Ровесники

Ровесники

«Мы с Милой, будущей женой, были знакомы не то что с детства, а просто с пеленок. Родились в одном году в одной коммунальной квартире в Питере. Это было очень давно, а потому отношения между соседями были не в пример нынешним. За нами обоими ухаживали все соседи по очереди, со всеми были прекрасные отношения, и все такое.

С первого класса у нас была любовь – прятки, секретики, записки… Сразу после школы мы хотели пожениться – и родители были только ЗА. Как раз мы заканчивали школу, когда началась война. Я ушел добровольцем, а моя будущая жена чуть позже была эвакуирована с их заводом. И мы потерялись. Надолго, почти до 1950 года. Я был трижды ранен, дошел почти до Будапешта, уволен в звании младшего лейтенанта. Вернулся в Питер, искал Милу, но никак не мог найти – никого не осталось из тех, кто мог бы помочь.

В 1947 году я женился, родили мальчика, а в 1949 – еще одного сына. Жили хорошо, спокойно, в ладу. Но буквально через год после этого рождения я на улице (!!!) встретил ту самую бывшую девчонку, а ныне… Она был на «тачанке» – деревянной платформочке на четырех подшипниках. Левой ноги не было выше колена, а правой – ниже. Но я ее узнал сразу, а вот она меня никак не признавала. Только когда я ее отвез в наш дом, она стала плакать, все пыталась уехать на этой тачанке.

Она пострадала в первый же день эвакуации – при разгрузке станков. И с тех пор все стремилась в Питер, но попала сюда буквально за неделю до нашей встречи. А уж какая она была больная!.. Тогда жизнь была очень суровая, она и скиталась, и с кем-то была вынуждена спать за еду и кров, и простывала не раз, и болезни подхватывала. Да и пила, конечно, – еще бы, из школьницы сразу стать и инвалидом, и бродяжкой, и сиротой. Словом, здорового места на ней не было – ни в теле, ни в душе.

Я ее привез к нам домой, обьяснил жене, что за женщина. Та за компанию поревела – и мы ее у себя оставили. Пенсию сумели оформить, комнату ее вернули, она у нас будто нянька или родственница жила. За детишками глядела, стряпала. Но меня очень сторонилась. Потом уже, года три спустя, сказала, что боялась за себя – не сдержаться, потому что очень все еще любила. Но тогда меня ее сдержанность обижала.

Мы с женой ее любили как родную, и жена к ней не ревновала совсем, хотя зря. Я как был влюблен с пеленок, так и остался в этом качестве до последнего. А женился – ну почему люди женятся? Вот и вся любовь. И, в общем, мы не устояли, и почти через два года после встречи стали жить по-настоящему. Редко, потому что в коммуналке все на виду, но все-таки получалось. И она забеременела и родила еще одного мальчишку. Никому не сказала, от кого, хотя и соседи, и жена моя на нее наседали. Но она просто сказала: это никому не будет известно, – и все отстали.

И стало у нас в семье трое сыновей. Все в одной компании, друг за друга горой. А в 1961-м моя жена умерла – долго болела легкими, а потом не справилась. Но оказалось, что это только начало черных бед. Заболел средненький, всю юность провел по санаториям да больницам.

А зарабатывал в семье я один, хотя тогдашний профсоюз очень помогал. Но Мила, как ни старалась, а своими искусственными цветами зарабатывала – кошкины слезы. Тем не менее, пока мы были вместе, мы были стойкими. Жили, как могли, пусть бедно, но честно.

А как началась перестройка – так бедность стала нищетой, а от честности никакой прибыли. А она только и была в цене. Все три сына (Милу они мамой от души называли) работали инженерами, у каждого свои дети. А тут зарплаты нет, продуктов нет, надежды нет…

Старший сын умер в 40 лет – инфаркт, вдова его квартирку ихнюю продать сумела (это еще очень было сложно) и к нам перебралась, в две комнатки в коммуналке. Младший уехал во Владивосток (хотя и не сразу, а по стране они поездили), а потом и вовсе в Канаду перебрался (но это еще позже). Но и там в богатеи не выбился, так, средний рабочий, хоть и с высшим образованием. Но живут, пишут.

А вот младший по кривой дорожке пошел, со шпаной связался, в «бригаду» подался, хоть и не вооруженный ходил, но тоже – бандит. И как мы с женой его ни уговаривали, так и не отступил от своего. Пожил всласть, квартирищу купил, дачу в Ольгине, на машине гонял, а потом его убили. Тихонько, словно и не жил вовсе. Вдова сбежала, потом через год вернулась, живет, в гости с внучками ходит.

Вот так мы теперь живем: я, да Мила, да старшая невестка с двумя дочками. Квартиру нашу соседи поделили: отгородились, обустроились, так что теперь у нас три комнаты на всех получилось. Мила с девочками занимается, я что-то по дому выискиваю, чтобы чуть поработать, одна невестка на работу ходит, неплохо зарабатывает – этого у нее не отнять.

И скоро нам с женой уже уходить придется, а все равно, как на нее посмотрю, или притронусь, или просто голос услышу – так и щемит душу. Ни о чем не жалею, ничего не хочу вернуть, разве что младшенького, непутевого. А так – жизнь прожили как могли, но ни в чем себя не предавали. Свой век, и век народа – все вместе прошли. А что не все в этой стране от нас зависит – ну, так это не нами заведено».

Николай Степанович N., г. Санкт-Петербург

Данный текст является ознакомительным фрагментом.