Аутизм и деспотическая установка
Аутизм и деспотическая установка
Нередко в основании аутизма лежит неспособность осциллировать между установками «я управляю» и «я управляемый». Среда, в которой нельзя быть властителем, становится чуждой и враждебной, высвобождает тенденцию к бегству на безопасную территорию, обозначенную местоимением «мой». Зависть вызывают те, кто свободно двигаются за пределами этой территории. Возникают фантазии о том, чтобы одолеть их и распространить свою власть на чужое окружение. Чем больше упроченной бывает властная установка, тем большим становится расхождение между честолюбивыми фантазиями и действительностью, тем труднее быть побежденным, согласиться с поражением, а способность осциллировать между противоположными установками «над» и «под» является как раз необходимым условием экспансии собственного мира, выхода за границы «моего».
Фиксированная деспотическая установка приводит в конечном счете к отказу от экспансии в «не мой» мир. В этом отказе можно различить две фазы: зависти и безразличия. В первой фазе субъект отказывается от экспансии за пределы собственной территории, на которой он чувствует себя уверенно, являясь властителем и одновременно фантазируя о том, как хорошо было бы жить на других территориях, и завидуя тем, кто свободно на них передвигается. Чем меньше возможности экспансии и чем больше чувство ограничения собственного жизненного пространства, тем более богатыми и менее реалистичными становятся мечтания. В жизни наяву, однако, существует определенная граница толерантности для собственной фантазии. Структура реального мира, которая формирует мир переживаний каждого человека, действует стимулирующим и одновременно тормозящим образом на мир фантазии.
В конце концов граница толерантности для собственной фантазии оказывается перейденной. Фантазия становится чрезмерно фантастической, странной, жуткой либо комичной, т. е. уже не может соответствовать структуре действительного мира. Можно выдержать лишь минутные столкновения с ней, как в сказке, в которой, вопреки ее поразительным эффектам, целое подчиняется законам действительной жизни. Толерантность к собственной фантазии явно уменьшается с возрастом. Отношение мира «понарошку» к «миру всерьез» у ребенка формируется в пользу первого, хотя бы уже по причине его малого жизненного опыта. Реальный мир, каковым считается мир взрослого человека, для него столь же фантастичен, как мир «понарошку», ибо он попросту его не знает. Поэтому нередко ребенок с большой настойчивостью вновь и вновь задает вопрос: «как это бывает на самом деле?».
С возрастом человек учится отказываться от собственных мечтаний как под влиянием контактов с окружением, так и вследствие оценки своих собственных возможностей. Быть может, с наибольшей трагичностью столкновение между мечтой и действительностью происходит в молодежном возрасте. Человек к этому времени становится достаточно самостоятельным, чтобы пытаться реализовать свои мечты, но с другой стороны, бывает подавлен диспропорцией между мечтой и возможностями ее реализации.
Под влиянием действительности мир мечтаний редуцируется; то, что нереально, смещается на периферию либо вообще исчезает из сознания. Это не означает, однако, что то, что не вписывается в структуру реального мира, полностью исчезает; оно проявляется в сновидениях. Но даже здесь действует давление реальной действительности, то ли в форме «фрейдовской цензуры» сновидения, то ли в форме моментального забывания содержания сновидения тотчас после пробуждения. Структура мира ребенка менее связная по сравнению со структурой мира взрослого. Элементы желаний и фантазий легче смешиваются в ней с элементами реальности: лишь с возрастом граница между действительностью и мечтой становится четкой и герметичной. Так называемая эволюционная незрелость обуславливается помимо прочего сохранением детской проницаемости границы между реальным и нереальным. Желании и фантазии с легкостью принимаются за действительность.
Отношение мечты к реальности является существенным элементом обсуждаемой здесь проблемы власти. Мечта является чем-то наиболее «нашим»; мы имеем над ней абсолютную власть (она утрачивается лишь после перехода от бодрствования ко сну; в сновидении человек оказывается во власти собственных видений). Действительность, можно сказать, является тем, над чем люди не властны, хотя борются за эту власть, оказываясь то побежденными, то победителями. На этом основывается интеракция между собственным миром и миром окружающим. Собственную структуру пытаются навязать окружению, одновременно принимая структуру внешнего мира как собственную. Чувство реальности формируется в этом взаимодействии. Внешнее, реальное оказывает сопротивление. С реальностью можно бороться и отступать перед ней, преобразовывать или отчуждаться от нее.
Чувство реальности формируется на границе контакта собственного мира с окружающим. Нереальны многие собственные мечты, планы, концепции (чем более собственные, тем менее реальны), но также нереальны далекие континенты и эпохи, т, е. те пространственно-временные области, с которыми самому вступать в контакт не приходилось. Реально то, что можно потрогать, что оказывает сопротивление, на что можно воздействовать и что само непосредственно на нас действует. Планы утрачивают свою нереальность по мере их реализации, а отдаленные фрагменты времени и пространства, когда в них начинают жить.
Деспотическая установка тормозит развитие чувства реальности. Взаимодействие с окружением редуцируется к навязыванию ему собственной структуры. При этом не существует нормальной интеракции между установками «к» и « от» — «преобразую» и «меня преобразуют». «Моим» оказывается только то, чем владеют, что можно произвольно преобразовать. Собственное жизненное пространство сокращается. Но именно вследствие этого сокращения собственного пространства исчезает сопротивление действительности, стирается грань между мечтой и реальностью. Ребенок с деспотическими чертами избегает игры, в которой не может главенствовать, либо приступами плохого настроения навязывает свое главенство. Деспотизм и пониженное чувство реальности характеризуют эмоционально-чувственную незрелость.
Когда собственной территорией становится та часть пространства, в которой субъект является абсолютным властителем, тогда при сохраняющемся еще чувстве реальности зависть вызывают все те, кто свободно перемещаются на иных территориях, а при ослабленном либо исчезнувшем чувстве реальности сферой действия все более становится мир собственных фантазий, а области «не мои» уже зависти не вызывают, они становятся безразличными, ибо действительность стала бледной и далекой. Безразличие к «вещам мира сего», таким образом, часто является выражением высокомерия.
Может существовать также ситуация, при которой под давлением реальной действительности мир мечты подвергается постепенной редукции, а деспотическая установка не допускает экспансии в окружающий мир. Тогда человек, лишенный мечтаний, оказывается замкнутым в тесном и пустом жизненном пространстве. Можно предположить, что такой человек лишь в сновидениях находит полную свободу применения; там его пространство не имеет границ. Однако здесь можно лишь строить предположения, поскольку в подобных случаях структура поведения оказывается столь далекой от структуры переживаний наяву, что содержание сна не может быть реконструировано после пробуждения; оно моментально исчезает из памяти, оставляя после себя чувства беспокойства и подавленности.
В отказе от экспансии в окружающий мир, вытекающем из невозможности принятия собственного поражения, можно выделить две фазы: в фазе зависти еще остается надежда завоевания главенствующей позиции в мире, реальность которого принимается; в фазе безразличия действительность окружающего мира становится далекой и чуждой, человек бежит от нее в мир грез либо снов. Таким образом, жизненное пространство человека ни в каком случае не может быть совершенно пустым.
Мечтание можно отнести к тому типу функциональных структур, которые заменяют центральное звено рефлекторной дуги, не задействуя ее афферентных и эфферентных звеньев. Оно относится, следовательно, к той же категории психических явлений, что и мышление, планирование и сновидение, причем в первом и втором случаях тормозящее действие структуры реального мира было бы значительно сильнее, а в третьем — значительно слабее.
Давление реальной действительности ограничивает свободу формирования планов и мыслей. В грезах свобода бывает наибольшей; субъект бывает господином и властителем мира собственных фантазий. Зато в сновидении имеет место обратная ситуация. Правда, актуальная действительность влияет на его содержание и форму в минимальной степени, но в то же время субъект не имеет над ним никакой власти. Напротив, он сам остается во власти сновидения, из-под которой лишь иногда большим усилием воли можно освободиться посредством пробуждения.
Отрываясь от конкретной ситуации, человек получает большую свободу и большую власть над миром даже не конкретным, но более или менее абстрактным. Но эта власть никогда не бывает абсолютной. Наяву она ограничена реальной действительностью и ее специфической структурой, от которых нельзя освободиться никаким способом; во сне же власть переходит от спящего к тому. что порождается его воображением; он становится невольником им же самим созданного. Вероятно, вследствие независимости от воли спящего создания его воображения приобретают характер внешнего и тем самым реального мира. Существенной в этом скачке от деспотизма грез наяву к анархии сновидения является способность сохранения порядка; до тех пор, пока этот порядок может быть сохранен, сохраняется впечатление владения собственным миром, когда же эта способность утрачивается, собственные функциональные структуры высвобождаются и сами захватывают власть.