ЧЕЛОВЕК С ЗАСЛУГАМИ

ЧЕЛОВЕК С ЗАСЛУГАМИ

— Доктор! За что я кровь проливал? — ударяя себя в грудь и всхлипывая, говорил больной Лунин. — Вот, смотрите…

Он распахнул халат, и я увидела богатырскую волосатую грудь, на которой не сразу можно было заметить старый небольшой шрам.

— Вот. Имею ранение, три раза контужен, два раза засыпан землей. Всю войну прошел… А что заслужил? Хожу тяжело больной, раздет, разут, никто внимания не оказывает… Обидно, товарищ доктор…

И Лунин так сильно ударил себя по груди, что я услышала глухой звук.

— Но вы физически еще крепки.

— Какое там крепок! После каждого припадка по два дня без движения валяюсь.

— Вы помните, как проходит у вас припадок?

— Ничего не помню, хоть убейте! Вот разбил голову и не помню, когда…

И Лунин, действительно, показал мне свежий кровоподтек на голове.

— А после того как вышли из госпиталя, работали?

— Нет… С 1942 года усилились припадки, и мне уже больше не давали работать… Врачи исковеркали всю мою жизнь… не допускали к работе…

Я смотрела на Лунина. Лицо его было полное, с нездоровой алкогольной одутловатостью, но выражение его было простое, доверчивое. Когда он улыбался, это лицо казалось почти симпатичным. Но громкие шаблонные фразы Лунина о его достоинствах и заслугах, битье в грудь, сразу вызвало во мне недоверие. Из рассказа Лунина о его жизни, а также из истории болезни я узнала, что он, работая бухгалтером, часто выпивал. Выпивки требовали денег. Однажды Лунин попался в «неправильном выписывании зарплаты», в мошенничестве. Судили. Защитник сказал речь, в которой указал на хорошее прошлое Лунина и его молодость, «а молодость требует снисхождения». Суд ограничился направлением его на исправительно-трудовые работы.

Теперь Лунин пил уже систематически и давно не числился хорошим работником. Стал ленив, отошел от коллектива, проводил досуг среди собутыльников.

В 1941 году был мобилизован. Контузия воздушной волной от разорвавшегося снаряда вскоре привела его в госпиталь. Через несколько месяцев Лунин совершенно оправился от болезни. Но в Красную Армию не вернулся, продолжал выпивать и пошел по учреждениям требовать «компенсации за раны и контузии» и особого внимания ввиду каких-то мифических воинских заслуг и выдуманного нервного заболевания. Когда ему отказали в курортном лечении, он в пенсионном отделе упал на пол в диком истерическом припадке. Малодушные врачи направили его на лечение в нервную клинику, затем в санаторий. А там все пошло, как хотелось Лунину. Когда нужно было чего-нибудь добиться, он падал в неистовом припадке. Так ему удалось получить материальные блага и пенсию, которыми он пользовался десять лет.

Наблюдая Лунина, я все больше и больше проникалась к нему недоверием. Он заметил это и решил действовать иначе. В разговоре со мной Лунин взял иронический и дерзкий тон. Когда я однажды спросила, почему он, физически здоровый человек, не работает и злоупотребляет алкоголем, Лунин побагровел.

— Вы всегда так разговариваете?

— Всегда…

— Вы психиатр? — ядовито улыбнулся Лунин.

— Да.

— Так какого чорта вы смеете так разговаривать с психически больным? Я не отвечаю за свои поступки…

— Вы ответственны за свои поступки! — убежденно сказала я.

Он яростно хлопнул дверью и выбежал в коридор.

— Имейте в виду, я напишу на вас, куда следует, — кричал он.

В палате Лунин разбил тумбочку, разорвал на себе больничную рубашку и с грубой бранью выгнал медицинскую сестру. Меня он долго обливал потоком ругани.

— Если вы будете продолжать безобразничать, то мы завтра вас выпишем и сообщим о вашем хулиганстве в райсобес, — сказала я.

— Это о психически больном человеке? Пишите! Я тоже напишу, тогда попомните.

Утром Лунин рыдал, каялся, все взваливал на «болезнь». Слабым, больным голосом, не забывая подчеркивать свои «заслуги» на войне, Лунин с кажущейся искренностью отвечал на вопросы.

— Скажите, почему ваша жизнь заполнена заботами о получении пособий, льгот, путевок в санаторий, тогда как вы могли бы жить нормальной, трудовой жизнью, как все советские люди?

— Но мне не дают работать, — трагически сказал Лунин, — каждый раз вы, врачи, снимаете меня с работы…

— Значит, вы так ведете себя, что вас приходится изолировать от общества…

— Вы намекаете, что я — симулянт? Я… бывший доброволец… симулянт? — Лунин побагровел и, рухнув на пол, забился в припадке, который ничего общего не имел с эпилепсией.

Так иногда падают и бьются капризные, испорченные воспитанием дети.

— Не держите! — сказала я персоналу и сбежавшимся больным.

На следующий день Лунин злой и подавленный вошел ко мне.

— Зачем вы доводите себя до припадка?

— А разве у меня был припадок?

— Да.

— Ничего не помню, хоть убейте! Вот, только ушиб на голове…

Уходя после беседы в палату, Лунин сказал:

— Вы поступили со мной не как врач. Вы бросили меня без всякой помощи во время припадка.

— Значит, вы помните, как он проходил у вас?

— Нет… Мне сказали, — ответил он и мрачный вышел из кабинета.

Он ошибался, думая, что я его считаю симулянтом. Он был не совсем здоровый человек, усиливавший легкие нервные симптомы бывшей контузии. Лунин усиливал их искусственно, преувеличивал свою болезнь с целью вымогательства пособий и прочих благ. Таких людей мы называем агравантами. Аграванты бывают другого рода, так сказать, и бескорыстные. Они усиливают свое болезненное состояние, так как получают психическое удовлетворение от того, что их считают тяжело больными, а это еще больше утверждает их в избранной позиции и в конце концов действительно усиливает болезнь.

Две недели Лунин вел со мной напряженную борьбу.

На врачебной комиссии, где председательствовал старый опытный врач, Лунин опять перечислил все свои заслуги и как бы невзначай сказал:

— Я инвалид третьей группы, думаю хлопотать о персональной пенсии. Как вы думаете, товарищ профессор, буду я когда-нибудь жить, как все? Измучился без работы. Товарищи работают, устроили свою жизнь, а я…

— Вы пьете и впустую прожигаете свою жизнь; от этого и здоровье ухудшается…

— Что вы, доктор… Разве я алкоголик? Посмотрите на других… Только и выпью, что сто граммов для аппетита.

Председатель на этот раз ничего не ответил и, пообещав дать заключение, вполне соответствующее просьбе Лунина, написал:

«В целях правильного трудового жизненного устройства гражданину Лунину группу инвалидности снять. Лунин душевной болезнью не страдает, а является нервно-неустойчивой личностью со склонностью к алкоголизму».

В день выписки Лунин еще раз потряс окружающих бурным припадком. Разбитый, перевязанный, грозя убить меня первым предметом, какой ему попадет в руки, уходя, кричал:

— Не думайте! Это издевательство над больным вам даром не пройдет.

Не знаю, как потекла жизнь «человека с заслугами». Однако многие «Лунины» уже на трудовом пути и это заставили их сделать наши советские люди.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.