Г. Успенский. Кузька
Г. Успенский. Кузька
Публика разбрелась. На сердце Кузьки становилось все тяжелей и тяжелей: он не выносил с гулянья ни одного приятного ощущения; рубль семь гривен, которые он пожертвовал себе на увеселенья, были целехоньки.
«Неужели ж, — подумалось ему, — с тем и домой воротиться?» Как за последнюю надежду ухватился он за мысль снова пойти в кабак.
В кабаке было множество посетителей! Пили, говорили с пьяных глаз что-то совсем непонятное, спорили, жаловались. Внимание Кузьки было привлечено компанией подгулявшей молодежи.
— Нет, не выпьешь, — крикнул один.
— Ан врешь!
— Что такое?
— Да вот Федор берется четверть пива выпить на спор!
— Дай, об чем?
— И спорить не хочу!..
— Нет, нет, пущай его! Друг, пива!
— Поглядим!..
Явилась четверть пива в железной мерке; Федор перекрестился, поднял ее обеими руками и принялся цедить.
Публика следила за ним с особенным вниманием.
— Н-нет, — произнес неожиданно Федор и хлопнул четвертью об стол.
— А-а!.. — послышалось со всех сторон.
Охмелевший Федор присел к столу. Глаза его смотрели бессмысленно.
Кузька, в минуту неудачи Федора, вдруг почувствовал в себе сознание чего-то небывалого. Громадные нетронутые силы, давно ждавшие какого-нибудь выхода, зашевелились. Он видал теперь перед собой такое дело, которое понимал вполне и которое могло прославить его по крайней мере в з-ском кабаке. Кузька чувствовал, что теперь ему предстоит сделать первый сознательный и смелый шаг. Он смело подошел к гулякам и проговорил:
— А что дадите, я выпью четверть?
— А ты чем стоишь?
— Берите что есть, рубль семь гривен.
— Ладно! А с нашего боку, ежели выпьешь, пей сколько хочешь и чего твоей душе угодно… Деньги наши… Идет?
— Кричи…
— Пив-ва, — заорала компания.
Скоро все общество в кабаке столпилось около Кузьки, который удивил всех своим богатырским подвигом. Четверть пива быстро подходила к концу: Кузька ни разу еще не передохнул, только лицо его медленно наливалось кровью, глаза выкатились и сверкали белками…
— Ах прорва, — говорил удивленный зритель.
— Батюшки, шатается, — вскричал другой, — шатается.
— Держи, держи его… Расшибется.
— Уйти от греха, — прошептал третий и выскользнул из кабака.
На улице он слышал, как в кабаке что-то грузное рухнулось наземь.
Мне остается прибавить еще очень немного: Кузька умер в больнице, в бреду. Сонные нервы его были разбиты слишком непривычным хмелем.