«АПОЛЛОН»
«АПОЛЛОН»
Воздух был прозрачен, насыщен морской влагой и ароматом магнолий. Вдоль берега торжественно, как колонны, стояли пальмы. Томило одно желание — броситься в море и плыть… Не раздумывая, я так и сделала.
«Вот оно, счастье!» — думала я, вглядываясь в прозрачный хаос зеленых водорослей и камней морского дна.
Выжав мокрые косы, я оделась и по узкой тропинке направилась в гору, к санаторию. На повороте высокого берега показался мужчина в белых брюках и голубой тенниске. Он закурил папиросу, с наслаждением втянул струю дыма и залюбовался морской далью.
«Греческий бог Аполлон сошел на землю», — решила я. Рельефность мышц незнакомца свидетельствовала о большой физической силе, а белокурая голова с высоким лбом и орлиным профилем четким силуэтом выделялась на фоне голубого неба.
При моем приближении мужчина сразу перестал курить и бросил папиросу.
«Удивительно вежливый человек», — подумала я.
Тропинка была узкой, и разойтись на ней не представлялось возможным. Когда мы оказались друг от друга на расстоянии нескольких шагов, мужчина улыбнулся и сказал:
— Нам предстоит решить проблему козлов из сказки, то есть заставить вернуться вас или мне пойти вместе с вами. Преимущество на вашей стороне…
Мы рассмеялись и стали подниматься в гору.
«Аполлон» оказался музыкантом симфонического оркестра и назвал себя Иваном Даниловичем Галущаком. Он рассказал, что приехал в Крым к больной сестре, просил навестить «ридну хату» и обещал познакомить с невестой.
Охотно приняв предложение «побывать в гостях», я рассталась с милым, словоохотливым собеседником. Спустя неделю я сдержала свое обещание.
Маленький белый домик с уютной солнечной верандой, утопающий в кустах розовых душистых олеандров, показался мне зеленым островком.
Встретила меня худощавая светловолосая женщина с приветливым бледным лицом. У нее был такой же высокий лоб, «породистый» с горбинкой нос, как у брата, добрые серые глаза и очень бледные губы. Внешнее сходство дополнялось схожестью характеров. Несмотря на болезненное состояние, Мария Даниловна была гостеприимна, смешлива и разговорчива. От нее я узнала, что брат и сестра рано потеряли родителей. Старшая Мария заменила Ивану мать. И говорила она о нем, как мать о родном сыне. Мне стало известно, что Иван лауреат и такой «каких билый свит не бачил». Лучше Ивана «никто в билом свите не играл». Не было на белом свете, по мнению сестры, человека добрее и лучше брата. Под секретом в первую же встречу Мария Даниловна сообщила:
— Половину премии Иван отдал государству на оборону страны, а на другую купил домик на море и подарил мне для поправки здоровья. Только, бога ради, Ивану не сказывайте… Страсть не любит похвальбы…
Скоро пришел и сам лауреат. Он долго водил меня по саду и с увлечением пояснял особенности каждого растения. До него я и не подозревала, что жизнь растений так интересна.
Уже два года бездетная вдова Мария Даниловна вела здесь свое цветущее хозяйство и справлялась с ним так хорошо, словно прожила здесь целую жизнь.
Скоро пришла невеста «Аполлона». Маленькая миловидная брюнетка вначале не произвела на меня никакого впечатления. Однако уже через час я была уверена, что более очаровательного существа никогда не встречала.
Аня была настоящей лучезарной чеховской Аней из «Вишневого сада». Особенно чудесны были ее голубые глаза с темной каемкой ресниц. Прямые волосы были закручены в тугой узел, и чистый голос звенел, как у ребенка. Светлы и полны радостных надежд были анины мечты. Работая и помогая больной матери, Аня училась в заочном отделении педагогического института и мечтала стать сельской учительницей. Казалось, что жизнь ее будет очень счастливой, и я чистосердечно этому радовалась.
После дружеской беседы меня принялись угощать.
Кроме ароматного украинского борща, мне пришлось одолеть кусок утки с гречневой кашей, вареники со сметаной, медовые пампушки и много других яств. Когда хозяйка дома приносила все новые и новые кушанья, Аня, заливаясь серебристым смехом, отказывалась, а потом, «откушав», восторгалась и съедала все до конца.
«Аполлон» налил гостям виноградного вина, а себе чарку водки и залпом ее выпил.
— Смотрите!.. — удивилась Аня, — и не поморщился!
«Аполлон» не только не поморщился, но стремительно выпил еще и сказал:
— Древние греки и те никогда не обедали без вина, ну, а нам и подавно можно.
— Греки вино разбавляли водой… — вставила Аня и звонко засмеялась.
— А мы без воды… это здоровью куда полезнее.
«Аполлон» поспешил выпить третью чарку и затем произнес речь, в которой опроверг «вред алкоголя».
— Я ежедневно перед обедом выпиваю одну рюмку водки и со мной, как видите, ничего дурного не происходит…
— Ты выпил сегодня три… — засмеялась Аня.
— За тебя, Анюточка, я выпью и четвертую…
«Аполлон» потянулся к графину, но в это время сестра вступила в права хозяйки и, завладев сосудом, скрыла его на подоконнике за занавеской с красными петушками.
Нельзя было более наглядно подтвердить мнение, что алкоголь не приносит вреда здоровью, тем более что защитник этой теории имел такой цветущий, здоровый вид. Все же я привела из истории примеры того, как губили свои таланты и здоровье пьющие…
Вскоре мне предстояло уехать из Крыма. Мой отъезд «Аполлон» отметил «мускатом» и «горилкой». Снова в той же компании мы сидели в маленьком солнечном домике. От второй рюмки вина я и Аня отказались. «Аполлон», выпив «вторую чарку горилки», взял скрипку и начал играть.
Ароматный теплый вечер, шум моря и дивные звуки скрипки — все слилось в одну прекрасную симфонию счастья. Я забыла, что вокруг люди… В заходящих лучах солнца глаза Ани искрились теплыми огоньками. А Мария Даниловна притихла, побледнела, сидя в глубокой задумчивости.
— Где мы? Что произошло? — опомнилась я, когда замерли последние звуки скрипки.
«Аполлон» уже положил на стол свой инструмент и вытер платком лоб.
Скромная Аня вдруг рванулась к нему. Забыв о нас, о целом свете, она обняла его и прижалась головой к его широкой груди. Последний луч солнца золотом сверкнул в ее волосах. Талант скрипача был беспределен, как море. Слова казались лишними. Я пожала его большую теплую ладонь.
— Ну, как с таким братом не выздороветь? Как свадьбу не сыграть? — говорила Мария Даниловна с порозовевшим от лихорадочного румянца лицом и собирала вечерний чай.
Прощаясь со мной в этот вечер, «Аполлон» тихо спросил меня о невесте и, не выдержав, признался, что любит ее и счастлив.
На следующий день я покинула благодатный берег Крыма.
Мы обещали писать друг другу, но за множеством дел и забот так и не собрались.
Спустя несколько лет на бульваре Москвы я встретила Аню с трехлетним ребенком. Она радушно меня обняла и начала рассказывать все, что произошло с момента нашей разлуки — о ее замужестве с «Аполлоном», о ребенке, о счастье… Вдруг искорки, вспыхнувшие в голубых глазах Ани, померкли, и она замолчала. Мы прошли с ней в отдаленный уголок бульвара и присели на скамью.
Теперь я увидела, как Аня исхудала, побледнела и, видимо, что-то хочет, но не решается мне сказать.
— А Мария умерла, — сказала она вдруг и, как ребенок, всхлипнула.
Ее маленькая дочка прижалась к ней и тоже всхлипнула…
— Иди, Нина, поиграй!.. Я нарочно… — сказала она, проглотив слезу.
Дочь вяло играла в песке, а мать говорила:
— Не то… не то… я говорю… я о нем вам сказать хочу… Поженились мы… Такое счастье было! Он играл, в театре все рукоплескали, а я… Я хотела кричать: он мой! Только мой! Не крикнула я… Заплакала от счастья… А сейчас ведь он гибнет!
— Болен?!
— Нет, пьет…
И Аня с горечью рассказала мне, как постепенно, начав с рюмки вина перед обедом, «Аполлон» стал пить по вечерам, а затем и опохмеляться. Особенно запил он после смерти Марии Даниловны.
— На нервной почве, — говорила Аня, — у мужа появилась дрожь в руках: пальцы не попадали на струны, он обливался потом, не владел струнами… Пришлось ему оставить симфонический оркестр… Теперь играет на кларнете в духовом…
Аня радушно звала меня зайти к ним. Я пообещала, да так и не зашла. Помешал отъезд в командировку…
Прошло еще несколько лет. Я была на дежурстве в психиатрической больнице.
— Ну, доктор, нового гренадера привезли! — посмеиваясь, сказал фельдшер. — В ванной чуть всех не раскидал. Силища богатырская. С великим трудом и утихомирили…
— Больной принял ванну?
— Да.
— Приведите…
— Можно.
В дверях ванной комнаты показался широкоплечий мужчина. Он шел, пошатываясь, прислушиваясь, и, видимо, под влиянием страха сделал несколько шагов назад. Затем остановился и, подкравшись, что-то поймал на стене. В полусвете трудно было разглядеть его лицо, но фигура показалась мне знакомой. Орлиный, тонкий профиль воскресил в памяти образ «Аполлона».
От телефонного звонка он сильно вздрогнул. Руки его заметно дрожали. Не здороваясь, он грузно сел в кресло и хрипловатым голосом сказал:
— Выпить бы…
— Воды?
— Водочки…
Заискивающее хихиканье резнуло слух.
Повидимому, мой старый знакомый меня не узнал, но он понимал, что перед ним врач.
— А где ваша жена? — спросила я.
— В родильном доме… Сынка ожидаю… — радушно ответил он.
Когда-то красивое лицо «Аполлона» теперь побурело, стало землистым. За отечными вспухшими веками почти не было видно глаз. Он постарел, обрюзг. Капли пота стекали с высокого бледного лба.
Медицинская сестра поднесла ему стопочку бехтеревской микстуры, уверяя, что это водка.
Не замедлив, он выпил и, видимо, не поняв вкуса, крякнул и попросил закусить. Санитар дал ему бутерброд; «Аполлон» ел и, довольный угощением, шутил и даже пробовал рассказать не совсем приличный анекдот. Не досказав анекдота, к чему-то прислушался и, погрозив в пустой угол пальцем, съежился.
— Вам холодно? — спросила я.
— Да, морозит как будто…
Запах алкогольного перегара пахнул мне в лицо. Дрожащими руками больной неправильно застегнул халат. Ему не сиделось. Внезапно зрачки его расширились от ужаса. Он шарахнулся в сторону, но, очевидно, под влиянием принятого лекарства он вскоре снова немного успокоился, и я смогла приступить к обследованию моего нового пациента.
Больной не мог назвать района Москвы где находился. Не знал числа и месяца. Отвечал на вопросы охотно, но был тревожен, часто оглядывался. Сознавал свою вину перед женой. Один раз, вспомнив о ней, всплакнул. Во время разговора несколько раз сердился за то, что никак не мог сосредоточить внимания на заданном мной вопросе. Пощупав пульс больного, я отметила сердечную слабость и назначила ему сердечные капли. К вечеру температура у больного поднялась, тревога и напряжение усилились настолько, что его пришлось перевести в беспокойное отделение. К утру состояние ухудшилось, он то вскакивал и со страху порывался куда-то бежать, то с беспокойством заглядывал под кровать, ловил что-то на своей одежде или испуганно и виновато прислушивался к бранным словам, которые якобы «доносились» с разных сторон. Повышенная температура и беспокойное состояние держались несколько дней. Это была так называемая белая горячка.
Надо было быстрее начать серьезное лечение. Больного тщательно осмотрел терапевт, были проделаны все анализы. Оказалось, что могучий организм музыканта сильно поврежден алкоголем. Просвечивание грудной клетки лучами Рентгена показало увеличенное, с дряблыми не по возрасту мышцами, сердце, расширенные кровеносные сосуды. Было установлено начало тяжелого заболевания — цирроза печени. Пропитанная алкоголем, она намного выступала из-под ребер. Малейшее прикосновение к ней вызывало резкую боль.
Вынужденное лишение водки было для «Аполлона» крайне мучительным. Он абсолютно не спал, просил «только одну рюмочку», умолял, плакал, требовал, грозил всех убить. Руки у него тряслись. Он не мог удержать папиросу. Озноб сотрясал все его тело, холодный пот обильно смачивал лоб. Мы силой уложили больного в постель. Чтобы облегчить страдание и прекратить неприятные ощущения, сделали ему несколько инъекций инсулина и вливания глюкозы. Ежедневное впрыскивание инсулина — средства, регулирующего углеводный обмен, а также введение в кровь глюкозы помогали организму справиться с тяжелыми явлениями расстройства обмена веществ. Для быстрейшего ликвидирования алкогольного отравления больному инъекциями вводили под кожу кислород и поддерживали работу сердца специальными укрепляющими средствами. Только когда больной вышел из состояния отравления, мы начали проводить лечение против алкоголизма.
Научными экспериментами доказано, что если алкоголику впрыснуть под кожу раствор рвотного средства — апоморфина и, одновременно давая нюхать водку, внушать, что запах ее будет вызывать тошноту, то, повторяя подобный прием, можно выработать у больного стойкий условный рефлекс отвращения на прием водки и даже на ее запах. Музыканта мы и лечили именно этим способом с последующим курсом гипноза.
Много позже «Аполлон» меня узнал и, смущаясь, припомнил кое-что, пережитое во время белой горячки.
— Когда я прибыл к вам в больницу, — рассказывал он, — то никак не мог понять, где начинается и кончается коридор. Совсем запутался. На одной площадке был поражен страшным зрелищем. Существо огромной величины и неопределенного пола в черной мантии протянуло ко мне руки… Я, естественно, отпрянул в сторону, но руки делались длиннее и вот-вот должны были меня схватить. Я закричал… на минуту все исчезло, но тревога меня не покинула. Со всех сторон я ожидал нападения врагов и всевозможных их козней. Никто не слышал «его», но я утверждаю, что слышал голос глухой и громкий, словно из бочки. «Ты никуда не уйдешь! Пропойца! Бездельник!»… «Через десять минут тебя посадят на электрический стул… Четвертуют…» Я понял «надо быть ближе к медицинскому персоналу». Старался итти ровным шагом, показывая «ему» свое бесстрашие. Попросил у санитара закурить. Тот дал папиросу и коробку спичек. «Закуривай при мне!» — приказал он, а голос сверху подсказал: «Попробуй!» Взглянув на спокойное лицо санитара, я открыл спичечную коробку, но там сидели микроскопические розовые поросята и тихо, чтобы слышал только я один, хрюкали: «Пьяница, пьяница, пьяница!» Я с презрением бросил спички в лицо санитара и понял, что здесь все «заодно». В окна ворвались звуки симфонического оркестра, играли «Рапсодию» Листа. Я стал дирижировать, чтобы показать этим дуракам, кто такой «Я». Но ритм музыки все учащался, а я почувствовал, что не успеваю. Слабость, бессилие и злоба заполняли меня все сильнее. Наконец, бешеный ритм музыки едва не разорвал мне сердце. И снова голос из рупора сказал: «Сейчас выдохнется, и мы его возьмем…» Нет! — закричал я, падая пораженный внезапно окружившими меня зверями, чертями, чудовищами. Они выступили как-то вдруг, из всех углов палаты и разом заговорили. Я лежал, повергнутый ниц. Они постепенно приближались ко мне, пощелкивали зубами и злорадно шептали: «Надо разорвать его на куски». Другие доказывали: «Пожалуй, следует помягче, лучше повесить…» Существо, похожее не то на мышь с человеческим лицом, не то на недотыкомку Сологуба, притащило скрипку и приказало мне играть. Я взял смычок, но перед глазами поплыли клубы дыма. Удушающий запах горящей канифоли стеснил мое дыхание. Я понял, что в скрипку положили раскаленный уголь. Незаметно перевернув скрипку, я увидел, как горящий уголь упал на пол. Внезапно вспыхнул пожар, я вместе с чудовищами бросился бежать и провалился в бездонную пропасть.
Постепенно «Аполлон» оправился от белой горячки. Он выписался здоровым, хотя далеко уже не таким, каким был в момент нашей первой встречи.
Прошло несколько лет. Началась Великая Отечественная война. Однажды я возвращалась домой с работы. Мое удивление было беспредельно, когда я увидела бодро шагающего мне навстречу трезвого «Аполлона». В военной форме, в каракулевой папахе он выглядел лихим, сильным казаком.
— Доброго здоровья, доктор! — приветствовал он меня и так пожал мне руку, что я с трудом расправила пальцы.
— В армию, значит?
— Конечно! А как же иначе? Дорогой доктор! — потрясая мою руку, говорил «Аполлон», — как радостно быть здоровым, иметь возможность защищать русскую землю! Свою землю! Свою Родину! Доктор! Идемте с нами! Вы будете перевязывать нам раны и проповедовать вред алкоголя! — он рассмеялся, а я поразилась здоровому блеску его умных, живых глаз.
И когда мы дружески расстались, я долго ощущала радость от мысли, что «Аполлон» выздоровел окончательно и навсегда. Вскоре из газет я узнала, что он отличился в бою и был награжден орденом.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.