Глава 10 Отметки от зубов и пузырьки

Глава 10 Отметки от зубов и пузырьки

 Китайские родители могут позволить себе то, чего не могут западные. Однажды (а может, и не раз), когда я была молодой, я выказала своей матери крайнее неуважение, и мой отец на нашем родном диалекте сердито назвал меня "дрянью". Это здорово задело меня. Я чувствовала себя ужасно, мне было страшно стыдно за своё поведение. Но это никак не повлияло на мою самооценку или что-то в этом роде. Я в точности знала, как хорошо он ко мне относится. Я на самом деле не чувствовала себя никчёмной.

Как-то раз, уже будучи взрослой, я проделала то же самое с Софией, обозвав её дрянью по-английски, когда она повела себя со мной крайне неуважительно. Упомянув об этом на какой-то вечеринке, я была немедленно подвергнута остракизму. Гостья по имени Марси так расстроилась, что принялась рыдать, и вынуждена была уйти раньше времени. Хозяйка дома, моя подруга Сьюзан, попыталась реабилитировать меня в глазах других гостей.

- О, дорогая, произошло недопонимание. Эми говорила метафорично - так ведь, Эми? Ты ведь не назвала Софию дрянью в самом деле?

- Э-э-э... Да, назвала. Но все дело в контексте, -  попыталась я объяснить. - Это штучки китайских эмигрантов.

- Но ты-то не эмигрантка, - сказал кто-то.

- Тонко подмечено,- уступила я. - Неудивительно, что это не сработало.

Я просто пыталась говорить примирительно. На самом деле в случае с Софией это сработало прекрасно.

Дело в том, что китайские родители делают вещи, которые "западникам" могут показаться невообразимыми, даже подсудными. Мать-китаянка может сказать своей дочери: “Эй, толстуха, сбрось-ка вес”. Западные же родители, напротив, кружат вокруг проблемы на цыпочках, говоря только о здоровье и никогда не упоминая слово на букву "т", а их дети продолжают ходить на терапию из-за расстройства питания и нарушения самооценки. (Также я когда-то слышала, как западный отец превозносил свою дочь, называя её красивой и невероятно толковой. Позже она сказала мне, что это заставляло её почувствовать себя мусором.) Китайские родители могут приказать своим детям разобраться с проблемой. Единственное, на что способны западные родители, это умолять своих детей делать все, на что те способны. Китайские родители могут сказать: "Ты лентяй. Все твои одноклассники на голову впереди тебя". Западные родители, напротив, будут подавлять в себе раздражение из-за плохих оценок своих детей и пытаться убеждать себя, что вовсе не расстроены тем, как они учатся.

Я много и напряжённо размышляла о том, почему китайские родители позволяют себе такое. Думаю, есть три серьёзных различия между образами мышления китайских и западных родителей.

Во-первых, я заметила, что западные родители крайне озабочены самооценкой своих детей. Они переживают о том, как ребёнок почувствует себя, если в чем-то потерпит неудачу, и постоянно пытаются успокоить детей тем, что те отлично справляются, несмотря на посредственно написанную контрольную или дурно сыгранный концерт. Иными словами, западные родители беспокоятся о психическом здоровье своих детей. Китайские родители этим не занимаются. Они всегда думают о силе, а не о слабости, и в результате действуют иначе.

К примеру, если ребёнок принесёт домой пятёрку с минусом за контрольную, западные родители в большинстве случаев будут расточать похвалы. Китайская же мать задохнётся от ужаса и спросит, что пошло не так. Если ребёнок получит за контрольную четвёрку, западные родители по-прежнему будут его хвалить. Но, даже высказывая своё неодобрение, они будут осторожны, чтобы ребёнок не ощутил собственную никчёмность. Они совершенно точно не назовут его тупицей, бездельником или позором семьи. В душе западные родители могут переживать о том, что плохие оценки их ребёнка связаны с его неспособностью к предмету или с тем, что что-то не так с учебной программой или даже самой школой. Если улучшения не происходит, они даже могут назначить встречу с директором, чтобы узнать, как преподаётся предмет, или поставить под сомнение профессионализм учителя.

Если же четвёрку получит китайский ребёнок, чего никогда не случится, сначала он услышит дикие крики и увидит, как его мать рвёт на себе волосы. Затем, крайне расстроенная, она сама проведёт десятки, может быть, даже сотни контрольных и будет трудиться над ними вместе с ребёнком до тех пор, пока его оценка не дорастёт до пятёрки. Китайские родители требуют высших оценок, поскольку уверены: дети способны их получать. Если же хороших оценок так и нет, родители начинают думать, что ребёнок работает недостаточно много и тяжело. Вот почему такого ребёнка всегда будут наказывать, критиковать и стыдить. Китайские родители уверены, что в их детях достаточно сил, чтобы пережить унижение и стать лучше. (А когда китайские дети делают что-либо замечательно, родители изливают на них поток раздувающих самомнение похвал, но делают это дома, за закрытыми дверями.)

Во-вторых, китайские родители считают, что их дети кругом им должны. Причина этого немного неясна, но, возможно, она базируется на конфуцианской сыновней почтительности и на том факте, что родители пожертвовали всем ради своих детей. (И это правда, китайские матери живут буквально в окопах, проводя изнурительные часы, обучая, воспитывая, допрашивая своих детей и шпионя за ними.) В любом случае суть в том, что китайские дети должны всю жизнь возвращать долг родителям, слушаясь их и заставляя гордиться. Не думаю, что западные родители полагают, что их дети находятся в неоплатном долгу перед ними. По крайней мере, Джед думает иначе. “Дети не выбирали своих родителей, - сказал он мне однажды. - Они даже не выбирали сам факт рождения. Это родители навязали детям жизнь и потому в долгу перед ними. Дети же своим родителям ничего не должны. Зато они будут должны собственным детям". Мне это кажется чудовищным.

В-третьих, китайские родители уверены, что знают, что будет лучше для их детей, и, следовательно, подавляют все их желания и мечты. Поэтому китайские девочки не заводят бойфрендов в средней школе, поэтому они не могут поехать в поход с ночёвкой. И поэтому китайский ребёнок никогда не дерзнёт заявить матери: "Мне дали роль в школьной пьесе! Я деревенский житель номер шесть. Теперь я каждый день с трёх до семи буду оставаться после уроков на репетиции, даже по выходным". Бог в помощь тому китайскому ребёнку, который на такое отважится.

Не поймите меня неправильно: это вовсе не значит, что китайские родители не заботятся о своих детях. Как раз наоборот. Ради них они готовы на все. Это просто совсем другая модель воспитания. Я думаю об этом как китаянка, но я знаю многих родителей - обычно из Кореи, Индии, Пакистана, - которые, не будучи китайцами, обладают очень похожим типом мышления, так что это вполне может быть свойственно всем эмигрантам. Или это может быть результатом противостояния разных культур в эмиграции.

Джед вырос в совсем другой системе координат. Его родители не были эмигрантами. И Сай, и Флоренс родились и выросли в Скрентоне, Пенсильвания, в ортодоксальных еврейских семьях. Оба рано потеряли матерей, у обоих было гнетущее, тяжёлое детство. Поженившись, они покинули Пенсильванию, как только смогли и в конечном итоге осели в Вашингтоне, где выросли Джед и его старшие брат и сестра. В качестве родителей Сай и Флоренс были полны решимости дать своим детям пространство и свободу, которых были лишены сами. Они верили в личный выбор, ценили независимость и творчество и критиковали власть.

Между моими родителями и родителями Джеда была пропасть. Джеду всегда предоставляли выбор -  например, хотел ли он брать уроки игры на скрипке или нет (он от них отказался и сейчас жалеет); о нем думали как о человеке, имевшем право на собственное мнение. Мои родители никогда не предоставляли мне право выбора и не интересовались моим мнением. Ежегодно родители Джеда позволяли ему целое лето развлекаться с братом и сестрой в идиллическом местечке Кристалл Лейк. Джед говорит, что это были одни из лучших дней в его жизни, и мы возили Софию и Лулу в Кристалл Лейк когда могли. Я же, напротив, в детстве брала уроки компьютерного программирования и ненавидела лето. (Как и Кэтрин, моя семилетняя сестра и подружка, которая штудировала учебники по грамматике и училась составлять диаграммы, чтобы скоротать время.)

Родители Джеда отличались хорошим вкусом и коллекционировали произведения искусства. Мои родители этим не занимались. Его родители частично оплатили его образование. Мои всегда и за все платили полностью, но ожидали от меня всецелой поддержки, уважения и заботы в старости. У родителей Джеда никогда не было таких ожиданий.

Родители Джеда часто путешествовали вдвоём. Они бывали с друзьями в таких опасных местах, как Гватемала (где их почти похитили), Зимбабве (где они ездили на сафари) и Бобобудур в Индонезии (где они познакомились с гамеланом). Мои родители никогда и никуда не ездили без детей, а это значит, что останавливались мы в самых дешёвых мотелях. Также, будучи эмигрантами из развивающейся страны, мои родители не поехали бы в Гватемалу, Зимбабве и Бобобудур, даже если бы им за это заплатили. Вместо этого нас возили в Европу, где как минимум были нормальные правительства.

Хотя мы с Джедом так и не пришли к окончательному соглашению, в нашем доме в основном практикуется китайская модель воспитания. Тому есть несколько причин. Во-первых, как и многие матери, я принимала больше участия в жизни девочек, и в том, что мой стиль превалировал, была своя логика. Хотя мы с Джедом оба преподавали, и я была так же занята в Йеле, как и он, именно я проверяла домашние задания, уроки китайского и сидела на всех музыкальных занятиях. Во-вторых, совершенно независимо от меня Джеду также нравилось строгое воспитание. Он часто сетовал на людей, которые ни в чем не отказывали своим детям или, что ещё хуже, отказывали, но не следили за выполнением своих требований. Но, хотя Джед спокойно говорил девочкам “нет”, у него не было конкретного плана на их счёт. Он никогда не заставлял их играть на скрипке или фортепиано, если девочки этого не хотели. Он не был абсолютно уверен в том, что может сделать за них правильный выбор. Это моя работа.

Но - и это, возможно, важнее всего - мы остановились на китайской модели, потому что сложно усомниться в достигнутых с её помощью результатах. Другие родители постоянно спрашивали нас, в чем секрет. София и Лулу были образцовыми детьми. В обществе они были вежливыми, интересными, отзывчивыми и умели поддержать беседу. Они отлично учились, а София к тому же на две головы опережала своих одноклассников по математике. Они свободно говорили по-китайски. И все дивились их способностям к академической музыке. Короче говоря, они были всего-навсего китайскими детьми.

Но не без исключений. В 1999 году мы впервые  вместе с девочками поехали в Китай. София и Лулу -  обе темноволосые, черноглазые, со всеми азиатскими чертами в лицах, и они обе говорили по-китайски. София ела все подряд - утиную кожу, свиные уши, морские огурцы - ещё один важный аспект китайской идентичности. И, тем не менее, повсеместно в Китае, даже в космополитичном Шанхае, мои дочери собирали толпы любопытных, которые пялились на них, хихикали и называли их "двумя маленькими иностранками, говорящими по-китайски". В Сычуани, в заповеднике Chengdu Panda Breeding Center, мы снимали новорождённых гигантских панд - розовых, сморщенных, извивающихся существ, которые редко выживают, - а китайские туристы фотографировали Софию и Лулу.

Несколькими месяцами позже, уже в Нью-Хейвене, когда я сказала, что София - китаянка, она перебила меня: “Мамочка, я не китаянка”.

- Нет, ты китаянка.

- Нет, мамочка, ты единственная, кто так считает. Никто в Китае не думал, что я китаянка. И в Америке меня никто так не называет.

Это меня сильно встревожило, но я сказала: “Эти люди ошибаются. Ты именно что китаянка”.

Первый триумф в музыке София пережила в 2003 году, когда победила в музыкальном конкурсе Нью-Хейвена. Ей было десять лет, и в качестве приза она получила возможность выступить вместе с молодёжным оркестром в часовне при Йельском университете. Я буквально сошла с ума. Я вырезала из местной газеты статью о Софии и вставила её в рамку. Я пригласила на концерт больше сотни человек и запланировала колоссальную вечеринку после выступления. Я купила Софии её первое длинное вечернее платье и новые туфли. Приехали все бабушки с дедушками. За день до выступления моя мама на нашей кухне готовила сотни “жемчужных шариков" (свиных фрикаделек, обсыпанных липким белым рисом), а Флоренс сделала десять фунтов гравлакса (сёмги с морской солью).

Тем временем на музыкальном фронте мы пытались опередить время. София собиралась играть Рондо для фортепиано с оркестром Моцарта - одну из самых жизнеутверждающих пьес композитора. Моцарт, как известно, труден. Его музыку повсеместно называют сверкающей, блестящей, искромётной и непринуждённой, то есть используют прилагательные, которые вселяют ужас в сердца музыкантов. Говорят, что музыку Моцарта могут исполнять только молодые люди и старики: молодые потому, что они наивны, а старики - потому что им больше не надо никого впечатлять. Рондо Софии - это классический Моцарт. Учительница Мишель говорила: “Играя, думай о шампанском или итальянской газировке (изобретённый в США напиток на основе газированной воды и фруктовых сладких сиропов), о пузырьках, что стремятся на поверхность”.

София была готова принять любой вызов. Она невероятно быстро училась, её пальчики порхали как бабочки. Более того, она слушала все, что я ей говорила.

К тому моменту я уже стала сержантом зубрёжки. Я разбила рондо на части. Час мы тратили только на отработку нюансов (чистоту нот), ещё один -  на темп (с метрономом), третий - на динамику (громко, тихо, crescendo, decrescendo), четвёртый -  на фразировку (формирование мелодической линии) и так далее. Мы неделями работали каждый день допоздна. Я не жалела резких слов и становилась даже жёстче, когда видела, как глаза Софии наполняются слезами.

Когда великий день наконец настал, меня вдруг парализовало. Я сама никогда не смогла бы стать исполнителем. Но София только выглядела взволнованной. Когда она вышла на сцену часовни, чтобы занять место солиста, на её лице сияла широкая улыбка, и, я бы сказала, она была счастлива. Когда я следила за её игрой - в зале с тёмными дубовыми стенами она казалась такой крошечной и храброй за своим инструментом, - моё сердце будто бы наполнялось неописуемой болью.

Потом друзья и незнакомые люди поздравляли нас с Джедом. Игра Софии была захватывающей, говорили они, такой сильной и элегантной. Сияющая Мишель сказала нам, что София просто создана для исполнения Моцарта и что она никогда не слышала, чтобы рондо звучало так свежо и искристо. “Видно, что она получает удовольствие от игры, - заявил мне Ларри, директор Neighborhood Music School. - У вас никогда не получится так хорошо играть, если вы не наслаждаетесь музыкой”.

По ряду причин его комментарий напомнил мне об инциденте, произошедшем несколько лет назад, когда София только начинала играть на фортепиано, а я уже сильно на неё давила. Джед обнаружил забавные отметины на клавишах. Когда он спросил о них Софию, та сделала виноватое лицо. "Что?" - уклончиво переспросила она.

Джед присел и осмотрел отметины более внимательно. "София, - задумчиво поинтересовался он, - а это не могут быть следы зубов?"

Оказалось, это именно они. Забросав Софию, которой на тот момент было где-то шесть лет, вопросами, он выудил признание, что она частенько грызла фортепиано. Когда Джед рассказал, что этот инструмент - самый дорогой предмет мебели в нашем доме, София пообещала не делать этого больше. Не знаю точно, почему комментарий Ларри вызвал у меня это воспоминание.