ОСТОРОЖНО — НАПЕРСТЯНКА!

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

ОСТОРОЖНО — НАПЕРСТЯНКА!

Наперстянка в руках терапевта то же, что скальпель в руках хирурга.

Эденс

Пожалуи, нет другого такого лекарственного растения, о действии которого на организм были бы высказаны столь противоречивые мнения.

Есть сообщения, что наперстянка — Digitalis (семейство норичниковые — Scrophulariaceae) числится в ряду лекарственных растений не менее 4 тыс. лет. Но более достоверные сведения датируются V в. н. э. История этого лекарственного растения, а также медикаментов, созданных на его основе, полна многочисленными дискуссиями: то его превозносили и широко применяли, то ругали и вычеркивали из реестра лекарственных средств. Сейчас препараты наперстянки входят во все фармакопеи мира, и все-таки единого взгляда на характер этого коварного и в то же время замечательного лекарства нет.

Наперстянку (ее ввел, наименовав дигиталисом, в немецкие травники немецкий медик Фокс) более широко применяли на Британских островах, где ее называли лисьей перчаткой. Оба названия — и русское, и латинское — связаны с формой цветка («диги-тус» по-латыни — палец).

В середине XVIII в. интерес к наперстянке возрос, ею стали пользоваться довольно широко, что снова привело к разочарованию: было выявлено много неблагоприятных случаев при ее применении.

Вдумчиво отнесся к этому растению английский врач У. Уизеринг, изложивший результаты своих десятилетних наблюдений над его действием на организм человека Королевскому обществу в 1785 г. В его сообщении есть замечательные слова, не утратившие значения и в наши дни: «…чем больше я удостоверялся в могучей целебной силе этого растения, тем очевиднее для меня была необходимость соблюдать крайнюю осторожность в дозировке… Рассуждая по аналогии с морским луком, чье действие на почки сильнее всего тогда, когда одновременно возбуждается тошнота, я пытался добиться того же с наперстянкой… Дальнейший опыт убедил меня, что мочегонное действие наперстянки отнюдь не соответствует степени возбуждаемой тошноты, хотя последняя часто сопровождается выделением мочи, она вовсе не способствует ему, а скорее вызвана неразумной дозой».

Интерес к наперстянке после сообщения Уизеринга снова возрос — и снова ненадолго. Такие авторитеты медицинского мира, как лейб-медик Наполеона Ж. Н. Корви-зар и его ученик Р. Т. Лаэннек вовсе отказались от нее.

В один из счастливых для наперстянки периодов, в 1730 г., ее стали культивировать как лекарственное растение и в России под Полтавой в Лубнах, но тоже временно.

Интересно мнение об этом лекарственном растении С. П. Боткина, основателя крупнейшей школы русских клиницистов: «Почему существовало и до сих пор существует такое разногласие при показаниях к употреблению наперстянки? С одной стороны, разница в индивидуальной восприимчивости отдельных субъектов при различных патологических состояниях; с другой — совершенно противоположный эффект на силу сердца при различных видах замедления и учащения его сокращений под влиянием различной величины доз этого средства составляли и составляют достаточную причину разноречия практических врачей при назначении одного из самых драгоценных средств, какими обладает терапия, тем более что опыты над животными, приводящие также к самым различным результатам, смотря по дозе и индивидууму, со своей стороны весьма много способствовали поддержанию заблуждений в этом вопросе».

Действие наперстянки изучалось на самых различных объектах: парамециях, дафниях, гидрах, головастиках, лягушках, рыбах, голубях, мышах, морских свинках, кошках, собаках и даже растениях. Чувствительность разных животных была неодинаковой. Да и в самом растении определились некоторые капризы: например, в экземплярах, выросших в тени, содержание активных начал значительно ниже, чем в произраставших на солнце; в листьях, собранных до восхода солнца, мало гликозидов.

Дело усложнялось тем, что изучить сложный состав растения оказалось непросто. Несколько раз поднималось ложное ликование по поводу обнаружения основного действующего начала наперстянки. Длительно, но незаконно этой репутацией пользовался дигиталин. Нет установившегося мнения по поводу некоторых его составных частей: какие из них считать балластными, а какие — физиологически активными.

Долгое время использовали только один вид — наперстянку пурпурную (Digitalis purpurea L.), позже стали применять также крупноцветную, шерстистую и ржавую (D. grandiflora Mill., D. lanata Ehrh, D. fer-ruginea). Последняя занесена в Красную книгу.

Сегодня препараты наперстянки относятся к группе десяти наиболее употребляемых сердечных средств, несмотря на то что их использование затруднено из-за незначительного интервала между эффективной и токсической дозами. Споры о целебных свойствах наперстянки продолжаются.

В июне 1982 г. в Москве состоялся специальный симпозиум, посвященный дигиталисной терапии. Журнал «Терапевтический архив» (1982.— № 8, с. 153) дает такой комментарий: «В целом симпозиум «Повторная оценка дигиталиса» показал, что несмотря на почти двухсотлетнюю практику применения дигиталисовых препаратов многие стороны стратегии и тактики лечения сердечными гликозидами остаются недостаточно изученными. Многое еще требует тщательного анализа…

Необходимы дальнейшие экспериментальные и клинические исследования этой весьма эффективной и все еще остающейся «загадочной» группы сердечных гликозидов».

Представители нового терапевтического направления — гомеопатии, и прежде всего Ганеман, также не сразу прониклись интересом к наперстянке, потому что даже испытания ее в относительно небольших дозах давали противоречивые сведения. Очевидно, за счет значительного расхождения чувствительности людей к этому лекарственному веществу. (Так, в последнее время выяснено, что люди преклонного возраста и мужчины более чувствительны к наперстянке).

Недооценка вариантов чувствительности у разных людей к лекарственным веществам может вести не только к неудачному лечению, но и к более трагическим событиям. Как иллюстрацию мне хочется привести маленькую историю, почерпнутую из сборника речей судебных ораторов Франции XIX в. В одном из судебных дел обвиняемым фигурирует врач-гомеопат. Доктору медицины Поммере инкриминировалось отравление тещи Серафимы Дебюзи и бывшей любовницы Юлии Пов. Обвинение базировалось на том, что он мог быть заинтересован в смерти этих женщин и что у него в квартире были найдены ядовитые вещества.

Защитник Поммере привел веские доказательства в пользу подзащитного, вследствие чего вердиктом присяжных последний был оправдан по обвинению в убийстве тещи, но признан безусловно виновным в отравлении любовницы. Роковым для врача стало заключение медицинской экспертизы, утверждавшей, что госпожа Пов умерла отравленной и что весьма вероятная причина смерти — дигиталин. А среди ядов, хранившихся в доме обвиняемого, дигиталин был обнаружен. И хотя прямых доказательств, что лицом, давшим Пов дигиталин, был Поммере, не было, суд приговорил его к смертной казни.

Дигиталин в ту пору считали главным действующим началом наперстянки, а описание страданий погибшей было похоже на отравление им: тошнота, неукротимая рвота, коликообразные боли в животе, понос, одышка, озноб, цианоз.

Профессиональное чутье вело адвоката по логичному пути: его интересовало состояние здоровья умершей до трагических событий, и он выясняет некоторые важные обстоятельства из показаний свидетелей. «Молодая женщина… страдала сердцебиением… Сердце замирало так, что она едва переводила дух». Чем же ее лечили? В период с 13 июля по 16 ноября среди прочих мы находим следующие рекомендации: питье с некоторым количеством дигиталина и спиртовой настойкой наперстянки; водный раствор наперстянки с указанием, как его приготовить (24 часа продержать свежий лист наперстянки в графине свежей холодной воды, принимая каждый раз по чашке, выпить раствор в продолжение следующего дня. В область сердца утром и вечером, употребляя каждый раз по 20 г, втирать спиртовую настойку той же травы).

Но от лечения больной не становилось лучше, и в период, более близкий по времени к трагическому финалу, судя по ее внешности, можно предположить хроническую дигиталисную интоксикацию: за несколько дней до того она страдала очень сильным сердцебиением; говорила также о болях в желудке и о том, что в течение 48 часов не вставала с постели; бросалось в глаза возбужденное состояние и багровый цвет губ.

Видимо, врачи, столь щедро прописывавшие своей пациентке дигиталис, не были знакомы с коварством этого сильнодействующего препарата и не учитывали ни кумуляции, ни возможности повышенной к нему чувствительности отдельных людей. Лекарство могло способствовать хроническому отравлению, приведшему больную 17 ноября 1863 года к смерти. А дигиталин из запасов доктора Поммере мог быть ни при чем.

Гомеопатический препарат дигиталис приготовляют из листьев наперстянки пурпурной, собранных до цветения растения. Малые дозы обеспечивают безопасность его применения, а кроме того, делают возможным более широкое использование. При изучении действия на организм и создании лекарственного патогенеза учитывают всю симптоматику, вызываемую лекарством. Вот почему английский врач-гомеопат Р. Юз еще в 70-е годы прошлого века писал, что дигиталис оказывает значительно более широкое влияние; утилизируя его, гомеопатическая терапия успела оказать немало услуг страждущему человечеству. Тогда же в своих лекциях он уже указывал, что под влиянием дигиталиса зрение подвергается замечательному влиянию: окраска предметов изменяется — они кажутся синими, желтыми или зелеными, все лица предстают смертельно бледными. Кстати, вспомним интересный пример. В последние годы жизни Ван Гог явно предпочитал желто-зеленый колорит в своих работах. Это расценивали как прихоть художника, который вправе изображать мир в наиболее эффектном с его точки зрения виде. Несколько портретов его лечащего врача того времени написаны в тех же тонах. В углу многих полотен — желтый цветок наперстянки. Эта маленькая деталь, видимо, и натолкнула кого-то на раздумья над цветовой тональностью полотен Ван Гога. Ведь у произрастающей в Европе наперстянки, которую использовали в то время, цветы темно-красные. Сама причина изображения растения крылась в том, что оно было постоянным лекарством художника в последние два года его жизни. Так что вполне естественно было заподозрить: колорит тех лет картин Ван Гога — не случайность или фантазия, а следствие побочного действия дигиталиса. Узнав об этом, я подумала, что если бы лечащий врач художника знал об этом и снизил дозу препарата, то к его пациенту вернулось бы нормальное зрение. А может быть, передозировка дигиталиса сказывалась и на работе других органов и систем.

А вот мерцают грязно-желтые мазки ламп биллиардной

И он сам с корявой трубкой и воспаленными безумными глазами.

И колченогий стул с огарком тающей, как жизнь, свечи…

(Дж. Паттерсон. Палитра Ван Гога)