Глава 5. Интенциональность сознания. Брентано
Глава 5. Интенциональность сознания. Брентано
Австрийский философ Франц Клеменс Гоноратус Герман Брентано (1838–1917), возможно, был одним из сильнейших философов XX века, оказавшим влияние на всю современную западную философию. Но при этом его знают у нас мало, труды почти не переведены, а главное сочинение его жизни было не философским, а психологическим — «Психология с эмпирической точки зрения» (Psychologie vom emporischen Standpunkt). Он предполагал написать шесть томов, сбылась ли эта задумка, я не знаю, потому что мне удалось добыть только три первых тома, да и те на английском.
Брентано был учителем Гуссерля, который перенял у него многие понятия, ставшие основой его феноменологии, — начиная от «интенциональности сознания» и, возможно, вплоть до самого интереса к его явлениям, то есть к феноменам. Точно так же следы философии Брентано можно найти и в аналитической традиции. Самое любопытное то, что Брентано отчетливо осознавал своей задачей — «инициировать новую фазу мировой философии». И ему это удалось.
Однако, меня пока интересует лишь его понимание сознания, тем более, что его «Психология» написана одновременно с Вундтовской «Физиологической психологией», но, по существу, является психологией сознания.
Один из лучших знатоков его творчества в России В. Анашвили пишет о нем:
«Психология, по Брентано, изучает (1) элементы человеческого сознания и способы их соединения, а также (2) предпосылки и условия возникновения этих элементов.
Первое — сфера дескриптивной психологии (то есть описательной психологии — АШ), второе— предмет генетической психологии. <…>
Дескриптивная психология анализирует и описывает феномены нашего сознания, то есть факты, непосредственно данные в опыте, или, что то же самое, предметы, которые имеют место во внутреннем восприятии. Свою работу Брентано относил к дескриптивной психологии, называя ее психогнозией. Психогнозия — это единственно возможная для Брентано форма научной философии, предоставляющая в распоряжение исследователя точные и достоверные высказывания о человеческом сознании» (Анашвили, Брентано // НФЭ, т. 1, с. 310).
Понятие дескриптивной или описательной психологии связывает психологию Франца Брентано с психологией Вильгельма Дильтея, который одновременно с ним и Вундтом вполне самостоятельно разрабатывал еще одну ветвь философии сознания, которую тоже называл описательной психологией. Но о нем чуть позже. Пока для меня важно показать еще одну линию связи, которая проходит сквозь творчество Брентано из прошлого в будущее. Она скрывается в Брентановском понимании феномена.
Что такое феномен? Это явление. А что такое явление? Являть себя — значит делать явным, видимым в этом мире, то есть показывать. А что может себя показывать? Нечто существующее и, как кажется, воплощенное. То есть вещи, что бы под этим словом ни понималось, или существа. Но почитайте о том, как это понимает Брентано:
«Вообще вне явлений сознания, по Брентано, нет предмета философского исследования, поскольку данность нашего мира предоставляет собой сумму явлений, или феноменов, доступных исключительно в качестве наличествующих в сознании. Он различает психические и физические феномены.
К первым относятся акты представления, возникшие через ощущение или фантазию, суждения и "движения души", или эмоциональные феномены» (Там же).
Получается, что являют себя акты, то есть действия или движения. Отсюда рождаются все представления современной Психологии о психических процессах, как единственном содержании сознания. Нет, я не точен, не из этого утверждения Брентано, а из того корня, из которого растет это его утверждение. Он был общий для всей Психологии последней четверти XIX века. А что это за корень?
Да та самая Ассоциативная психология, о которой я рассказывал в предыдущем разделе. Но это сейчас мне очевидно, после того, как я ее сам изучил. Но когда я читал Вундта или Брентано, то есть психологию сознания, я еще был обычным психологом с обычным университетским образованием. А оно предполагает только знание имени — Ассоциативная психология, но отнюдь не знание ее роли в истории науки.
Ассоциативная психология настолько успешно забыта, что я, честно говоря, долго не мог понять, чего это психологи конца XIX века, точно встревоженная птичья колония, на все возможные голоса кричали, что содержанием сознания являются психические процессы и только процессы! Подсказку дали русские издатели Брентано Д. Радев и С. Черненко. Рассказывая об унаследованном от Брентано феноменологией довольно мутном и спорном понятии интенциональности, то есть отношения или направленности сознания, они походя решили мою головоломку:
«В сфере физического интенциональности не соответствует никакая аналогия. Камень представляет собой покоящееся бытие, которое само по себе не связано с чем-либо. Психический же феномен, напротив, невозможен без отношения: сознание есть всегда сознание "о чем-то".
Утверждая интенциональностъ в качестве основной характеристики сознания, Брентано достигает решающего поворота в учении о сознании, поскольку для предшествующей ассоциативной психологии содержания сознания были ни чем иным, как существующими вне самого я реальностями…» (Разеев, Черненко. Предисловие// Брентано, с. 16).
Слово реальность происходит от латинского realis — вещественный. В своей борьбе то ли с Идеализмом, то ли Материализмом мыслители той поры не могли позволить себе рассуждать о том, обладает ли сознание вещественностью. Для материалиста это в какой-то мере было бы признанием, что идеализм Платона верен и идеи, содержащиеся в сознании, могут обладать вполне определенным существованием, а значит, может быть и такое место, откуда они приходят, то есть Небеса. А для идеалиста признать вещественность идей означало утерять их идеальность…
Как они все между собой договорились, я не знаю, но строительной жертвой, замурованной в фундамент новой Науки, сделали ассоциативную психологию по принципу: нет науки, нет проблемы. А еще точнее, виноватым в неуспехе философии в битве за царский трон кого-то надо было сделать, чтобы можно было на него свалить вину за неудачи. Соответственно, раз виноватый виноват, то он и не прав. Причем, целиком и в каждой частности!
А между тем, еще в начале XX века люди, помнившие, что такое ассоциативная психология, с сожалением рассуждали о том, что недостатки ассоцианизма не оправдывали того, что из жизни была выкинута действенная психологическая школа. Приведу несколько строк из статьи, которой переводчик Александра Бэна Владимир Ивановский сопроводил издание в 1906 году его «Психологии».
«С другой стороны, ассоционистское воззрение на духовную жизнь, которое упрекают за то, что оно как бы механизирует психику, оказывается необычайно плодотворным при практических применениях психологических теорий» (Ивановский Вл. От переводчика // Бэн. Психология, т. II, с. V).
По одну сторону Психологии сознания стоит школа, которая говорила не об актах и процессах, а о содержаниях и состояниях сознания, по другую — столь же отрицавшаяся и Вундтом и Брентано психологическая школа, опять работающая с содержаниями, только теперь как сознания, так и бессознательного. И это опять очень действенная, по сравнению с академической, психология — психоанализ. Есть странность в том, что академические школы упорно не хотят задуматься над этой действенностью тех психологии, которые видят сознание не как процесс или направленность. За этим упорством, наверняка, скрывается какое-то важнейшее условие существования Психологии как Науки.
Однако, я не могу сейчас вдаваться в этот вопрос и просто попробую понять, как же Брентано видел сознание. Ну и, соответственно, что позаимствовали от него современные Философия и Психология.
В самом общем и упрощенном виде Брентано изложил свое понимание сознания в докладе «О происхождении нравственного познания», который прочитал юристам в Венском юридическом обществе в 1889 году. Обычно учебники и философские словари ограничиваются именно таким пониманием его видения сознания. Поэтому я просто приведу 19-е и 20-е рассуждения этого доклада как можно подробнее, чтобы сделать этот источник доступным. Само собой понятно, что, рассказывая о сознании непрофессионалам, Брентано предельно упростил все свои мысли:
«Все вообще психическое характеризуется одной чертой, которую часто обозначали термином — к сожалению свободно допускающим произвольные толкования, — «сознание», то есть характеризуется субъективной установкой, так называемым интенциональным отношением к чему-то такому, что, возможно, не будучи предметно дано в действительности, дано, тем не менее, имманентно (то есть как пребывающее внутри сознания — АШ).
Нет слышания без того, что слышат, веры— без того, во что верят, надежды — без того, на что надеются, стремления — без того, к чему стремятся, радости — без того, чему радуются, и так во всем» (Брентано, с. 48).
В сущности, это непрямое определение сознания с уточнениями. Его можно вычленить из сказанного: сознание — это черта или свойство всего психического. Какое? Сознание — это способность психического обладать «субъективной установкой», которая является «интенционалъным отношением». Иными словами. Сознание есть способность осознавать то, что делаешь. Это если предельно упростить. Если же не упрощать, то возникают вопросы: например, а кто «носитель сознания»? Раз речь заходит о «субъективной установке», значит, субъект, то есть Я?
Но когда я верю — я не осознаю веру, а верю, и когда радуюсь — не осознаю, а радуюсь. Конечно, я могу и осознать, что радуюсь, но тогда я буду не радоваться, а осознавать. Это значит, что, введя в качестве деятеля сознания Я, мы лишаем себя возможности говорить обо всех этих действиях, как о составных частях сознания. Единственное место для сознания здесь остается в том, что радуясь, я радуюсь, конечно, но при этом осознаю себя радующимся. Но радость эта может быть названа моим чувством, но не частью моего сознания. Для того, чтобы у сознания появились части, оно должно обрести какую-то самостоятельность, некое собственное существование. Иначе все придет в противоречие.
Чувствуя это противоречие, Брентано уклоняется от философского подхода в игры с психологическими терминами и говорит как бы не о сознании, а о психике:
«Интенциональные отношения в созерцаниях с психическим содержанием обнаруживают столь же многообразные различия, что и чувственные качества в созерцаниях с физическим содержанием репрезентации (то есть представления — АШ). И как там на основании глубоких различий чувственных качеств (которые Гельмгольц назвал различиями модальности) устанавливается количество чувств, так и здесь на основании глубоких различий интенциональных отношений определяется количество классов основных психических феноменов.
По этому принципу различаются три основных класса. Декарт в своих «Размышлениях» первым описал их полно и верно. <…>
Первый класс— это класс представлений в самом широком смысле слова (ideae Декарта). <…>
Второй класс— класс суждений (judicia Декарта). <… >
Третий— это класс эмоций» (Там же, с.49–50).
Как вы понимаете, Декарт тут притянут за уши, потому что он психикой не занимался, даже если и говорил об ideaeи judicia, он исследовал cogito, то есть работу разума или ума, если брать в широком смысле. Но при переводах это еще весьма неопределенное во времена Декарта понятие «ум» частенько оказывалось сознанием. Это значит, что спрятаться за неопределенным выражением «вообще психическое» нельзя. Соответственно, нельзя и принять такое невнятное определение, и есть смысл заглянуть в исходную для него работу — «Психологию с эмпирической точки зрения».
Начну с того, что все это объемное сочинение начинается с главы «Понятие и цель психологии», где, как вы можете догадаться, Брентано решает задачу, как сделать из Психологии уважаемую Науку. К сожалению, в переводе с английского издания:
«Другие науки, в действительности, только основание; психология, как это было, увенчивающая вершина. Все остальные науки приуготовление к психологии: она зависит от них всех. Но она, как сказано, оказывает на них сильнейшее обратное влияние. Предполагается, что она обновит всю человеческую жизнь и ускорит и гарантирует прогресс.
И если, с одной стороны, она оказывается шпилем башни здания науки, с другой стороны, ей предназначено стать основанием общества и его благороднейшим приобретением и, на основании этого факта, стать основой всех научных начинаний как таковых» (Brentano, Psychology…, с. 3).
Как мы все прекрасно знаем, общество на основе естественнонаучной Психологии действительно родилось буквально через считанные годы после написания этих строк, но вокруг психологии Вундта. А психология Брентано была в последствии причислена к Метафизике и забыта. Для того, чтобы причислить ее к Метафизике, были вполне определенные основания — он выводит свое понятие психологии прямо из Аристотелевских рассуждений о природе души.
«1. Слово «психология» означает науку о душе» (Там же, с. 3).
Это, как и многое другое у Брентано, тоже натяжка и подгонка под желаемое. Логос в психологии — это не наука вообще, и уж тем более не наука, как ее понимал сам Брентано.
«В действительности Аристотель, который создал первую классификацию наук и изложил их отдельные ветви в отдельных сочинениях, озаглавил одну из своих работ peripsyche (о душе).
Он подразумевал под «душой» природу, или, как он предпочитал выражать это, форму, начальное движение, начальную жизненность живых существ, и он считал что-то живым, если оно питает себя, растет и воспроизводит, а также одарено способностью к ощущению и мысли, или обладает хотя бы одной из этих способностей.
Хотя он был далек от приписывания растениям сознания (consciousness), он рассматривал растительное царство живым и одаренным душой. <…>
Вот круг вопросов, которыми ограничивала себя вначале психология. Однако позднее ее поле было существенно сужено. Психологи больше не обсуждают растительную жизнь.
Па том основании, что оно не обладает сознанием, целое царство растительной жизни перестало рассматриваться в их исследованиях. Тем же образом, как и растения, из поля их исследований были исключены животное царство и неорганические вещи. Это исключение было также расширено и на явления, близко связанные с чувственной жизнью, как нервная система и мускулы, так что их исследование стало делом скорее физиологов, чем психологов.
Сужение вотчины психологии не было капризом. Наоборот, это оказалось очевидной поправкой, необходимо вытекающей из природы самого предмета. В действительности, только когда удается свести в нечто единое все связанные поля и отделить все несвязанные, можно правильно проложить границы между науками, а их классификация начинает служить прогрессу науки. А явления сознания взаимосвязаны в высочайшей степени» (Там же, с. 4).
Таким образом, понятие «сознания» оказывается основой всей психологии Брентано. Естественно, он не мог постоянно употреблять его в бытовом или «обычном для всех психологов» значении. И он действительно задумывается над тем, что же такое сознание, во второй книге своей «Психологии» в главе «Внутреннее сознание» (Inner consciousness).
«1. Споры о понятиях, обозначаемых тем или иным термином, далеко не всегда бесполезные ссоры из-за слов. Иногда это вопрос установления условного значения слова, от которого всегда опасно уклоняться. Однако частенько задачей является найти естественные границы однородного класса.
Очевидно, именно этот случай мы имеем в споре о значении термина «сознание» (consciousness), если не рассматривать это как игру словами. Ведь здесь нет вопроса о том, что существует общепринятое единственное значение этого термина.
Очерки разнообразного использования этого термина, сделанные Бэном в Англии и Хорвичем в Германии, показывают это без сомнения.
Иногда мы понимаем его как память о наших предыдущих действиях, особенно если они были нравственной природы, как если бы мы сказали: "я не осознаю себя виноватым". В других случаях мы обозначаем им все виды непосредственного знания о движениях собственно ума, особенно восприятие, сопутствующее тому, что думаем прямо сейчас [осознавание происходящей работы ума]. К тому же мы используем этот термин в отношении внешнего восприятия, как когда, к примеру, говорим о человеке, который просыпается ото сна или выходит из обморока, что к нему возвращается сознание.
И мы называем состояниями сознания не только восприятие и думание (perceptionsandcognitions), но также и представление. Если что-то появляется в нашем воображении, мы говорим, что оно появилось в нашем сознании. Некоторые люди любое движение ума называют сознанием, будь то идея, мысль (cognition), ошибочное мнение, чувство, движение воли или любой другой вид умственных явлений.
И психологи (конечно, не все) склонны придавать именно это значение слову сознание, когда они говорят о единстве сознания, то есть о единстве одновременно существующих умственных явлений.
Для любого данного использования слова нам придется решить, не будет ли оно более вредоносно, чем полезно. Если мы хотим подчеркнуть происхождение термина, без сомнения, нам пришлось бы воспротивиться использованию его для обозначения познавательных явлений, всех или части. Но очевидно, что в этом нет смысла, потому что слова часто меняют свое значение, по сравнению с исходным, и это никак не вредит. Очевидно, что гораздо выгоднее использовать этот термин таким образом, чтобы обозначить важный класс явлений, особенно если учесть, что подходящее имя для него отсутствует, и мы заполняем им ощутимый разрыв.
По этой причине я предпочитаю использовать его [слово "сознание"] как синониме "ментальными феноменами" или "ментальными актами". Во-первых, потому что постоянное использование этих составных обозначений будет обременительным из-за громоздкости и, более того, термин «сознание», поскольку он относится к объекту, который осознается сознанием (переводчик привел исходное немецкое выражение: von welchem das Bewusstsein Bewusstsein ist — АШ), выглядит приемлемым для описания умственных явлений точно на языке различающих характеристик, то есть с помощью качества, направленного (интенционалъного) вживания в объект, для чего в общем языке отсутствует слово» (Там же, с. 101–102).
Последнее рассуждение Брентано получилось не таким простым и ясным, как предыдущие. Думаю, потому, что здесь впервые появляется его знаменитое понятие интенциональности, которое, как я уже говорил, мною ощущается вовсе не таким уж однозначным. Возможно, Брентано и сам это бессознательно ощущал, поэтому побаивался и начинал усложнять свои мысли.
Кстати, далее он переходит к длинному исследованию того, возможно ли «бессознательное сознание». Ответ, как вы догадываетесь, именно такой, как и Вундта: психоанализ не пройдет!
«На вопрос: "Существует ли бессознательное сознание?"(Is there unconsciousconsciousness) — в том смысле, в каком мы его сформулировали, должен быть дан твердый ответ: "Нет"» (Там же, с. 137).
Почему? И кому должен?
Сделаю предположение. Бессознательные содержания сознания — это нечто, что соткано из той же материи, что и сознание, но не осознается мною в настоящее время по той или иной причине. Сознание, о котором идет речь, в таком случае оказывается чем угодно, но отнюдь не только способностью осознавать. Способность осознавать — это, как получается, некое свойство моего сознания, которым я пользуюсь для того, чтобы обретать знания и действовать.
Сознание Брентано — то есть способность осознавать — это постоянно действующее орудие наблюдения за самим собой. Ты можешь что-то не осознавать в себе, то есть нечто может выпадать из луча осознавания, но от этого оно не становится неосознаваемой частью сознания. Оно совсем иной природы. И эта природа не меняется, когда вещи попадают в осознавание или выпадают из него.
Формально Брентано совершенно прав. Но психоаналитики зарабатывают лучше его последователей, потому что пациентам нет дела до формальных игр и философий, им есть дело до излечения или очищения. Сознание Брентано чистить нельзя. С ним вообще ничего нельзя делать. Оно просто есть, а ты обречен с ним жить.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.