Глава X Флагелляция у доминиканцев в связи с инквизицией
Глава X Флагелляция у доминиканцев в связи с инквизицией
Орден доминиканцев, по созданным им статутам и предписаниям, отличался относительно телесных наказаний чрезвычайной суровостью. Основатель доминиканских монахов, испанец родом, по имени Доминик де-Гуцман, слыл известным флагеллянтом. Еще до появления этого фанатика на свет Божий, матери его как-то приснилось, что она родила львенка, во рту у которого торчал зажженный факел; звереныш этот так рычал, что на всем свете произошло страшное смятение, а она, мать, должна была пройти через пламя, образовавшееся от факела во рту новорожденного. Последователи Доминика, толкуя столь странный сон, говорили, что факел изображал собою «тот свет», который должен был наступить на земле под влиянием учения Доминика де-Гуцмана. Другие же придерживались того мнения, что факел являлся предзнаменованием огня и разрушения, которым подвергается бесчисленное количество людей, осужденных на превращение в груду пепла.
Когда Доминик подрос, он стал очень часто истязать себя плетью, доходя при этом до бесчувственного состояния; нередко его с трудом только возвращали к жизни его святая мать и три красавицы-сестры. Его покаяние обладало, говорили, такой силой, что тысячи злых духов своими воплями и рыданиями наполняли окружающий его воздух, так как, совершая умерщвление своей плоти, он этим самым вырывал из когтей их бесчисленное количество загубленных душ. По отношению к другим он был так же строг, как и к самому себе, и под маской милости и прощения прибегал к неописуемым жестокостям. Изгнание в те времена считалось самым большим несчастием, и, под видом обещания отменить ссылку и вернуть раскаивающихся церкви, он накладывал буквально невыносимые наказания, маскируя их нежным названием покаяния.
Чтобы дать образец сострадательности этого прославившегося святого, мы помещаем текстуальный перевод одного из сделанных им по своему ордену распоряжений.
«Брат Доминик, ничтожный священник, шлет во имя Господне всем верующим свой привет! По приказанию цистерианского аббата, который возвел нас в настоящий наш сан, простили мы подателя сего, Понтия Рочериуса, и Божьей милостью вырвали его из когтей еретичества и снова обратили в лоно нашей церкви. Мы взяли с него присягу в исполнении возложенной на него эпитимии, обязав его в течение трех воскресений или трех же постных дней в сопровождении духовника, обнаженным от плеч до пояса, пройти от городских ворот до входа в монастырь и подвергаться на протяжении всего пути ударам розог. Кроме того, приказываем ему навсегда отказаться от употребления в пищу мяса, яиц, сыру и всех тех кушаний и продуктов вообще, которые имеют какую бы то ни было связь с мясом» и т. д.
Не меньшей популярностью пользовался в этом ордене Джон Таулер, заслуживший репутацию ревностнейшего флагеллянта. Его фанатичность в этом отношении доходила до того, что он истязал себя лично, ибо, говорил он, окружающие относятся к нему слишком снисходительно и по непонятной ему причине щадят его. Приняв во внимание оба эти типа, нетрудно представить себе, что орденские статуты, правила и предписания были переполнены этой пресловутой disciplina flagell; говорить нечего о том, что малейшие проступки, самые незначительные уклонения от установленного режима наказывались плетьми и розгами, причем виновный нередко плавал во время экзекуции в лужах собственной крови. Чтобы восторжествовать над справедливостью и не давать повода к возбуждению неудовольствия и справедливых нареканий, у женской половины ордена была введена обоюдная порка, иначе говоря – монашенки секли друг друга. Таким образом, любая сестра-монашенка, не испытавшая сострадания и снисходительности других по отношению к себе, сама ничего подобного не выражала тогда, когда наступала ее очередь производить над кем-либо из сестер по ордену эксперименты с розгой.
С соизволения папы, доминиканцы ввели инквизицию, причем особенная строгость и суровость, бывшие вообще отличительным признаком этого ордена, применялись по отношению к лицам обоего пола, впавшим в еретичество. Одним из первых навлек на себя неудовольствие и немилость святого трибунала Раймонд, граф Тулузский. Он стал покровительствовать еретикам и потому был подвергнут властью самого папы изгнанию, причем все его подданные были освобождены от принесенной на верность графу Раймонду Тулузскому присяги. Испуганный таким наказанием, граф поклялся исправиться и умолял о прощении. В виде залога в будущем исправлении его обязали уступить в собственность папы семь замков и, кроме того, подвергнуться церковному покаянию. Само собой разумеется, что последнее было выполнено с чрезвычайной строгостью. Все его тело под влиянием истязаний было настолько повреждено ранами и опухолями, что несчастный граф не мог надеть на себя что-либо и вынужден был в течение долгого периода заживления ран оставаться дома и пребывать в обнаженном виде.
Каждая тюрьма инквизиции имела специального надсмотрщика, который проявлял по отношению к заключенным слишком много тяжелого для них внимания; каждое упущение, проявленное как тюремными служащими, так и самими жертвами инквизиции и святого трибунала, наказывалось самым жестоким образом. Одна из старух-служанок, жившая в доме такого надсмотрщика, известного своей свирепостью и зверскими наклонностями, вздумала сострадательно относиться к тем пыткам и мучениям, которые доставались на долю заключенных; всеми силами своей нежной души она пыталась утешать их и изыскивала различные способы для доставления им контрабандным путем пищи. Благодаря несчастному стечению обстоятельств, ее поймали с поличным, приговорили к тюремному заключению на один год, затем провели по улицам города в торжественной церемонии, нарядив при этом в позорное желтое платье и наградив в довершение всего двумястами ударами розог.
Среди преступлений, подпадавших ведению инквизиции и наказуемых ею, находилась также и полигамия. Неисправившиеся, несмотря на данное обещание, полигамисты подвергались различным исцеляющим покаяниям, как пост, молитвы, и т. д., и затем ссылались на галеры на срок от шести до семи лет. Если преступник принадлежал к низшему слою населения или даже к среднему классу, то подвергался жесточайшей порке, конфискации половины принадлежащего ему имущества и возложению на голову во время экзекуции позорной епископской камилавки.
В 1612 году папа Павел V обнародовал буллу, направленную против тех духовников, которые во время исповеди позволяли себе неблагопристойность в отношении своих прихожанок или вовлекали их в непотребство. Подобные обвинения должны были поступать на рассмотрение святой инквизиции и рассматриваться ею самым добросовестным и тщательным образом. Эта энциклика папы поставила духовенство в ужасное положение. Когда эдикт был обнародован в церквях Севильи и все прихожане получили угрожающее предостережение, с обязательством в тридцатидневный срок назвать имена тех святых отцов, которые осквернили исповедальное кресло, случилось неожиданное явление: ко дворцу инквизиции с жалобами на своих духовников устремилась такая масса женщин, что двадцать секретарей и столько же инквизиторов не имели возможности справиться с привалившей работой, заключавшейся в составлении со слов просительниц письменного доклада. Срок принесения жалоб был продлен еще три раза на тридцать дней, и, когда инквизиция убедилась в том, что нет никакой возможности наказать огромное количество прелюбодеев, она уничтожила обнародованный эдикт и замяла весь начатый ею же самою процесс. В обычных случаях уличенный в прелюбодеянии духовник, если обвинительница его не оставляет желать ничего лучшего в смысле ее безупречности и правдивости, приговаривался к обыкновенному покаянию постом и молитвой и затем либо отправлялся на галеры, либо заточался навеки в тюремную келию.
Наказания за еретичество, в зависимости от важности совершенного преступления, назначались различные. Если виновный принадлежал к простонародию, то его заставляли носить позорную шапку на голове, язык его фиксировался во рту при помощи железного или деревянного кляпа, его влекли по улицам города, жестоко избивали плетьми и затем сжигали на костре. Если же совершивший такое преступление происходил из знатного рода, то его заточали на известное время в монастырь и обкладывали особым, так называемым «покайным штрафом», доходившим иногда до значительных сумм. Если проступок, например клятвопреступление, признавался не очень тяжелым, то кающийся должен был во время богослужения оставаться в церкви без шляпы, плаща и сапог, туловище его обвивала веревка, в руку ему давали зажженную свечку.
Гадальщики на картах, предсказыватели судеб и астрологи наказывались изгнанием, лишением звания и прав состояния, поркой или, наконец, тюремным заключением, в зависимости от тяжести содеянного преступления.
Евреи были особенно ненавистны инквизиции, к ним придирались безжалостно, их обкладывали денежными штрафами, секли розгами и сажали в тюрьмы.
Лжесвидетели приговаривались к вечному одиночному заключению; в тех же случаях, где ложные показания не имели дурных последствий, виновных подвергали бастонаде, порке плетью и изгнанию или ссылке.
Когда инквизиция приговаривала какого-либо монаха к наказанию розгами или плетью, то экзекуция производилась в том самом монастыре, к которому был причислен монах, в присутствии нотариуса святого трибунала. Сначала преступника водили вокруг монастыря со связанными руками, а затем во время шествия начиналось сечение по обнаженным плечам и спине, производившееся самими братьями-монахами. Монотонность вечного тюремного заключения впоследствии разнообразилась тем, что преступников время от времени назначали привратниками у церковных дверей.
Одним из изданных декретов повелевалось, чтобы кающиеся присутствовали на богослужении по воскресным и праздничным дням; затем было сделано следующее добавление: «Во все воскресные и праздничные дни, во время чтения мессы, между апостолом и евангелием, в церковь должны быть введены еретики, без верхнего платья, капюшона и шляпы, с розгами в руках: в это время их следует сечь. И пусть священник, совершающий мессу, разъяснит всем присутствующим на богослужении мирянам, что наказание возложено на преступников за то, что, по еретическим наклонностям своим, они совершили великие грехи».
Приговоры инквизиции производились обычно путем аутодафе (сожжение на костре) en masse, т. е. гуртом. Что в других государствах считалось обыкновенной казнью преступников, то у испанцев и других католических народов почиталось религиозным огнем и доказательством ревностного верования. Аутодафе эти производились чаще всего при восшествии на престол или во время других грандиозных народных празднеств. После того как самые опасные еретики и другие подобные им грешники сжигались, приговоренные за мелкие преступления к порке усаживались на следующий после казни товарищей день на осла, провозились по площадям и наиболее оживленным улицам города и во время шествия жестоко наказывались плетьми, батогами или розгами.
Ни один орден не обладал таким неограниченным могуществом, как орден доминиканцев, но в то же время фанатики эти имели несметное количество врагов, и, когда обаяние доминиканцев начало уменьшаться, они стали крайне неразборчивы в средствах для достижения прежнего престижа. Они не останавливались буквально ни перед чем и пускали в ход все способы до лжи, облыжности и оговоров включительно. О подтасовывании фактов и говорить нечего. Мы помещаем для иллюстрации следующий пример и находим его подходящим потому, что розга играла в нем тоже свою роль.
В 1509 году разгорелся оживленный спор между францисканцами и доминиканцами. Поводом к раздору послужило непорочное зачатие Святой Девы Марии. По мнению доминиканцев, рождение Святой Девы не обошлось без первородного греха; такой взгляд был нежелателен, и для исправления взглядов ордена было решено «поощрить» его соответствующими видениями и снами. В Берне проживал субъект, по фамилии Иетцер, и этот Иетцер, благодаря своей задержке в развитии походивший на ребенка, вследствие наклонности к телесным наказаниям как нельзя более годился на роль орудия для выполнения задуманной мистификации. Чтобы привести выработанный план к успешным результатам, были избраны четыре доминиканца. Один из них спрятался в келии Иетцера и в полночь предстал пред ним, предварительно вырядившись самым страшным образом. Он выдувал огонь из своего носа, рядом с ним находились воющие собаки. Доминиканец этот сообщил безгранично перепуганному брату Иетцеру, что он не более и не менее, как дух умершего доминиканца, находившегося в чистилище за то, что как-то раз из монашеского переоделся в мирское платье. Один только Иетцер, прибавил он, может спасти его от переживаемых мучений. Вне себя от ужаса и страха, Иетцер обещал сделать все, что только в его силах. После этого дух сказал ему, что существует один только способ спасения, заключающийся в следующем: Иетцер должен в течение восьми дней кряду каждый вечер во время мессы ложиться в капелле на землю, принимать положение распятого и подвергаться бичеванию всей монастырской братии. Прощаясь с Иетцером, дух заявил ему, что скоро снова явится и приведет с собой других духов.
Об этом видении Иетцер, само собой разумеется, поведал всему монастырю, причем получил от монахов настойчивый совет немедленно же подчиниться предложению посетившего его духа. Они горели нетерпением принять на себя возложенную на них духом роль, т. е. угостить Иетцера доброй порцией березовой каши! Бедняга, долго не раздумывая, повиновался и… в монастырском дворе тут же произошла экзекуция, от которой, как говорится, «небу стало жарко».
Привидение явилось Иетцеру еще несколько раз и во время своих визитов всеми силами старалось вдолбить в голову фанатика, что Дева Мария родилась в первородном грехе. В один прекрасный вечер заговорщики дали ему соответствующую долю опиума и, когда несчастный уснул, выжгли на его теле пять знаков Иисуса Христа от распятия. В конце концов они зашли в своих мистификациях слишком далеко, так что Иетцеру, несмотря на его наивность, граничившую с идиотизмом, стало многое ясно. Он чуть было не убил одного из доминиканцев, представшего пред ним ночью в виде Девы Марии с венцом на голове.
Доминиканцев обуял ужас: они стали опасаться, чтобы Иетцер не выдал их, и начали принимать меры для обезвреживания прозревшего дурака. Но сильная натура Иетцера, помогавшая ему при жестоких экзекуциях и тому подобных приемах покаяния, спасла его и на этот раз. Пять раз ему давали незаметным образом яд, и он оставался невридим. Как к последнему средству, они прибегли к отравленной просфоре, но и ее он изверг из себя. Счастливым образом ему удалось уйти из монастыря и донести обо всем магистрату Комплотта. Виновных доминиканцев казнили, предав их живыми сожжению на костре. Разумеется, предварительно они были позорным образом исключены из членов ордена. Вскоре после этого Иетцер скончался и был похоронен в Констанции.
По всем вероятиям, этот заговор был бы передан потомству как божественное знамение, если бы только Иетцер не прозрел и ему не посчастливилось уличить доминиканцев.