7 Правильная разновидность безумия

7

Правильная разновидность безумия

Это произошло через неделю после моего возвращения из Флориды. Я сидел в баре на севере Лондона с другом, режиссером-документалистом Адамом Кертисом, и весьма эмоционально пересказывал ему историю Эла Данлэпа с добавлением описания безумной коллекции скульптур хищников и гигантских портретов Эла.

— А как Элен относится к твоему новому хобби? — спросил он.

Элен — это моя жена.

— О, ей нравится, — ответил я. — Обычно, как тебе известно, ее раздражают мои увлечения, но не на сей раз. Более того, я научил ее пользоваться опросником Боба Хейра, и она установила, что многие из наших знакомых — психопаты. Да, кстати, мне думается, что статья Э. Джилла об убийстве бабуинов обнаруживает… — я сделал паузу, а затем продолжил мрачным тоном: —

…психопатические черты.

Я назвал ему парочку наших общих знакомых, которых мы теперь считали психопатами. Кертис был явно расстроен.

— Сколько времени ты потратил на то, чтобы добраться до дома Эла Данлэпа? — спросил Адам.

Я пожал плечами.

— Часов десять на самолете. Плюс кружным путем на автомобиле до Шубуты, Миссисипи, и это заняло у меня еще пятнадцать или шестнадцать часов.

— Значит, ты проехал в общей сложности несколько тысяч миль, чтобы описать патологические черты личности Эла Данлэпа, — заключил Адам.

— Да, — подумав, согласился я.

Потом несколько мгновений испытующе смотрел на Кертиса и с вызовом повторил:

— Да!

— Ты похож на средневекового монаха, — прокомментировал Адам. — Пытаешься соткать гобелен из человеческого безумия. Берешь немножко сумасшествия оттуда, немножко отсюда — и сшиваешь все вместе.

— Нет, ты не прав, — возразил я.

Почему Кертис критикует мой журналистский стиль, подвергая сомнению весь проект?

«Адам любит ко всему придираться, — подумал я. — Его хлебом не корми, дай поспорить. Если он начнет подвергать критике мой проект, на который и так уже потрачено много времени и сил, я просто не стану его слушать, потому что он известный критикан. Да, именно так. Если Адам начнет придираться, я просто не стану слушать».

(Пункт 16: «Неспособность принять на себя ответственность за собственные поступки — У него обычно есть масса оправданий своему поведению, включая различные способы рационализации и перекладывания вины на других».)

— Мы все этим занимаемся, — продолжал Адам. — Все журналисты. Мы создаем истории из обрывков. Ездим по миру, понуждаемые непонятно чем, сидим в домах у людей с блокнотами в руках и ждем… сокровищ. А сокровища, как правило, оказываются безумием, крайними, предельными проявлениями личности данного человека: иррациональной ненавистью, страхом, паранойей, нарциссизмом — тем, что в «Справочнике психиатра» характеризуется как симптомы тяжелых психических расстройств. Мы этому посвятили свою жизнь и сознаем: то, чем мы занимаемся, странно и ненормально, но о таких вещах не принято упоминать вслух. Забудь о психопатах среди чиновников высшего ранга. И ответь мне на вопрос: что твои исследования говорят о состоянии нашей собственной психики?

Я взглянул на Адама и нахмурился. В глубине души, хотя мне страшно не хотелось в этом признаваться, я понимал, что он прав. За последний год — или около того — я объехал множество разных мест — Гётеборг, Бродмур, штат Нью-Йорк, Флориду, Миссисипи, — ведомый стремлением вырвать с корнем безумие. Я вспомнил время, проведенное с Элом Данлэпом, и то чувство легкого разочарования, которое я испытывал всякий раз, когда он говорил вполне разумные вещи. К примеру, перед обедом был один очень интересный момент, когда я спросил его относительно пунктов 12 и 18 — «Трудности воспитания в детстве» и «Склонность к совершению правонарушений в подростковом возрасте».

— Множество впоследствии вполне успешных людей бунтовали против учителей и родителей! — решил я немного смягчить впечатление от своего вопроса. — В этом нет ничего плохого!

Однако ответ Эла был для меня неожиданностью:

— Нет, я был очень серьезным и ответственным ребенком. И очень целеустремленным. Я был послушным мальчиком, в школе я всегда стремился быть среди лучших. И всегда упорно трудился. А на труд, на учебу уходит много энергии. И совсем не остается сил и времени на хулиганство.

— У вас никогда не было проблем с законом? — спросил я.

— Никогда, — ответил Данлэп. — Не забывайте, меня приняли в Вест-Пойнт! Послушайте, вся эта болтовня о психопатиях — абсолютная чушь. Вы никогда не добьетесь успеха, если у вас здесь, — он указал себе на голову, — нет определенных контролирующих механизмов. Никогда! Как вам без них удастся закончить школу? Как вам удастся успешно справиться со своей первой, а потом и второй работой, когда происходит ваше профессиональное становление?

Он говорил весьма убедительно, с его логикой трудно было спорить, что меня чрезвычайно расстроило. Кроме того, Эл заявил, что не считает себя лжецом («Если я считаю тебя придурком, я тебе прямо скажу, что ты придурок»), что никогда не вел паразитического образа жизни («Свой хлеб я всегда зарабатывал собственными руками»), и что при всем своем неприятии «пустых эмоций» «правильные эмоции» он, тем не менее, испытывает. Более того, пожертвование в десять миллионов долларов Университету Флориды можно было рассматривать как нарциссистский жест — однако, бесспорно, жест благородный. И со своей женой он на самом деле прожил сорок один год. Никаких сведений о внебрачных связях Данлэпа не существовало. Таким образом, он получал ноль по пунктам 17 и 11: «Множество кратковременных брачных союзов» и «Беспорядочное сексуальное поведение».

Конечно, даже самый отъявленный психопат может иметь «нули» по отдельным пунктам опросника Боба. Меня же подхлестывали моя собственная странная журналистская одержимость и энтузиазм новоиспеченного «ловца психопатов», и мне хотелось видеть психопатические симптомы во всех проявлениях личности Эла Данлэпа.

Я размышлял над словами Адама: «Мы все этим занимаемся. Мы ждем… сокровищ. А сокровища, как правило, оказываются безумием». Мы оба исходили из того, что журналисты занимаются этим, движимые профессиональным инстинктом. У нас у всех есть внутреннее представление о том, в чем состоят характеристики хорошего интервью, и мы меньше всего задумываемся, проявляются ли данные характеристики в каких-то клинических симптомах психических расстройств.

Но я внезапно задался совершенно иным вопросом: а что, если кто-то из нас, журналистов, пойдет противоположным путем? Что, если кто-то из нас догадается, что люди, страдающие некоторыми психическими расстройствами, являются идеальным объектом для интервью, и разработает эффективные скрытые методы их выявления в духе методов Боба Хейра?

Поэтому в течение нескольких следующих дней я занимался тем, что опрашивал своих знакомых — редакторов, ответственных за подбор участников ток-шоу, телевизионных продюсеров.

И вот благодаря этим своим изысканиям я и познакомился с Шарлоттой Скотт.

Шарлотта живет в старом, очень милом, идиллического вида низеньком домике в графстве Кент. В уголке комнаты мирно посапывает ее двухмесячный малыш. В настоящее время она находится в отпуске по уходу за ребенком, но со своей работой на телевидении Шарлотта покончила еще раньше. Она решительно настроена никогда больше туда не возвращаться.

Когда-то Скотт, по ее словам, была идеалисткой. Она мечтала заниматься журналистскими расследованиями, но потом обстоятельства сложились так, что она оказалась на британском шопинговом канале <bid-up.tv> в качестве ассистента режиссера. «Моя блистательная карьера», — со вздохом говорит Скотт. Однако через какое-то время Шарлотта совершила значительный скачок вверх, от рекламы к мейнстриму, и стала заниматься подбором участников для телепрограмм, в которых члены больших семей, погрязшие в дрязгах и проблемах, орут друг на друга на глазах у студийной аудитории. Старые друзья иронизировали по поводу ее карьерного восхождения, но она считала их снобами. Скотт занималась журналистикой для простых людей. Да и, как бы то ни было, в ее шоу поднимались острые социальные вопросы. Наркотики. Инцест. Супружеская неверность. Трансгендерные проблемы. И тому подобное. Она начала больше общаться с коллегами по профессии, нежели со своими старыми университетскими друзьями.

— И в чем состояла ваша работа? — спросил я.

— У нас была горячая линия, — пояснила Шарлотта. — Члены семей, находившиеся в сложном положении и желавшие появиться на телеэкране, звонили на нее. Я должна была периодически звонить им в течение нескольких недель, даже в том случае, если они передумали и решили не выступать в нашей передаче. Шоу должно было состояться любой ценой.

Конечно, многие должности связаны с постоянными звонками клиентам. И подобная работа всегда имеет разрушительные последствия для психики того, кто ею занимается, однако назвать ее необычной или какой-то исключительной нельзя.

— Честно говоря, это было ужасно, — призналась Шарлотта. — После университета…

Поначалу трагические подробности человеческих жизней, которые она вынуждена была выслушивать, подавляли и психологически изматывали ее. Но чтобы стать хорошим исследователем, необходимо научиться быть жестким и сосредоточенным, и Скотт нашла способы отстраняться от несчастий потенциальных участников передач.

— Мы стали смеяться над ними, — сказала Шарлотта. — Целыми днями. Только так и можно было выдержать. Потом вечерами мы шли в бар и там продолжали надрывать животы от хохота.

— И какие же шутки вы отпускали на их счет? — спросил я.

— Если у них имелись дефекты речи, это становилось настоящей находкой, — ответила она. — Мы транслировали их речь через громкоговорители, собирались вокруг и дико хохотали.

И, как и следовало ожидать, Шарлотта очень скоро начала «ощущать стену отчуждения между собой и человеком на противоположном конце провода».

Конечно, очень многим людям приходится избавляться от излишне гуманного отношения к своим клиентам, находить способы уменьшать эмпатию, степень сочувствия и даже отделываться от угрызений совести: в противном случае они будут просто не способны достаточно эффективно выполнять свою работу. Возможно, именно по этой причине среди студентов-медиков распространена странная «шалость» — бросание друг в друга частями человеческого трупа.

Однако по-настоящему успешной Шарлотту сделала одна находка. Как-то еще в самом начале карьеры Скотт осенило, что самыми интересными участниками ее передач являются те, кого можно было назвать хоть в каком-то смысле немного сумасшедшими. И однажды она поняла, что существует гениальный в своей простоте способ выявлять таких людей. Ее метод был гораздо более прост, нежели опросник Боба Хейра, но для достижения цели не менее эффективен.

— Я спрашивала, какие лекарства они принимают. Они давали мне список. Затем я заходила на медицинские сайты и выясняла, при каких заболеваниях применяют эти медикаменты, после чего оценивала, подходит ли мера их безумия для участия в нашей передаче или они слишком безумны для нее.

— То есть в меру ли они безумны?

— Да, именно так, — подтвердила Шарлотта.

— А что означало — слишком безумный? — спросил я.

— Шизофрения, — ответила Шарлотта. — Шизофрения была под полным запретом. Так же, как и психозы. Если человек проходил лечение литием от психозов, мы опасались приглашать его на передачу. Тут имелась вероятность непредсказуемых последствий: он вполне мог после участия в передаче, вернувшись домой, покончить с собой. — Шарлотта помолчала. — Хотя… если сюжет намечался по-настоящему чудовищный — под «чудовищным» я подразумеваю некий крупный семейный скандал, на котором можно построить действительно будоражащее шоу, — мы воздерживались от приглашения только в случае слишком явного безумия.

— А что означало «в меру безумный»? — спросил я.

— Прием прозака, — ответила Шарлотта. — Прозак — универсальное лекарство. Человек расстроен, подавлен. Спрашиваю: «Чем вы расстроены?» — «Я расстроена тем, что мой муж обманывает меня, поэтому я пошла к врачу и он прописал мне прозак». Великолепно! Я понимаю, что у нее не катастрофическая форма депрессии, но достаточная для того, чтобы пойти к врачу, и что она предельно взвинчена и обозлена.

— А вы чувствовали разочарование в тех случаях, когда обнаруживали, что ваши вероятные клиенты вообще не принимают лекарств? — спросил я. — И если они их не принимали, не означало ли это, что они недостаточно безумны, чтобы быть интересными?

— Именно так, — подтвердила Шарлотта. — Идеальным для нас было, если они принимали что-то вроде прозака. Если же они не принимали ничего вообще, то можно было сделать вывод, что они недостаточно безумны.

Такова была тайная уловка Шарлотты. Она призналась, что не переставала задаваться вопросом, почему некоторые разновидности безумия «лучше» других. — Я на интуитивном уровне чувствовала, «из кого» может получиться хорошая передача. Собственно, мы все чувствовали. «Большой брат». «Икс-фактор». «Американский идол». «Обмен женами»… «Обмен женами» — самая отвратительная из всех, потому что приходится копаться в семейной грязи, вовлекая в это дело детей. Режиссеры проводят со всякого рода свихнувшимися людьми примерно три недели, отбирают те реплики, которые представляются им вполне сумасшедшими, и отбрасывают то, что, с их точки зрения, недостаточно безумно.

Конечно, история телевизионных реалити-шоу усеяна трупами тех, у кого была «неудобная форма» безумия. Возьмите, к примеру, особенно печальную историю женщины из Техаса по имени Келли Макги. Ее сестра Дилиз должна была принимать участие в конкурсе «Полная трансформация» на канале Эй-би-си. Дилиз была обладательницей крайне непривлекательной внешности: кривые зубы, слегка деформированная челюсть и ряд других недостатков. Тем не менее ее окружало тактичное и заботливое семейство, в том числе ее сестра Келли, которая всегда говорила ей, что она хорошенькая. Но в глубине души Дилиз прекрасно понимала, что никакая она не хорошенькая, и поэтому решила подать заявку на участие в передаче «Полная трансформация», надеясь на исполнение обещания, которое давали создатели программы: из «гадкого утенка» сделать принцессу, «полностью преобразив ее жизнь и судьбу — так, как это когда-то случилось с Золушкой». Подобные трансформации проводились каждую неделю. К неописуемой радости Дилиз, ее выбрали в качестве участницы передачи, и все семейство вылетело в Лос-Анджелес для хирургической операции и записи программы.

В каждом таком шоу есть обязательная часть, где семейство дурнушки перед камерой подробно рассказывает о том, какой уродливой она была раньше. Цель состоит в том, чтобы сделать трансформацию более впечатляющей и эмоциональной. Мы видим радостные и потрясенные взгляды родственников, которых когда-то печалило уродство их Золушки и которые теперь потрясены произошедшей с ней переменой и ее красотой. Домой все возвращаются счастливые и преисполненные уверенности в будущем.

Но с семейством Дилиз возникли проблемы. Они настолько привыкли к тактичному отношению к ней, что никак не могли выжать из себя грубых замечаний на ее счет. С ними пришлось проводить специальную репетицию. Через какое-то время родственники признали: да, Дилиз уродлива. «Я никак не могла поверить, что мой сын женится на подобном чучеле», — сказала свекровь. Келли также убедили признаться, что ей было неприятно жить рядом с такой уродливой сестрой. Все ребята смеялись над ней и унижали ее. И т. д., и т. п.

Дилиз находилась в соседней комнате и видела все происходящее на мониторе. Она была буквально потрясена. Однако, как бы то ни было, женщину ожидало преображение в духе Золушки. И она должна была стать красавицей.

Через несколько часов — как раз перед тем, как Дилиз уже должна была лечь под нож хирурга, — к ней зашел продюсер и сообщил, что ее исключили из списка участников. Менеджер шоу провел необходимые расчеты и выяснил, что время на ее восстановление после операции не укладывается в бюджет передачи.

Дилиз разрыдалась.

— Как же я могу вернуться домой такой же уродливой, как и раньше? — воскликнула она. — Я же должна была возвратиться красавицей!

Продюсер только виновато пожимал плечами.

Семейство вылетело обратно в Техас, и события начали развиваться по нарастающей. Слишком многое из того, что должно было оставаться невысказанным, было произнесено вслух. У Дилиз началась депрессия. «Мои родственники, которые ничего такого не говорили вслух раньше, теперь все выложили начистоту, и стало ясно: да, я была права, и все на самом деле всегда думали, что я выгляжу, как чудовище», — объясняла она в своем иске к Эй-би-си. В результате у Келли, которая считала себя главной виновницей случившегося, началось маниакально-депрессивное расстройство, она приняла большую дозу таблеток, запила их алкоголем и умерла.

Вы можете подумать, что Шарлотта с ее, на первый взгляд, надежным трюком с составлением списка медикаментов была застрахована от случайного попадания на передачу людей с опасной формой безумия. Однако вы заблуждаетесь. — Как-то у нас проходило шоу под названием «Мой парень слишком тщеславен», — рассказывала она. — Я вытягивала из молодых парней подробности их отношения к себе. По капельке. К примеру, он постоянно принимает средства для наращивания мускулатуры. Он выполняет все упражнения Чарльза Атланта [7]. Мы включаем его в программу. Все от души смеются над ним. Пару дней спустя он звонит мне и, держа телефонную трубку в руках, перерезает себе вены. Как выясняется, у него тяжелая форма дисморфофобии. Мне пришлось вести с ним телефонную беседу до тех пор, пока к нему не приехала «скорая помощь». — Шарлотта содрогнулась. — Жутко!

Уезжая от Шарлотты и возвращаясь в Лондон, я думал: «Ну что ж, по крайней мере, мне в жизни не доводилось совершать таких ужасных вещей, какие выпали на ее долю».

Данный текст является ознакомительным фрагментом.