Рождение Гриши, или как я чуть не влюбилась в доктора

Рождение Гриши, или как я чуть не влюбилась в доктора

Интересно, почему так часто роды начинаются рано утром? И именно в 5 часов? Заговоренное это время, что ли?

30 марта, за день до предполагаемой даты родов, ровно в 5 утра я проснулась. Встала. В полусонном состоянии укрыла Дашу скинутым одеялом. Попила водички. Сходила в туалет. Там-то из меня что-то подозрительно и вылилось. Совсем чуть-чуть, столовая ложка. Опа!

Сон как рукой сняло. Что это было? Во#ды? Да нет, для вод слишком мало...

Я снова легла. Живот чуть-чуть напрягся. А это что? Самое начало схваток? Я ведь не знаю, как роды САМИ начинаются. В прошлый-то раз мне их стимулировали! Во всех книжках написано, что НАСТОЯЩИЕ схватки ни с чем перепутать нельзя. Черта с два! Я ведь сейчас лежу и НЕ ЗНАЮ, ложные это схватки или нет.

Ладно. Будем засекать время. Ложные схватки нерегулярны, во всяком случае, так утверждают авторы многочисленных пособий по родам. Хочется надеяться, что это действительно так.

Снова легкое напряжение я почувствовала через двадцать минут. Потом еще через двадцать. Затем снова через двадцать. На часах – шесть утра. Лежу и думаю: а можно ли по трем вроде как схваткам судить об их регулярности? Я, конечно, могу и дальше так валяться и считать минуты, но время-то идет. Надо решать сейчас, что делать.

Вариантов у меня было два. Либо звонить папе, чтобы привез маму, а нас с Димой добросил до роддома (рожать вместе уже стало нашей семейной традицией), либо... Либо не пороть горячку и подождать более внятного развития событий.

Хорошо (рассуждала я). Допустим, я выбираю второй вариант. Что дальше? Если схватки – это плод моего воображения, то все здорово. А если это роды? Если через несколько часов я окончательно пойму, что пробил час Х? Ну, тогда я вызову «скорую». И маму.

Я живо себе представила, как поеду в роддом на «скорой». Одна-одинешенька. С сиротским пакетиком. А муж наверняка не успеет, потому как вторые роды скоротечны... Нет, это меня не устраивает. Не такими я видела свои вторые роды. В конце концов, что# я теряю, если выберу первый вариант? Ну, потревожу папу и врачей в роддоме. Ну, так я ж по важному делу! И муж опять-таки будет со мной. Кстати, мужа пора бы разбудить и обрадовать.

Я растолкала Диму и поделилась с ним своими умозаключениями. Но на волне возбуждения совершенно забыла (а должна была помнить, столько лет вместе), что разговаривать с мужем, когда он спросонья, себе дороже. В лучшем случае, он пропустит все мимо ушей, в худшем – ответит как-нибудь неадекватно. На этот раз наступил «худший случай».

– Димочка, я хочу позвонить папе, чтобы он отвез нас в роддом, – щебетала я, – а вдруг это роды, ты ведь останешься со мной?

– Я не смогу. Сегодня очень важный день, я должен быть на работе...

От возмущения я просто задохнулась. Обиделась страшно.

– Дима! Да что ты такое говоришь? Какая может быть работа, если я рожаю. Ты хочешь меня бросить одну? Ты ведь обещал! Такое событие! Да без тебя на твоей гребаной работе разберутся!..

Я продолжала сыпать восклицаниями, а Дима под них постепенно просыпался. Потом, наконец, до него дошло, какую он сморозил глупость. Понуро кивнул и сказал:

– Конечно, поехали.

Я позвонила родителям. Мой звонок в такую несусветную рань их не удивил, они ждали его каждое утро вот уже несколько дней.

– Ну что, пап, прокатимся до роддома?

– Прокатимся.

Мы быстренько собрались. Взяли все нужное мне. Не забыли про Диму. Ему же тоже надо будет облачиться в «домашнее», чтобы попасть в родблок.

В машине я прислушивалась к себе. Напряжение в животе было еле уловимым, но регулярным – теперь уже раз в пятнадцать минут.

В приемное отделение роддома мы прибыли в восемь. Ну надо же! Мы не одни в столь ранний час хотим попасть за заветную белую дверь. Перед нами девушка. Причем не на роды, а на сохранение. Здесь вообще когда-нибудь не бывает очереди?

Пришлось подождать, пока ее оформляли. Потом еще подождать, потому что в роддоме «пересменка». Никому не рекомендую приезжать в роддом с восьми до девяти утра. Пока дождешься своей участи, рожать перехочется.

Наконец, в девять утра меня пустили на знакомую кушетку в «Смотровой». Посидела я на ней без трусов минут пятнадцать, пока дождалась врача. Ответственного врача дежурной бригады.

Ко мне вышел мужчина. Хм! Акушера-гинеколога мужского пола у меня еще не было. Анестезиолог был. А вот гинеколога не было. Что ж, все в этой жизни когда-то приходится познавать в первый раз. Говорят, лучшие гинекологи (как и повара) – мужчины. Вот мы и проверим, правда это или пиар.

Врача звали Григорий Анзорович Георгадзе. Невысокий фактурный мужчина лет сорока. Грузин. Очень симпатичный и приятный. Но не очень приветливый. Как я потом поняла, он к тому времени уже сутки находился на дежурстве. Ясное дело, безумно устал. А тут еще одна роженица (то есть я), жеманная и строящая глазки, да к тому же по ДМС. В общем, с моим прибытием заслуженный отдых откладывался для доктора Георгадзе на неопределенное время.

– Ну что я вам скажу, – бесстрастно подытожил он после осмотра (ой, как я стеснялась!). – Вы в родах. Открытие – два пальца. Так что оформляйтесь. Жду вас наверху.

Наверху – это в родблоке.

– И каков ваш прогноз? – я преданно заглянула в глаза доктору. А глаза у него такие... жгучие.

– Надолго затянуться не должно. А там посмотрим.

– А у меня тут за дверью муж...

– Вы хотите, чтобы он присутствовал?

– Хочу.

– Ну, пусть пока посидит, его потом поднимут.

Я выглянула за дверь – известить Диму. Тот сидел на телефоне, оповещая всех коллег, что застрял в роддоме, и попутно раздавал указания. Устроил себе рабочий кабинет в приемном отделении, трудоголик!

Потом были до боли знакомые процедуры. Ночнушку мне разрешили выбрать самой. Естественно, я взяла самую лучшую, в веселенький цветочек и без дыр. Не могла же я предстать перед своим врачом (таким интересным мужчиной) в непривлекательном рванье!

Ой, ну какие же мы, бабы, все-таки падкие на мужское внимание. Мне о ребенке надо думать, о предстоящих родах, а я думаю, как бы симпатичного доктора обворожить. Нашла место и время!

В родовом отделении я оказалась в десять утра. Было тихо и почти безлюдно. Рожали только две женщины. Но до развязки им было еще далеко. Впрочем, как и мне.

Я подошла к окну отведенного мне бокса. Ну надо же! История повторяется. Как и три года назад, весна не торопится порадовать нас солнечными деньками. На дворе – самый конец марта, а до сих пор лежит снег и не думает таять. Может, природа опять ждет рождения моего ребенка, чтобы проснуться от зимней спячки?

Я оторвалась от стекла и перевела взгляд на медсестру, которая стелила мне постель. Вот это прогресс! Три года назад мне самой пришлось готовить себе ложе, а сейчас такой сервис! Я даже почувствовала себя неловко. Как будто медсестра выполняла МОЮ работу.

Моей акушеркой оказалась молодая улыбчивая женщина Тоня. Мне показалось, что я давно знаю ее – так с ней было приятно общаться. Она была настолько доброжелательна, настолько позитивно настроена, что мне сразу стало очень уютно в этих казенных больничных стенах. Что и говорить, так приятно, когда тебя встречают, как родную.

Я как будто заразилась Тониным позитивом. Меня охватило возбуждение, смешанное с любопытством: интересно, какие они – вторые роды? И какой он – мой мальчик, мой второй малыш? Вот говорят, что вторые дети рождаются крупнее первых. Если это правда, то мне предстоит тяжелая работа: Даша родилась 3 кг 700 гр, тогда этот на сколько потянет?

А еще говорят, что вторые роды очень быстрые, но намного болезненнее первых. Так это или нет? Гадая на кофейной гуще, я еще раз пришла к выводу, что какими бы по счету ни являлись роды, все равно никогда не угадаешь, как они пройдут, по какому сценарию будут развиваться. Нужно быть готовой к неожиданностям. Вот я, например, ни секунды не сомневалась, что принимать роды у меня будет Олеся Викторовна, с которой мы, можно сказать, пуд соли вместе съели – такое великое дело сделали! Но судьба подкинула мне сюрприз не просто в виде другого врача, а в виде врача-мужчины! Вот, кстати, и он, серьезный и неприступный.

При виде Григория Анзоровича я встрепенулась. Глаза загорелись, рот расплылся в улыбке. Да что со мной происходит? Что за неуместное кокетство? Но, как я ни старалась выглядеть сдержанно-равнодушной, ничего не получалось. Григорий Анзорович был для меня врачом лишь наполовину, а наполовину был мужчиной, которому я хотела понравиться.

Эй, старушка, да ты себя переоцениваешь! В зеркало-то давно смотрелась? Застиранная (хоть и лучшая) ночнушка, огромное пузо, ни грамма косметики на лице (и это при том, что я даже в магазин не выхожу и грядки не полю без накрашенных глаз). В таком виде только мужиков кадрить! И где? В родблоке! Куда катится мир?

Григорий Анзорович попросил меня лечь на кровать. Он собрался прокалывать плодный пузырь (да, если бы не эта процедура, долго бы я еще ждала более внятных схваток). В руках у него я увидела ужасающего вида железяку с крючком на конце. Настоящий гарпун! От страха я вцепилась в каркас своей койки, но потом вспомнила рассказы из Интернета, что прокалывать пузырь вовсе не больно, и немного расслабилась. Но все равно напряжение осталось и я, пытаясь переключиться, перевела взгляд с жуткого инструмента на руки своего врача. Какие они сильные, но аккуратные.

Действительно, никаких болевых ощущений при проколе пузыря не было. Вод вылилось много, но, слава Богу, они и на этот раз были прозрачными. После процедуры Григорий Анзорович не забыл укрыть меня простынкой. От такой трогательной заботы я прямо расчувствовалась. Ой, дуреха! А если бы он сел рядом и взял меня за руку, я бы вообще забыла, что у меня есть муж.

Но доктор Георгазде невозмутимо сел у моего изголовья за стол заполнять карту, а я осталась лежать под тоненькой простыней, которая согревала лучше любого ватного одеяла. Мне было очень хорошо: я лежала в удобной позе, находилась в компании привлекательного мужчины, не ощущала никакого недомогания. Вот это роды! Просто сказка!

Доктор сказал мне, что встать и походить можно будет через 2-3 схватки. Да какие там схватки! Я по-прежнему чувствовала лишь легкое напряжение в животе. А еще говорят, что после излития вод начинаются болезненные сокращения! Где они? Но, с другой стороны, есть же примеры того, что шейка матки в родах раскрывается безболезненно. Может, это как раз мой случай? Тем более роды-то у меня вторые.

– Ну, как ощущения? – спросил меня врач.

– Да особо никаких.

Уже прошли две схватки, и я собралась было встать с кровати, как вдруг... Низ живота пронзила сильная боль. Очень неожиданно и ошеломляюще. У меня вырвался стон.

– Что, началось по-взрослому? – отреагировал доктор Георгадзе.

– По-взрослому, – эхом отозвалась я.

Схватка все длилась и длилась, а в голове стучала только одна мысль – когда же это кончится. Ну, вот отпустило. Счастье-то какое! Фу-у-у, можно перевести дух.

Не успела я отдышаться, как снова схватка. Как будто огромная колючая волна разрывает меня изнутри. Ой, нет, так дело не пойдет!

– Григорий Анзорович, я так рожать не хочу, – сквозь боль почти крикнула я. – Давайте сделаем анестезию. Эпидуральную.

– Эпидуральную анестезию в вашем случае делать не надо.

На мгновение я даже забыла про схватку.

– Почему?

– Потому что, во-первых, вы быстрее родите, чем ее закончат ставить...

Это стало для меня настоящим открытием! Неужели так быстро? Что-то не верится.

– ...а во-вторых, эпидуральная анестезия очень хорошо работает в первых родах. Ведь она не просто снимает болевые ощущения, она еще воздействует на шейку матки, которая у первородящих, как правило, «твердая». А вам-то что размягчать? Я думаю, в вашем случае можно обойтись стандартными обезболивающими средствами. Чуть попозже. Вы потерпите немного.

И Григорий Анзорович продолжил заполнять карту, по ходу задавая мне самые разные вопросы о беременности и прошлых родах. Естественно, ему это было надо для дела и чтобы понимать общую картину, но мне в тот момент казалось, что он отвлекает меня, «заговаривает зубы», потому как крутило меня все так же «не по-детски». Потом в карте я увидела его записи о моем состоянии: «Схватки средней тяжести продолжительностью 30-40 сек. с интервалом в 3 минуты». Ничего себе – «средней тяжести»! Да у меня глаза на лоб лезли, а во рту все пересохло. Я готова была выть и плакать от боли, но уж очень не хотелось выглядеть перед доктором Георгадзе слабой и жалкой.

Я смотрела на него как на божество. Он был для меня Спасителем. Пророком. Вершителем судьбы. А я для него – обычной стонущей пациенткой. И, несмотря на все мои воздушные за#мки, я это прекрасно (но не без сожаления) понимала. «Мы выбираем, нас выбирают, как это часто не совпадает...»

Схватки шли одна за другой, я потеряла счет времени, хотя с момента моего прибытия в родблок прошло совсем мало – минут сорок. Я не могла дождаться, когда же мне вколют обезболивающее и когда поднимут Диму. И то, и другое обещали «вот-вот». Но это «вот-вот» все никак не наступало.

Наконец, Григорий Анзорович позвал медсестру и продиктовал ей состав предназначавшегося мне спасительного укола. Два кубика того, четыре кубика сего. Он как будто говорил зашифрованным языком. Декодировать его мне было не под силу. Я с тоской смотрела, как медсестра неспешно вышла за препаратами. Господи, да пока она принесет, пока вколет, пока укол подействует, меня в живых уже не будет!

Вернулась. Наполняет шприц.

– Ну, давай же, быстрей, шевели ногами, – чуть не вырвалось у меня. Слава Богу, сдержалась.

Наконец, медсестра приблизилась ко мне со шприцем наготове. И вколола в попу. Больно-больно. (Это место потом у меня сильно болело. Так что ту медсестру я еще долго вспоминала недобрыми словами).

– А скоро подействует? – жалобно спросила я.

– Минут через пятнадцать.

– Ой, я к этому моменту умру...

– Никто еще не умирал!

Фу, какая грубиянка! Вот за что не любят медперсонал. Ну что ей мешало сказать то же самое, но поласковее? Обязательно надо испортить настроение. Оно у меня и так опустилось ниже плинтуса. А ведь как все красиво начиналось..!

Не успела я прийти в себя от очередной схватки и болезненного укола, как подоспело новое испытание – электромониторинг. 15 минут сохранять неподвижность, когда тебя так «колбасит», – это не просто мука, это ПЫТКА. На меня то и дело сыпались приказы с частицей «не»: руку не закидывай, головой не верти, позы не меняй, не дергайся! Я думала, что этого не вынесу.

Никакого действия обезболивающего я так и не почувствовала. Но спасение все же пришло – в виде любимого мужа. В одиннадцать часов ноль пять минут он таки добрался до постели рожающей жены. Как только с меня сняли провода, я схватила Диму за руку. Вот чего мне не хватало все это время!

Он провел около меня всего несколько минут, пережил со мной всего 2-3 схватки. А потом... Потом вдруг мне захотелось тужиться. Мама дорогая! Караул! Спасите – помогите! Неужели уже потуги?

Григорий Анзорович проверил состояние шейки матки.

– Нет, раскрытие неполное, тужиться пока нельзя. Дышите глубоко. Потерпите совсем немного. Минут десять-пятнадцать.

Эти десять-пятнадцать минут я не забуду никогда! Я чувствовала себя потерявшимся ребенком, который не знает дорогу домой. Меня охватила паника: смогу ли вытерпеть, не наврежу ли ребенку – головка-то ведь все ближе к «выходу»! Болевые ощущения мигом отошли на задний план. Самым главным в тот момент было совладать с собой и не допустить непроизвольных потуг. Задача просто на грани возможностей!

А еще я не забуду, как меня подбадривала моя акушерка Тоня, носившаяся по боксу и готовившая все необходимое для второго периода моих родов. И бледного Диму, который не знал, чем мне помочь. Он не нашел ничего лучше, как вслед за Тоней повторять единственно воздействовавшие на меня слова: дыши, дыши. Глубокое дыхание действительно помогало не тужиться. Я концентрировала на нем свое внимание, и позывы к потугам становились менее ощутимыми.

Мужской взгляд. Первое время я находился в состоянии легкого шока от того, что мне не придется в этот день идти на работу, но потом я смирился и стал ждать, когда меня впустят в родблок. Процедуры с переодеванием были теми же, что и в первый раз. Затем меня повели знакомыми коридорами к любимой.

Вторые роды были стремительными, когда я вошел, «схваточный» период уже подходил к концу. Я попытался пообщаться с Иринкой на отвлеченные темы, но мы быстро поняли, что в этот раз такой вариант не пройдет, потому что события развивались молниеносно. Не сказать, что мы сильно нервничали, но ощущение того, что все вот-вот закончится, сильно волновало, и я не придумал ничего лучше, как инструктировать супругу о том, как ей дышать.

Когда мне объявили, что раскрытие полное и можно перебираться на кровать Рахманова, я не поверила своему счастью. Знакомые манипуляции заняли несколько секунд: ноги привязали, в руки – поручни, и вперед. Григорий Анзорович встал слева, акушерка – справа от меня. Дима... Нет, на этот раз не напротив «выхода» (хватит с него потрясений), а у изголовья.

Тужилась я вполсилы. Могла бы, конечно, стараться и посильнее. Но мне опять было страшно. Страшно, что головка ребенка разорвет меня на части. Вокруг все командовали: тужься, тужься! И я безропотно слушалась – набирала в рот воздух и напрягалась. Но в один прекрасный момент в этом сонме голосов я услышала призыв мужа, по привычке скандировавшего «дыши, дыши», и вместо того, чтобы задержать дыхание на потуге, выдохнула воздух.

– Да что ты делаешь, тужься!!! – зашипели на меня люди в белых халатах.

Я исправилась. А сама не могла удержаться от смеха – Дима мой тот еще «спец» в акушерстве, но он не мог оставаться безучастным и решил тоже внести свою лепту в помощь роженице.

Наш сын появился на свет с третьей потуги. Ну-ка, ну-ка, кто там у нас родился? Первое, что бросалось в глаза – это настоящая копна черных волос (Боже, какие они длинные!). Дальше взгляд задерживался (и надолго!) на огромном «мужском хозяйстве» мальчугана. Наконец, придирчивый взор мамаши выцепил «несовершенство» – белые жировички, рассыпанные по носу. Интересно, они пройдут?

Часы на стене показывали без десяти двенадцать. О-о-о! Рожала-то я всего час пятьдесят (ну, если не считать периода невнятных схваток). Значит, не зря говорят, что вторые роды – быстрые. Проверено! В моем сознании эти час пятьдесят пролетели просто молниеносно. Да, было больно, и даже очень. Зато недолго.

После рождения малыша я снова испытала облегчение и любопытство. А Дима... Мой любимый муж – всегда такой спокойный, выдержанный, невозмутимый – заплакал! Отвернулся к окну и стал вытирать слезы руками. Я растерялась. Ну и ну! На его месте должна быть я! Это я сентиментальна до невозможности. Это у меня глаза всегда на мокром месте. Но мне плакать совсем не хочется. Наоборот, хочется веселиться. Я не знала, что мне делать: то ли утешать Диму, то ли следить, что там творят с нашим ребенком.

Мужской взгляд. Рождение Гриши как будто подвело черту под всеми прошлыми перипетиями и невзгодами. Появление на свет собственного ребенка – это гигантский позитив, после которого понимаешь мелочность и бренность всего остального. Поэтому, когда Гришка, наконец, родился, я понял, что все плохое осталось там, позади, а впереди у нас новая бурная жизнь, в которой не будет места депрессии и грусти. Только вперед, к новым свершениям и подвигам!

Малыша понесли измерять и взвешивать. А говорят, что вторые дети всегда крупнее первых. Ничего подобного!

– Уже решили, как назовете? – спросил нас Григорий Анзорович.

– Да. Гришей, – отозвалась я.

– А, тезка...

Доктору Георгазде, что там говорить, было приятно, что у младенца, которого он принял, будет такое же имя, как и у него.

Я хочу вам сказать, что природа уже во второй раз играет со мной злую шутку. Я посмотрела на нашего сына и поняла, что он – вылитый Гриша. Черненький, смугленький. Мое штамповое сознание именно таким Григория всегда и представляло (равно как и Даша для меня – это темненькая девочка). Так в кого в итоге превратился наш смуглый брюнет? В голубоглазого блондина! (И дочка тоже, хоть и родилась с темными волосами, сейчас «носит» русые). И вот сморю я сейчас на своего Гришу и думаю:

– Ну, какой же ты Гришка? Ты же Степка! И чего я Олю не послушала? Да кто же знал, что такой иссиня-черный мальчуган надумает «менять окрас»?

Так что подрастает у нас в семье белобрысый Григорий. А я теперь знаю, что дети с момента рождения кардинально меняются. И предугадать, какая «масть» у твоего ребенка, не-воз-мож-но.

Мне вновь предстояла малоприятная процедура наложения швов. В этих родах я опять не почувствовала, в какой конкретно момент меня разрезали, а вот Дима не только видел сам процесс, но и слышал, как за несколько секунд до этого затрещала ткань моей многострадальной промежности. Но на этот-то раз у меня не было проводков эпидуральной анестезии, по которым можно было бы пустить анестетик и притупить чувствительность нежного места! Я завопила, что согласна на наложение швов только при условии полного обезболивания. Позвали анестезиолога. Им оказался уже знакомый мне Борис Борисович. Меня он, конечно, не узнал, зато я его очень даже.

– Пациентка хочет полностью обезболиться, – «представил» меня Григорий Анзорович анестезиологу.

Тот понимающе кивнул. Куда-то ушел, но быстро вернулся. Со шприцем в руках. Борис Борисович собрался делать общий наркоз. Я немного удивилась (не ожидала, что мне НАСТОЛЬКО пойдут навстречу, думала, ограничатся местным обезболиванием), но мгновенно согласилась.

Из соседнего бокса уже минут двадцать слышались команды медперсонала «тужься!».

– Слава богу, у меня все позади, – подумала я и отрубилась.

Мужской взгляд. И снова с рождением нашего ребенка как будто бы проснулась природа. Тот день (30 марта) начинался каким-то пасмурным и промозглым. А сразу же после рождения Гришки выглянуло яркое солнышко и весело заиграло на стеклах роддома. Я стал звонить бабушкам-дедушкам и радоваться вместе с ними обретенному счастью. Позвонил своей бабушке (ставшей уже в который раз прабабушкой), и она долго не могла понять, что Иринка только-только родила, все думала, что это произошло несколько дней назад.

...Я открыла глаза и тут же зажмурилась. Мне в лицо светила гестаповская лампа. Я снова открыла глаза и увидела перед собой много-много ярких точек. Сфокусировавшись, я поняла, что это потолочные светильники. Они прыгали, плясали и бегали из стороны в сторону. Как их много! Штук тридцать, наверное. В голове мелькнуло: неужели роддом разорился на такое яркое освещение?

Повернув голову, я увидела очертания человека. О, да это же мой муж!

– Дим, меня зашили? – заплетающимся языком спросила я.

– Зашили, зашили.

Было странно, что он все еще рядом. Потому что мне показалось, что в бессознанке я провалялась минимум полдня.

– Сколько времени?

– Час дня.

– О-о-о! Так я всего полчаса спала?

– Да.

– Дим, а меня зашили?

– Ты уже спрашивала. Зашили.

– И как?

– Все нормально.

– А Гриша где?

– Дышит под кислородной маской.

– Так ты сказал, меня зашили?

– Да зашили уже! Лежи спокойно!

У меня было ощущение, что я напилась «в зюзю» и теперь вот мучилась похмельем. Да, общий наркоз – штука коварная. Я никак не могла прийти в себя. Родильное кресло, на котором я лежала, как будто плыло подо мной по волнам и качалось туда-сюда. Потолочные светильники все плясали у меня перед глазами. Но теперь я уже могла их сосчитать. Оказалось, их совсем немного.

Еще я заметила, что мы с Димой в боксе не одни. За столом сидел Григорий Анзорович и мирно заполнял мою карту. Так он слышал, как я позорно отходила от наркоза? Вот ужас!

Тут-то в мою пьяную голову и закралась шальная мысль, которая еще долго не давала мне покоя: а что доктора-мужчины «забыли» в акушерстве? Почему выбрали именно эту профессию (явно не из-за гонораров, которые «вошли в моду» лишь относительно недавно)? Не падает ли у них либидо от каждодневного лицезрения голых «сисек-писек»? Способны ли они вообще воспринимать женщину как сексуальный объект? Ведь мужчину, как мне казалось, привлекает в женщине некая таинственность. А какая уж тут загадка, если все тайны давно раскрыты? Вон они, эти загадки, мелькают каждый день перед глазами в исподнем и без.

Эта мысль становилась все навязчивее, потому как в это мое пребывание в 72-ом роддоме меня сплошь окружали доктора-мужчины. Один принимал у меня роды, второй, зав. родовым отделением, как-то зашел в мой бокс, еще с двумя мужчинами я столкнулась в послеродовом отделении во время врачебных обходов в выходные дни. На моем этаже работал даже медбрат! В общем, я все больше погружалась в недоумение. И оно мучило меня очень долго – почти полтора года, пока, наконец, не появилась счастливая и неформальная возможность задать волновавшие меня вопросы лично тем замечательным докторам, которые работают в 72-ом роддоме.

А вам интересно, что мужики «забыли» в акушерстве? Рассказываю.

Как мышление военных кардинально отличается от мышления гражданских, так и образ мыслей медиков обычному человеку понять сложно. Но можно.

Во-первых, объяснили мне гинекологи-мужчины, в акушерстве есть своя магия. Каждый день не только видеть чудо (рождение новой жизни), но и соприкасаться с ним, в какой-то степени творить его, – это потрясающе. Это самого врача с ног до головы заряжает позитивной энергией. Ни в какой другой области медицины нет той атмосферы, тех эмоций, которые царят в родблоке.

Во-вторых, акушерство – благодарная работа. Во всех смыслах, а не только в плане денег. Словесная благодарность новоиспеченной мамочки – самая искренняя, идущая от сердца. Это не дежурное «Спасибо, доктор». Это глубокое внутреннее чувство, которое женщина может пронести через всю жизнь. Но самое большое удовлетворение приносит, конечно, плод совместных усилий женщины и врача – маленький человечек, увидевший мир.

В-третьих, акушерство – это особенный контингент пациентов. Работать с молодыми (и очень часто привлекательными) женщинами – одно удовольствие. Ни в родблоке, ни в отделении патологии, ни в послеродовом отделении не встретишь пожилых людей с перекошенными лицами, недовольных жизнью и костерящих всех и вся. У временных обитателей роддома совершенно иной жизненный настрой, и соответственно дух в палатах совершенно иной. Там не пахнет болезнями, «безнадегой» и старостью, там пахнет приятным волнением, предвкушением и абсолютным счастьем.

А насчет либидо (а я не постеснялась спросить и об этом!)... Все мужчины-гинекологи, как один, мне ответили, что женщина-пациентка и женщина-сексуальный объект – это два разных понятия, и в их головах они никак не смешиваются. Один акушер в шутку признался, что даже после дежурства (то есть нескольких принятых родов) идет домой и думает, как бы познакомиться с интересной женщиной. Вот так! Нет, все-таки мужчины – загадочные существа.

...Когда я немного очухалась, вновь встал вопрос, в какое послеродовое отделение меня везти. Я, помня свой предыдущий позитивный опыт, попросилась на 4-ый этаж – в отделение для женщин после кесарева, где есть детские боксы. Было видно, что Григорий Анзорович колеблется. Интересно, в чем причина? Он хочет запереть меня в палате с ребенком без права на отдых и ночной сон? А я-то думала, что он заботливый..!

– Признаться, мне не слишком нравится тамошний врач... – задумчиво сказал он.

А-а-а! Так это другое дело. Значит, все-таки в докторе Георгадзе я не ошиблась. На меня накатила новая волна благодарности к такому замечательному мужчине (ведь хочет, как лучше). А еще я почувствовала, что у меня перехватывает дыхание. Какой же он все-таки... ах!

Стоп!

Это что, я влюбилась, что ли? Ощущения один в один. Тот же восторженный взгляд, то же томление. Томление? Через час после родов и при рядом стоящем муже??? Старушка, ты в своем уме? Да нет, наверное, все-таки это не увлечение. Существует же «стокгольмский синдром», когда заложницы влюбляются в террористов и потом всячески их оправдывают. Может, это что-то похожее? Меня, конечно, никто не мучил, и жизнь мою никто опасности не подвергал, мне просто помогли родить. Но зато как помогли! Может, я подменяю понятия и чувство глубокой признательности воспринимаю как влюбленность? Может, и так. Но мне бы очень хотелось еще раз увидеть доктора Георгазде. Это доставило бы мне огромную радость.

Честно говоря, я думала, что Григорий Анзорович придет проведать меня в послеродовом отделении. Но он не пришел! Это разбило мне сердце. «Простить» его я так и не смогла.

И все-таки мы снова увиделись (прямо как в кино, «Они встретились через много-много лет»)... Через полтора года на той самой неформальной вечеринке, где я смогла задать мучившие меня вопросы акушерам-мужчинам. Мы танцевали и даже поцеловались в щечку. Доктор Георгадзе меня, конечно же, не узнал (он видел меня всего один раз в своей жизни да... и то два часа). А я поняла, что при его виде испытываю все тот же трепет, у меня все так же перехватывает дыхание. Я не сводила с него восторженных глаз, вдыхала запах его туалетной воды и просто... таяла. Какой мужчина! Обожаю! Но то, что он так и не зашел ко мне после родов, не забуду никогда!

Данный текст является ознакомительным фрагментом.