Глава 3. Американский психоанализ. Ролло Мэй

Глава 3. Американский психоанализ. Ролло Мэй

Вот без чего рассказ об американской Психологии и очищение нашего сознания не могут быть полными, так это без психоанализа. Американский психоанализ — это не фрейдизм. На деле в Америке нет не только фрейдизма, но даже и какого-то определенного психоанализа, а существует множество различных психоаналитических школ и направлений второго, третьего и, наверное, еще каких-то поколений.

Что объединяет эти школы — так это общее имя, прагматизм и кое-что из общих приемов и понятий. Думаю, что в числе этих понятий находится и сознание. Точнее, единое понятие сознания, которое психоанализ сумел отстоять в борьбе с бихевиоризмом.

Весь психоанализ исходит из того, что больному надо помочь осознать то, что является для него бессознательным, а при этом приводит его в несоответствие с миром, делает невротиком.

То, что это основа психоанализа, говорят, к примеру, такие слова Карен Хорни, сказанные ею во Введении в «Невротическую личность нашего времени»:

«Суть психоанализа заключена в определенных базисных подходах к осмыслению роли бессознательных процессов и тех путей, которые они находят для своего выражения, и в форме терапевтического лечения, которое приводит эти процессы к осознанию» (Хорни, с. 8–9).

Это классика. Но вот что такое это осознание, найти в море книг американских психоаналитиков вовсе не просто. Почему-то они не часто об этом пишут, точно скрывают это ноу-хау как основу своего коммерческого преуспеяния.

К счастью, поскольку ни о каком едином психоанализе не может быть и речи, оказывается безразличным, на материале какой именно из психоаналитических школ рассказывать об их понимании сознания. Поэтому я выбрал экзистенциальную психологию, идеолог которой Ролло Мэй открыто выводит ее из психоанализа.

Мэй хорош тем, что он просто и доходчиво определяет понятия сознания и осознавания, которые им используются. И вообще, он человек для Америки редкий, потому что думает о том, какой должна быть Психология. В конце пятидесятых годов прошлого века им было написано несколько работ, которые должны были, как он надеялся, с одной стороны, дать новые основания для психотерапевтической работы, а с другой, сблизить психоанализ с гуманистической и феноменологической психологией. В предисловии к своим сборникам, Мэй объясняет, почему в Америке появилось влечение к экзистенциальной психологии, мнением своих коллег о том, что «доминирующее сегодня в психологии и психиатрии представление о человеке неадекватно и не дает нам той основы, в которой мы нуждаемся для развития прикладной психотерапии и различных исследований» (Мэй, Экзистенциальная психология, с. 7).

Этот поиск оснований для прикладной работы и исследований очень естественно вылился у него в рассуждения о том, а что представляет собой американская Психология, да и все американское мировоззрение, ставшее психологией самих психологов. В сборнике «Экзистенция» он говорит об истории возникновения экзистенциального анализа и о причинах сопротивления, которое он встречал у психологов в Америке.

«Третьим источником сопротивления, и, по моему мнению, самым важным, является то особое внимание, которое у нас уделяется технике. За этим чрезмерным вниманием стоит абсолютное нетерпение к любым попыткам найти общее основание всех техник.

Эту тенденцию легко объяснить, обращаясь к американскому социальному опыту. Ее хорошо демонстрирует наша оптимистичная, активная забота о том, как помочь человеку и как его изменить. Наши гении психологической мысли наиболее полно проявили себя в бихевиористской, клинической и т. п. областях, а наш значительный вклад в психиатрию связан с лекарственной формой терапии и другими техническими методами.

Гордон Олпорт описал тот факт, что американская и британская психология (так же как и общая интеллектуальная атмосфера) являются продолжением философии Локка, то есть продолжением прагматической традиции, что соответствует бихевиоризму, системам типа «стимул-реакция» и зоопсихологии. На континенте же, напротив, преобладает традиция, идущая от философии Лейбница. Теперь было бы очень разумно напомнить, что все новые теоретические веяния в области психологии, способные привести к возникновению новой школы, пришли из континентальной Европы. <…>

Мы пытаемся быть нацией практиков. Но вот в чем вопрос: где мы возьмем то, с чем будем практиковать? Наша озабоченность техникой сама по себе похвальна, но мы забыли о том факте, что техника, заключенная в самой себе долгое время, ее же и разрушает.

Одна из причин, по которой европейская мысль была гораздо продуктивнее в смысле новых, оригинальных открытий, — это традиция широкой исторической и философской перспектив в науке и мысли. Это очевидно и в нашем случае, в случае экзистенциальной психотерапии» (Там же, с. 112–113).

Удивительный американец! Естественно, что в Америке его никто не услышал, когда он это говорил, а сейчас уже и забыли. Он, кстати, продолжал развивать эти мысли о технике и в других своих статьях. Во «Вкладе экзистенциальной психотерапии» он пишет:

«Экзистенциальный анализ — это способ понимания человеческого существования, и представители этого направления полагают, что одно из главных (если не самое главное) препятствий к пониманию человеческих существ в западной культуре — это чрезмерный акцент на технике, тенденция видеть человеческое существо как объект, которым можно управлять, который можно "анализировать".

У нас было принято думать, что понимание следует за техникой. Если у нас правильная техника, то мы можем разгадать загадку пациента, или, как обычно говорят с удивительной проницательностью, мы можем "получить телефонный номер еще одного пациента".

В экзистенциальном направлении утверждается как раз обратное: техника следует за пониманием» (Мэй, Вклад…, с. 184).

Это высказывание особенно интересно, потому что в нем, как вы понимаете, о недостатках психоанализа говорит хороший, думающий аналитик, который разочаровался в том, чем является психоанализ в Америке.

Интересно это высказывание и тем, что оно очень современно для России. После уничтожения Советского Союза к нам хлынул поток возможностей. И как это ни странно, Россия — страна больших научных школ в психологии, избрала выхватить из этого потока именно техники. Да еще и преимущественно американские… Что об этом можно сказать? Ролло Мэй уже сказал.

Что же касается его самого, то человек, делающий подобные заявления, не мог не заняться философскими основами своей науки. И он действительно создал что-то вроде манифеста экзистенциальной психологии, на основании которого и предлагал объединиться психологам разных направлений. Он назвал это основание шестью принципами. Именно в них и содержится психоаналитическое понимание сознания.

Но прежде чем перейти к ним, необходимо задать один вопрос из истории: как вообще возник психоанализ? Генри Элленбергер описывает это так:

«Импульсом к возникновению психоанализа послужили наблюдения Шарко. Он обнаружил пробел между физиопатологией мозга, клиническими симптомами невроза и его демонстрацией того, что невроз является результатом так называемых реминисценций, бессознательных представлений травмы.

Это навело Жанэ и Брейера на мысль излечения пациентов с помощью распутывания забытых реминисценций, а Фрейда натолкнуло на систематические исследования с использованием новых техник области вытесненных воспоминаний и бессознательной жизни человека» (Элленбергер, с. 204).

Как видите, единство и противоречие техники и понимания сопутствовало развитию психоанализа с самого рождения. И зря, пожалуй, Мэй вслед за Олпортом привязывает такой подход к Локку. Если вдуматься, и Ньютон и Декарт исходили из того, что метод должен идти впереди всех возможных предположений. Найти правильный метод, работающий прием — значит, расковырять действительность на куски, которые позволят создать объяснения.

Чем хорош такой подход, так это тем, что он позволяет не думать, а применять такой прием-метод как универсальную отмычку. Чем он плох — тем, что однажды ты перестаешь дотягиваться этим ломом до новых кусков настоящего, и тогда все равно приходится задуматься, в чем ошибка. В общем, думать заранее или думать потом, не так уж важно. Главное, однажды все-таки подумать надо. Просто потому, что все равно придется.

Мэй задумывается о принципах своей работы еще в статье «Происхождение экзистенциальной психологии». Это сложная и не такая уж однозначная статья. Я думаю потому, что сам Мэй еще не очень хорошо понимал экзистенциализм и пытался в нем разобраться именно здесь. «Принципы» этой статьи еще не имеют отношения к сознанию, но из них выводится следующее рассуждение:

«Экзистенциалисты <…> придерживаются мнения, что, обнаруживая и изучая те силы, которые детерминируют его жизнь, пациент в той или иной мере обретает некую ориентацию и, таким образом, оказывается вовлеченным в некоторый выбор, неважно, каким незначительным бы ни казался этот выбор, испытывает некое чувство свободы, пусть даже еле уловимое.

Экзистенциальная установка в психотерапии вовсе не «толкает» пациента к принятию решения; на самом деле я убежден, что только осознав тот факт, что пациент обладает силой воли и способностью принимать решения, терапевт сможет избежать подталкивания пациента в каком-либо направлении.

С этой точки зрения самосознание само по себе — осознание личностью того, что безбрежный, насыщенный, многообразный поток опыта — это его собственный опыт, — неизбежно несет в себе элемент решения.<… >

Таким образом, я думаю, что процесс принятия решения, обсуждаемый нами, присутствует в любом акте сознания» (Мэй, Происхождение, с. 36).

Я не берусь сейчас обсуждать сам прием, который здесь описывается. Главное, что заключительная фраза позволяет увидеть, что психоанализ видит сознание не только как осознавание и как нечто способное хранить содержания, что общеизвестно, но и как то, что способно действовать. Понятие «акт, то есть действие сознания» не укладывается однозначно в понятие «осознавание». Оно несколько шире, поэтому к нему еще придется вернуться однажды.

В своих последующих работах Мэй попытался развить исходные принципы. В частности, в статье «Экзистенциальные основы психотерапии» он делает развернутое описание предмета своей науки:

«Предположим, что у нас есть реальные данные терапевтической ситуации, а именно, реально существующая личность, сидящая в кабинете рядом с терапевтом. Позвольте спросить: каковы сущностные характеристики этого пациента как существующей личности, составляющие данную самость как таковую?

Я хотел бы предложить 6 характеристик, которые я называю принципами» (Там же, с. 59).

Я опущу все, что не касается сознания, но зато полностью приведу четвертый и пятый принципы:

«Наш четвертый принцип: субъективной стороной центрированности является осознание. Этот вид сознания присутствует и в других формах жизни, не только у человека; особенно легко это обнаружить у животных.

Говард Лиддел отметил, что тюлень в естественной среде поворачивает голову каждые десять секунд, даже когда спит, обозревая горизонт, чтобы эскимосские охотники со своими луками и отравленными стрелами не могли подкрасться незамеченными. Это осознавание опасностей, которое есть у животных, Лиддел назвал бдительностью и определил ее как примитивный аналог у животных того, что у человека становится тревожностью.

Первые четыре принципа разделяются нашей существующей личностью с бытием всех людей; это биологические уровни, в которых принимает участие любое человеческое бытие. Пятый принцип относится к индивидуальным человеческим характеристикам: самосознанию.

Собственно человеческой формой сознания является самосознание. Следует различать осознавание (awareness) и сознание (consiousness). Осознавание (awareness) для нас, как отметил Лиддел, ассоциируется с бдительностью. Это подтверждается происхождением термина «осведомленность» (aware). Оно произошло от англосаксонского gewaer, waer, означающих знание окружающих опасностей и угроз. Они являются однокоренными к словам остерегаться и осмотрительный (beware, wary). Именно осознавание (awareness) является тем, что в индивидуальной невротической реакции развивается в ощущение угрозы…

Сознание, однако, не является просто осознаванием угрозы из внешнего мира, но оказывается способностью знать себя как индивида, которому угрожают, переживать себя как субъекта, которого окружает мир.

Сознание, если использовать термин Курта Гольдштейна, — это способность человека выходить за границы данной конкретной ситуации, жить в терминах возможного; оно также лежит в основе человеческой способности использовать абстракции и универсалии, обладать языком и символами. Эта способность к сознанию лежит в основе целого ряда возможностей, которые есть у человека по отношению к его миру, и составляет основу психологической свободы» (Там же, с. 62).

Эти строки — глубочайший прорыв в теорию сознания, какой только был доступен психоанализу. Как вы видите, по сути, Мэй выделяет два вида сознания, один из которых является осознаванием внешнего мира и называется бдительностью или осознаванием. А второй, собственно человеческий, оказывается способностью знать себя и называется самосознанием.

К этому Мэй добавляет еще целый ряд наблюдаемых в жизни явлений сознания, которые не обретают у него определения: способность выходить за рамки данной, конкретной жизни и жить в возможном, способность использовать абстракции и универсалии, обладать языком и символами.

Если вглядеться в эти явления, то понятие сознания окажется значительно шире, чем оно определяется в 4 и 5 принципах Мэя. Почему он не дал ему полного определения? Все потому же, почему вся американская Психология не любит теорий и философий — потому что он практик, которому достаточно знать, что обеспечивает работу его инструментов.

Мэю было достаточно того, что он четко выделил понятие самосознания, которое позволило перейти к разговору на более привычном языке лечения неврозов:

«Далее, в неврозе мы имеем дело с теми характеристиками и функциями, которые являются собственно человеческими. Это как раз то, что неудачно работает у человека с нарушенным душевным равновесием. Условием существования этих функций является самосознание, которое объясняет феномен, обнаруженный Фрейдом, — невротический паттерн характеризуется подавлением и блокировкой сознания.

Поэтому задача терапевта не столько помочь пациенту осознать, но, и что более значимо, помочь ему превратить его осознавание в сознание. Осознавание — это знание того, что нечто извне угрожает пациенту, это условие, которое может в параноидальных и невротических случаях скоррелировано с внешне активным поведением.

Но самосознание поднимает осознание на принципиально отличный уровень; пациент видит, что он является человеком, которому угрожают, что он есть бытие, которое остается в мире, который ему угрожает, что он является субъектом, у которого есть этот мир. Это дает ему возможность инсайта (insight), "внутреннего взгляда" видения мира и своих проблем в отношении к самому себе. И таким образом, это дает ему возможность что-то сделать с этим» (Там же, с. 64).

Например, принять те самые решения, с которых начинался разговор.

Как прикладной психолог могу сказать, что понимание осознавания, достигнутое психоанализом, было высочайшим прорывом человеческой мысли к познанию себя, совершенным за последние несколько веков. Способность заглянуть в себя, как в пространство, где сознание хранит возможность выбора, это самое простое и самое недостижимое орудие из всех, что подарены человечеству.

Все зависит от выбора: если ты избрал излечиться, очиститься или познать себя — нет проще: почувствовал помеху, заглянул в себя и убрал ее! Но если ты врешь себе или психотерапевту, в какую пытку превращаются сеансы любой инсайт-терапии!

Тем не менее, лирику в сторону и еще раз к вопросу: так что же такое сознание в психоанализе? Похоже, что Мэй не оговорился, раз за разом повторяя, что сознание — это способность. Иначе говоря, при всей непреложности заявлений о «содержаниях сознания», психоанализ, по крайней мере, американский, как бы не замечает каких-то частей сознания, точно воспитанный человек не замечает неприличных оговорок собеседника. Основное же понимание традиционно американское: сознание есть осознание.

И все же насколько шире и глубже понимание сознания психоанализом по сравнению со всей остальной прагматической Психологией! Кстати, когда Ролло Мэй попробовал сделать свои шесть принципов мостиком для связи экзистенциального анализа с гуманистической психологией и попросил ее основателей Маслоу, Олпорта и Роджерса откликнуться, Маслоу написал статью «Экзистенциальная психология», в которой осторожно открещивался от каких-либо связей с этой школой. Олпорт посвятил свой отзыв («Комментарии к главам») выявлению психоаналитических корней экзистенциальной психологии Мэя, а Роджерс отчетливо разобрал Принципы, выпустив именно 5 и 6-й.

Почему?

Что же касается других американских психоаналитиков, то, как это ни странно, в предметных указателях их работ, крайне редко можно встретить слова сознание и даже осознание.

Психоанализ в Америке тоже более чем прагматичен, поэтому он постоянно приспосабливается к меняющимся условиям рынка.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.