набор веса пошел у меня в начале девяностых — сто двадцать, сто тридцать… Сколько сейчас, даже не знаю, потому что не взвешиваюсь и весов дома не имею.

Меня много раз спрашивали: «Не хотите похудеть?» Я отвечаю: «Не хочу!» И все, больше вопросов не было. Я считаю так: человек хочет похудеть в двух случаях — когда ему необходимо привлечь к себе внимание или когда у него начинаются нелады со здоровьем. Зачем мне худеть, когда я, несмотря на размеры, довольно подвижный, не задыхаюсь, выполняя какую-то работу. Мне пока не тяжело ходить, у меня не болят суставы, я даже продолжаю играть в футбол. Но ты прав, все это — не вечно. О здоровье думать надо, поэтому я к твоим рекомендациям и прислушиваюсь.

Мне часто говорят: «Сергей, не худейте! Мы вас такого любим!» Я понимаю, что люди скорее любят мой образ, который сложился у них, а не меня как такового. Будь я обычной комплекции, как сотни ребят, попавших на сцену в девяностые, а теперь мало кому известных, тоже не пользовался бы сегодня какой-то популярностью. Именно моя внешность — единственная и уникальная, не дает публике забыть, кто такой Сергей Крылов».

Сережа Крылов — неординарный и очень талантливый человек. Но чудо, что он со своими внешними данными смог стать звездой шоу-бизнеса и сыграть в ряде фильмов, в том числе и в главной роли. Эстрадный певец весом в сто килограммов с лишним на нашей сцене конца восьмидесятых годов был нонсенсом. Крылов абсолютно не вписывался в рамки, установленные Министерством культуры СССР. А ведь он целых четыре года выступал при советской власти и выделялся не столько содержанием песен, сколько неформальной внешностью. Редкий продюсер взялся бы тогда «раскручивать» Крылова. Смазливого мальчика или девочку, либо крутых рок-музыкантов — сколько угодно. Но толстого рыжего парня, совсем не похожего на секс-символа? Да еще с таким некомпанейским характером. Сережа с детства был особенным, не таким, как все. И на эстраде тоже остался сам по себе. Он говорит, что сейчас время артистов прошло, наступила эпоха продюсеров и аранжировщиков. Уже никого не волнует, умеет ли петь «новая звезда» на самом деле. И точно так же не волнует, кто и как придумывает для нее песни. Все будет так, как решил продюсер. А Крылов всегда решал за себя сам. После разговора со мной он задумался над «Лиепайской диетой». Может быть, впервые за всю свою жизнь. И я уверен, что если он решит, то через полгода мы увидим его совсем другим. Он еще покажет себя: и в похудении, и в творчестве, и в жизни…

Ремейк нашей фотографии 1992 г. Найдите 10 отличий!

Данный текст является ознакомительным фрагментом.