Глава 6. Сознание: опыт междисциплинарного подхода. Велихов, Зинченко, Лекторский

Глава 6. Сознание: опыт междисциплинарного подхода. Велихов, Зинченко, Лекторский

Несколькими месяцами позже последней статьи Мамардашвили в «Вопросах философии» появилась еще одна профаммная статья новой русской науки о сознании — «Сознание: опыт междисциплинарного подхода». Очевидно, Мамардашвили настолько отошел от своих прежних взглядов, что Зинченко был вынужден взять себе других соавторов. Команда оказалась очень представительной, потому что из философов был выбран почтеннейший философ той поры В. А. Лекторский, и, кроме того, был приглашен неординарный физик — академик Е. П. Велихов.

Велихов, кстати, после этой статьи до последнего времени возглавлял некий таинственный «Межведомственный научный совет по проблеме "сознания"», о котором я не смог добыть никаких действительных сведений. Правда, в самой статье он присутствует свадебным генералом от царицы Наук и никак не ощущается. Во всяком случае, предложений исследовать сознание средствами Физики там нет.

Так что статья это философски-психологическая, но уже без того размаха и без той сумасшедшинки, что вносил Мамардашвили и которая делает идеи достаточно гениальными, чтобы они становились открытиями. В общем, несмотря на то, что марксисты эту статью ругали и усматривали в ней что-то новое, статья довольно серая и даже вторичная.

Начинается она с Маркса, причем авторы зачем-то предают самонаблюдение, будто совершают «строительную жертву» — закладывают в фундамент кого-то своего, чтобы здание лучше стояло.

«…после работ Маркса происходило непрерывное расширение онтологии сознательных явлений.

Этот процесс хорошо проанализирован М. К. Мамардашвили, который показал, каким образом предмет исследования сознания вышел за пределы, полагаемые социальным или психологическим анализом интуитивных представлений. Он пишет: "Предметы исследований сознания оказались в другом месте, его пронизали новые зависимости и совсем в иных направлениях, чем раньше, а метод внутреннего наблюдения и понимающей интроспекции долгое время монопольно владевший исследованиями сознания, затрещал по швам"» (Велихов и др., с. З).

Это было предательство. Предательство собственно психологии и философии. Но и предательство Мамардашвили, из всего творчества которого была выбрана сама подлая мысль, которой он, я надеюсь, стыдился. Выбор этот показателен и для качества исследования. Он, так сказать, есть рамка или фаница, а значит, то, что делает работу ограниченной. Да и по сути, если сравнивать ее со статьей Зинченко и Мамардашвили 1977-го года, то остались от всего богатства мыслей, лишь «функциональные органы» да и те теперь в жестоко-физиологическом понимании Бернштейна и Ухтомского.

Биодинамическая ткань, которая в прошлой статье могла пониматься как некое поле, теперь стала беззубым «живым движением».

«Биодинамическая ткань — это обобщенное наименование для различных характеристик живого движения и предметного действия, понимаемых в соответствии с воззрениями Н. А. Бернштейна как функциональный орган индивида» (Там же, с. 24).

Чувственная ткань теперь получила законченное определение такого научного толка, что я не думаю, что с одного прочтения в ней можно понять хоть что-то, кроме того, что авторы — верные слуги науки. Правда теперь она стала относиться не к понятию сознания, а к понятию образа. И само это сочетание «чувственная ткань образа» завораживает и чарует, точно нащупано что-то чудесное. Но это пока не начинаешь читать.

«Чувственная ткань образа— это обобщенное наименование для различных перцептивных категорий (пространство, движение, цвет, форма и т. д.), из которых он строится (никогда не строил свои образы из категорий! — АШ). Например, для зрительной системы известна последовательность их выделения в шкале микрогенеза. Существуют интересные гипотезы о процессах композиции и декомпозиции образа. <…>

Однако напомним, что, благодаря трансформации чувственной ткани в биодинамическую, мы можем, по крайней мере косвенно, заключать о свойствах первой, которая из бытия для себя трансформируется в бытие для другого, в том числе и в отчужденный от ее субъекта продукт» (Там же, с. 25).

Предательство основного орудия философа и психолога — самонаблюдения — было, безусловно, оправдано необходимостью начать междисциплинарные исследования совместно с естественниками, то есть с Науками, которые самонаблюдением не пользуются. Была ли чем-то оправдана сама эта потребность, работать с ними, кроме «государственных интересов» и того, что междисциплинарные исследования стали в ту пору модными за рубежом, я не знаю. Какой смысл, кроме желания занять место повыше, был в привлечении естественников, если сами еще ни в чем не разбирались и, так сказать, не исчерпали собственные исследовательские возможности? Тем более, что никому из естественников это не нужно? Тем не менее, благодаря этой попытке, мы теперь знаем, как обстоят дела в изучении сознания.

«Прежде чем обсуждать возможность нахождения единой концептуальной основы междисциплинарных исследований сознания, зафиксируем наличную ситуацию в этой области.

Она состоит в том, что сейчас можно выделить несколько различных предметов в изучении сознания. Общественные и гуманитарные науки, включая психологию, изучают формы общественного и индивидуального сознания. Естественные науки, к которым также часто относят психологию, изучают состояния преимущественно индивидуального сознания и их материальный субстрат (механизмы). Технические науки изучают и моделируют отдельные функции сознания, к которым относят распознавание образов, память, интеллект и пр. Эти функции изучаются и психологией. <…>

Мы выделили лишь основные доминанты и центральные проблемы, которые в настоящее время разрабатывают соответствующие науки. Однако реально в исследованиях наблюдается смешение форм, состояний, механизмов и функций сознания, его бытийных и рефлексивных слоев. Это систематически приводит к тому, что одни аспекты абсолютизируются, другие игнорируются вовсе. Нет науки, которая бы изучала все сознание.

Иллюстрацией может служить то, что сейчас огромные усилия направляются на построение классификации, понимание характера и причин измененных состояний сознания (становящихся уже массовидными).

Однако при этом удивительно расплывчаты представления о том, что такое сознание вообще и что такое его норма в частности» (Там же, с. 9—10).

Эту статью нельзя читать как продолжение и развитие статьи 1977-го года. Она, конечно, сохраняет некоторую преемственность, но в целом это совсем иная и самостоятельная работа. Ее не надо было начинать с политических реверансов и упоминаний Мамардашвили. Ее надо было начать вот с этих строк, что все кому не лень исследуют какие-то сознания, лучше измененные или не наши, и никто не озаботился тем, чтобы понять, а что же такое это сознание вообще.

Вот если читать работу, как решение этой задачи, она хороша. Не скажу прекрасна, но она четко решает поставленную задачу — дать философски-психологическую основу для всех подобных исследований. Такую основу, которую приняли бы все.

Ее, то есть придуманную авторами четырехуровневую структуру сознания, не приняли. Она больше нигде не звучит и не используется. Значит, задача еще не была решена. Но она была поставлена, и это есть действительная исходная точка всей новой науки о сознании. Отсюда будет делаться еще множество заходов, даже если их авторы и не будут подозревать, что решают задачу Велихова, Зинченко, Лекторского.

У меня есть предположение, почему эта попытка оказала неудачной. В самом начале статьи авторы сказали: «расширение онтологии (то есть бытия — АШ) сознательных явлений и вовлечение многих наук в их изучение— это естественный процесс развития науки и философии. Эти процессы в принципе создают благоприятную почву для организации и проведении междисциплинарных исследований сознания.

Однако, как будет показано ниже, организация таких исследований сталкивается с целым рядом принципиальных и сложных методологических и методических проблем. Их анализ весьма поучителен, так как аналогичные трудности наблюдаются и при организации комплексного исследования человека и его деятельности.

Природа этих проблем связана с тем, что каждая из наук изучает свой круг исторически (или интуитивно) выделенных ею явлений сознания, сама определяет свой предмет изучения. Выделяемые круги явлений сознания оказываются порой достаточно далекими друг от друга и не соотносятся с сознанием как с некоторым целым» (Там же, с. 3–4).

Каким мог быть путь по созданию образа этого «целого»? Авторы избрали «навязать» свое понятие о сознании, подкрепив его именами и издав в главном идеологическом вестнике страны. Я даже не хочу пересказывать их понятие сознания, настолько оно трудно усваивается. Это, так сказать, конструкция, и конструкция не живая.

Но был ведь и другой путь. Раз они сами говорят, что расширяют свое понятие о том, как существует сознание, через предметы, которые исторически сложились в других науках, то эти предметы стоило бы уважительно изучить как проявления сознания. Ведь люди почему-то узнали их как сознание! А уж затем пытаться сложить из этих частей цельную головоломку. Тогда родившийся образ точно объединял бы всех, кто заинтересован в изучении сознания. К тому же, он служил бы своего рода картой сознания, по которой любая Наука могла бы понять, где она находится, с кем соседствует и даже, быть может, ради чего зарабатывает себе на жизнь изучением сознания.

Создать вместо обобщенного свой образ сознания означало, что всем остальным Наукам было заявлено: вы неверно определили свой предмет. Бросьте его и изучайте наш.

Я не думаю, что это вызвало сознательное, личное сопротивление. Скорее всего, никто даже не понял авторов, потому что их предложению сопротивлялась экономика, производство и сложившийся образ жизни, стоящие за каждой из Наук.

Была ли преодолена эта ошибка? Не знаю, скорее всего, воз и ныне там. А соавторы разбежались и исследовали или не исследовали сознание самостоятельно.

Впрочем, возможно, его исследовал только Зинченко. Думаю, что он один «болел» сознанием по-настоящему. Во всяком случае, это он всегда собирал вокруг себя других ученых, он писал статьи. Это ясно видно по опубликованной им в 1991 году работе «Миры сознания и структура сознания». В ней он полностью повторяет все то, что было сказано собственно о сознании в совместной статье 1988-го года, а на это нужно иметь права автора.

«Миры сознания» полностью повторяет и 4-х уровневую «структуру сознания», разработанную для статьи 1988-го года — значение, смысл, биодинамическая ткань, чувственная ткань, — разбивающуюся на два слоя — бытийный и рефлексивный.

Но через 10 лет — в «Большом психологическом словаре» (Зинченко, Мещеряков), он описывает сознание, состоящим уже из 3 слоев: духовного, бытийного и рефлексивного. Это движение, и в этом есть мысль. И чувствуется хозяин размышления.

Велихов явно так и остался на празднике сознания застольным генералом и где-то по-прежнему председательствует. Он тут случайный.

Лекторский же, если судить по таким его работам, как «Идеалы и реальность гуманизма» 1994-го года или доклад «Научное и вненаучное мышление», собственно сознанием последние годы не интересовался. Его, скорее, занимали следствия того понимания сознания, которое утвердилось в Европе после Декарта.

Он очень знающий философ, и по его статье, посвященной сознанию в Новой философской энциклопедии в 2001-м году видно, что он прекрасно владеет и материалом и техникой философствования. Он строг, чист и логичен. Я ведь даже хотел посвятить его понятию сознания отдельный рассказ в начале книги, но отложил это для разговора о хорошей философии. И вот, когда время этого разговора подошло, выяснилось, что Лекторский действительно лучше тех, с кем я его сравнивал вначале…

Но после проделанного мною путешествия по морям сознания, он пуст и скучен. Точнее, строг, логичен и чист до стерильности. А в этой его статье нет и следа того, что они писали совместно в 1988-м году. Точнее, что для той статьи писал Зинченко. Сам же он, я думаю, нисколько не сомневается, что сознание это то, о чем говорил Декарт, но дает независимое ни от кого собственное «определение» сознания.

«Сознание — состояние психической жизни индивида, выражающееся в субъективной переживаемости событий внешнего мира и жизни самого индивида, в отчете об этих событиях».

Он был очень осторожен, Владислав Александрович Лекторский, не чета этим простофилям, которые говорят то, что думают… Так осторожен, что я не в состоянии написать о нем, даже несмотря на то, что сам очень этого хотел и обещал сделать. Пусть это останется уроком психологии: начиная исследование, мы часто восхищаемся тем, что уже через считанные шаги, дни или прозрения станет бесцветным и безвкусным… Наверное, это и есть знак движения.

Возвращаясь к Зинченко, я должен сказать, что в его «Мирах сознания» впервые появляется Россия и воздается дань не только советским, но и русским творцам науки о сознании. В главе «Сознание как предмет психологического исследования» он вообще дает небольшой очерк истории изучения этого предмета в России. Не удержусь, приведу начало:

«История сознания в отечественной психологии еще ждет своего исследователя. Схоластически она выглядит следующим образом.

После плодотворного предреволюционного периода, связанного с именами С. Н. Булгакова, Н. А. Бердяева, В. С. Соловьева, П. А. Флоренского, Г. И. Челпанова, Г. Г. Шпета, внесших существенный вклад не только в философию, но и в психологию сознания, уже в ранние 20-е годы проблема сознания начала вытесняться» (Зинченко. Миры сознания, с. 15–36).

Я очень со многим из сказанного Зинченко не согласен — и в истории изучения сознания, и в его описании. Но если и есть у нас психолог, который может считаться основателем русской науки о сознании, то это он.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.