Флеминг и его пенициллин

Флеминг и его пенициллин

В летописях борьбы современной медицины с заразными болезнями имя франкфуртского профессора Пауля Эрлиха вписано золотыми буквами. Это был не просто врач, а один из великих мыслителей, открывший новую эру медицины — эру химиотерапии. В 1907 году он создал препарат для лечения страшнейшей и распространеннейшей в те времена болезни — сифилиса, который не только губил и уродовал больных, но и наносил вред грядущим поколениям.

Через год после открытия сальварсана Пауль Эрлих получил Нобелевскую премию вместе с великим русским ученым И. И. Мечниковым за исследования в области невосприимчивости человека к заразным болезням. Следовательно, Эрлих не был новичком в медицине. Открыв сальварсан, он надеялся, что человечество будет полностью избавлено от сифилиса, так как рассчитывал одним ударом, введением лекарственного вещества, полностью уничтожить возбудителей, произведя внутреннюю дезинфекцию организма. И хотя этот препарат, как впоследствии и многие другие, имел огромное значение, добиться полного уничтожения возбудителей болезни не удалось. Но открытие Пауля Эрлиха показало, что химические вещества способны это сделать. Так началась эпоха химиотерапии, борьбы с болезнетворными микроорганизмами с помощью химических веществ. Об этом следует упомянуть, прежде чем будет рассказано об Александре Флеминге, который, открыв пенициллин, начал эпоху антибиотиков.

Флеминги были вполне типичной шотландской семьей, но намного возвышавшейся над средним уровнем. Ибо иначе в ней не вырос бы Александр, а вместе с ним и другие деятельные члены семьи. Он был, разумеется, одаренным, даже очень одаренным человеком, хотя и не сразу нашел путь, по которому ему следовало пойти. Иначе по окончании школы он не поступил бы на службу в пароходное общество, а потом не отправился на войну против буров.

Когда Александр Флеминг возвратился в Лондон и снова поступил в контору, его старший брат Том, у которого он жил и который ценой больших трудов стал хорошим врачом, однажды сказал ему:

Дорогой Алекс, ты слишком способный человек, чтобы сидеть в конторе, где ты ничего не достигнешь. Принимайся-ка за изучение медицины.

Я подумаю об этом, — был ответ, краткий, но достаточный. После этого разговора Александр засел за книги, чтобы держать вступительный экзамен в одну из многих медицинских школ. Из всех кандидатов, явившихся для вступительных испытаний, он занял первое место. Ему тогда исполнился 21 год. Флеминг оказался действительно одаренным и прилежным человеком, хотя ему было немного поздно начинать учение. Он поступил в медицинскую школу Святой Марии. Собственно говоря, он выбрал эту школу из чисто спортивных соображений. У превосходного учителя и знаменитого бактериолога Райта, который там работал, был ассистент Фримен. Флеминг не думал о бактериологии. Он хотел стать хирургом. Но Фримен носился с мыслью о создании стрелкового клуба при клинике (спорт играл важную роль в жизни англичан), расспрашивал, нет ли в больнице хороших стрелков, и так познакомился с Флемингом

И вот Флеминг не только вступил в стрелковый кружок фримена, но и стал сотрудником лаборатории Райта, не предполагая, что будет здесь работать до конца своих дней. Выть может, и шотландское немногословие Уклонило его к тому, чтобы без споров принять предложение, в котором он вначале не видел ни преимуществ, ни недостатков. Он вообще был склонен уступать, если дело касалось решений, результат которых не был ясен.

Несомненно, некоторую роль сыграл спортивный клуб, и так же несомненно, что без спорта Флеминг бы никогда не сделался бактериологом и не открыл пенициллина. В той совокупности блужданий, из которых слагается Жизнь человека, именно так и бывает. Шел 1906 год, Флемингу было 25 лет.

И Алмроту Райту никогда не удалось бы выполнить свои важные бактериологические исследования, если бы у него не было блестящей врачебной практики, которая давала возможность содержать свою лабораторий и станцию для прививок.

Да, этот Райт Он старше Флеминга на двадцать лет, но это человек, который может воодушевить своего молодого сотрудника. Столь блестящими были его лекции, столько анекдотов связывалось с именем этого человека, отличавшегося своеобразием, которое могло поставить рекорд даже в Англии, стране оригиналов. При этом он глубоко мыслил.

Мы должны, — говорил он, — научиться судить об инфекционных болезнях на основании картины крови; мы еще не научились этому, но подождите…

Райт предложил прививку против тифа. Вначале к ней прибегали с колебаниями. В дальнейшем он основал при больнице Святой Марии станцию для прививок, где работал почти в течение полувека, царил и грозил раздавить своим мощным телом всякого, кто не соглашался подчиниться В драме «Врач на распутье» Бернард Шоу вывел старого скептика сэра Патрика, который спрашивает:

Что такое, черт побери, опсонин?

И доктор Риджен, в котором нетрудно узнать Райта, отвечает:

Опсонин есть вещество, которое должно подействовать на болезнетворные зародыши так, чтобы их могли сожрать белые кровяные тельца.

Райт предложил теорию опсонинов в крова, говорил он, должно возникать вещество, которое, так сказать, подготовляет бактерии к тому, чтобы белые кровяные тельца (фагоциты, как их назвал Мечников) могли их переварить, иными словами — уничтожить. Именно так Райт представлял себе происходящую в организме борьбу против бактерий, а следовательно, и болезни. Это была очень остроумная теория, и благодаря ей и другим работам в области бактериологии Райт стал знаменит.

Теория Райта была, можно сказать, дополнением учения о фагоцитах, предложенного Ильей Мечниковым. Мечников родился в 1845 году в Харьковской губернии и долгое время работал в Одессе. Вначале: он занимался зоологией, а впоследствии патологией. Изучая пищеварение у низших животных, он исследовал личинки морских звезд, отличающиеся большой прозрачностью. Он вводил им внутрь немного краски кармина и наблюдал, как туда переходили клетки из других частей зародыша морской звезды, Как они выпускали отростки и обхватывали частички краски, чтобы поглотить и растворить. Мечников назвал эти клетки фагоцитами. Его мысли тотчас же повели его дальше. Он усмотрел в деятельности этих клеток особый механизм, которым уничтожаются проникшие в организм бактерии. Так зародилась теория иммунитета (невосприимчивости). Описанные процессы сделали для него понятным все, что происходит в организме, защищающемся от инфекционной болезни. Это стало ему ясно после размышлений в течение нескольких часов, причем отправной точкой был опыт с кармином.

«В одно мгновение, — писал Мечников в своем дневнике, — я стал патологом. Я почувствовал, что эта идея содержала в себе нечто покоряющее; это взволновало меня настолько, что я должен был ходить по комнате взад и вперед, чтобы собраться с мыслями. Я говорил себе: если моя теория правильна, то инородное тело, например осколок, попавший в организм зародыша, должно быть тотчас же окружено блуждающими клетками. Это подтвердило бы справедливость моего взгляда». Впоследствии Мечников, работая в Париже у Пастера, относившегося к его исследованиям с большим пониманием, изучал фагоцитоз в течение нескольких лет и сделал об этом много отличных докладов. Он был блестящим оратором и умел привлекать учеников.

Среди учеников Мечникова особого упоминания заслуживает Иван Савченко (1862–1932), один из его самых преданных сотрудников. Это был блестящий иммунолог. Он учился в Киевском университете и в 1895 году начал работать в Пастеровском институте под руководством Мечникова. Впоследствии Савченко основал бактериологический институт в Казани и был его директором. В 1920 году он переехал в Краснодар, где также создал бактериологический институт. Савченко принадлежит более ста научных трудов. Работая в Париже у Мечникова, ученый ознакомился с его опытами над холерными вибрионами, в том числе и с опытами, проведенными Мечниковым на самом себе. Помощники Мечникова глотали холерные вибрионы, чтобы подтвердить правильность его теории, согласно которой инфекцию можно предотвратить, если человек примет вакцину. Савченко был первым, кто проглотил эту «энтеровакцину» и открыл способ вакцинации через рот. Он также был первом исследователем, кто, продолжая разрабатывать учение Мечникова о фагоцитах, интересовался работами, которые Райт выполнял для подтверждения своей теории опсонинов.

Сейчас учение об опсонинах уже не играет никакой роли. Оно было лишь переходной главой в наших представлениях об иммунитете. Заняло подобающее место в истории бактериологии и учение Мечникова о фагоцитозе, в свое время встретившее сильные возражения главным образом со стороны немецких исследователей (Беринг и другие). Фагоцитоз, несомненно, наблюдается, но не всегда оказывается действенным и способным обеспечить достаточную защиту, когда возбудители болезни проникли в организм. Иначе инфекционных болезней вообще не было бы. Вопрос о том, почему фагоциты в одних случаях оказываются действенными, а в других — остаются бессильными, еще требует изучения. Райт и Савченко полагали, что учение об опсонинах ответило на этот вопрос; в свое время их сообщения исследователи встречали с большим интересом. Имена Райта и Савченко не забыты и сегодня.

Итак, теория опсонинов была небольшой главой, но ее автор, Райт, — выдающийся человек. Он был блестящий оратор и рассказчик, исследователь с фантазией, между тем как Флеминг — гениальный молчальник.

Флеминг обладал железным здоровьем и огромной волей. Никому другому не под силу было бы в течение всего дня вести вольных в больнице, а по вечерам заниматься научной работой, которая часто затягивалась далеко за полночь. А на какие средства должен он был существовать? Ведь и в Англии наука не давала средств на жизнь. Райт недаром говаривал, что наукой следует заниматься из идеальных побуждений. К счастью, в 1909 году в Лондон приехал Пауль Эрлих, который был в дружеских отношениях с Райтом, и молодой Флеминг понравился ему. Эрлих дал ему ампулы с желтым порошком сальварсана и обучил применению этого препарата. Флеминг стал в Англии первым врачом, получившим сальварсан. В аптеках его еще долгое время не было.

Когда началась первая мировая война, Райта назначили заведующим бактериологической лабораторией в Булони. Флеминг, получивший чин старшего лейтенанта, выехал туда вместе с ним. В 1914 году военные врачи столкнулись с совершенно новыми проблемами. Предложенные Райтом предохранительные противотифозные прививки вполне себя оправдали: бесчисленное множество солдат благодаря этим прививкам не заболело брюшным тифом. Но многие врачи никогда не видели ни сыпного тифа, ни холеры, ни оспы, не видели они и огнестрельных рваных ран, содержавших обрывки одежды, землю, грязь и миллиарды бактерий. Бактерии размножались в ранах и вызывали нередко газовую гангрену, уносившую много человеческих жизней. Иодоформенная марля, которую они закладывали в такие раны, и карболовая вода, которой они их опрыскивали, — вот все, что имели врачи. Флеминг всегда говорил, что карболовая вода только вредит и надо придумать нечто другое. Райт разделял его убеждение; он твердил о необходимости усилить защитные средства организма, о необходимости побудить его посылать в инфицированные участки больше фагоцитов, белых кровяных шариков, чему, по мнению Райта, способствовали предложенные им впрыскивания. До известной степени это соответствовало действительности, но оказывалось недостаточно, и Флеминг всегда вспоминал Пауля Эрлиха и сальварсан, способный уничтожать страшных врагов человека — спирохеты и тем самым ужасный сифилис.

Война окончилась, однако ни Флеминг, ни Райт, ни кто бы то ни было другой не созвали ничего существенного для борьбы с инфекциями.

Флеминг все же нашел на этой войне нечто другое жену Когда он однажды заговорил о своей жене в кругу врачей, никто не принял этого всерьез. Флеминг и жена — этому никто не мог поверить. И в самом деле, лишь после окончания войны все убедились, что он действительно женат. Его жена была дочерью крупного ирландского землевладельца и, как и ее сестры, во время войны стала медицинской сестрой Энергичная и деятельная, с твердой верой в себя, она, несомненно, быстро оценила достоинства и способности Флеминга и, возможно, сказала ему:

— Знаете, Алекс, я думаю, нам следует пожениться. Вы так непохожи на меня, что мы должны подойти друг к другу — Только так это могло произойти, ведь он никогда не заставил бы себя заговорить первым.