Происхождение любовной аддикции

Происхождение любовной аддикции

Любовь – это все. И это все, что мы знаем о ней.

Эмили Дикинсон

Гегель описал диалектику любви следующим образом:

«Первым моментом любви следует считать мое нежелание оставаться независимой личностью и ощущение того, что если я таковой останусь, то буду чувствовать себя обделенным и неполноценным. Вторым следует считать тот момент, когда я влюблюсь в другую личность, находя в ней ровно столько же, сколько она получает от меня. Поэтому любовь – это чудовищное противоречие, не подвластное рассудку, в котором самая сложная проблема – отрицание чувства собственного достоинства, воспринимаемое как самоутверждение. Таким образом, любовь одновременно производит противоречие и устраняет его». З. Фрейд сформулировал, по сути, эту же мысль в виде афоризма: «Любовь – это самый проверенный способ преодолеть чувство стыда». В поздних работах Фрейд описывает любовь как реактивное образование, защищающее от таящейся за нею ненависти.

Р. Мэй (1997) выделяет в акте любви четыре позитивных психологических аспекта: 1) нежность соучастия и слияния; 2) полнота самоощущения и печаль обособленности; 3) созидательное чувство порождения; 4) благодарная взаимоотдача. В то же время

«действие любви можно сравнить с действием наркотика ЛСД. И то, и другое рушит стены привычного мира и разрушает нашу защиту, оставляя нас обнаженными и уязвимыми. Приняв ЛСД, можно ощутить благоговение и рвение, но это может быть паранойя и полная дезинтеграция без какого бы то ни было наслаждения. Параллель этому наблюдается и в любви. Ревность, зависть, подозрение, ярость и даже ненависть могут быть намного сильнее, будучи спровоцированы любовью. Многие пары остаются вместе, казалось бы, движимые скорее ненавистью, чем любовью».

Кристина Гроф (2000) проводит важный критерий различения привязанности и зависимости: последнюю отличает полное бессилие человека перед объектом зависимости, отсутствие контроля, защитная система отрицаний, тенденция к разрушающему и саморазрушительному поведению, а также к прогрессированию зависимости. Нарастает количественная потребность в объекте зависимости для достижения прежнего эффекта, а если объект недоступен, возникает «ломка», собственная индивидуальность утрачивается.

Представители школы объектных отношений выделили фазы развития объектных отношений в паре «мать – младенец», к одной из которых впоследствии может регрессировать аддикт в отношениях с партнером. Дж. Боулби (2003) рассматривал отношения родителя и ребенка как центральные для развития личности, а не как средство отреагирования. Он выявил особую значимость первичного симбиотическогоповедения младенца, которое включает цепляние, сосание, преследование, крик и улыбку. М. Малер описала фазу сепарации и индивидуации,переживаемую ребенком на втором году жизни, когда он колеблется между расставанием с матерью и возвращением к ней. В это время на потребность в независимости накладывается страх потерять мать. Д. Винникотт (2000а) подчеркивал значение переходных объектов(игрушки, одеяло и др. предметы), которые олицетворяются и воспринимаются ребенком как комбинации качеств материнского объекта и собственного развивающегося Я. В процессе этого развития ребенок приобретает способность спокойно переживать одиночество.

М. Кляйн (2001) изучила самые ранние и болезненные процессы человеческой психики: ненавидящую любовь, пугающую страсть, завистливую привязанность. Основные положения ее подхода можно сформулировать следующим образом: человек с рождения нуждается во взаимодействии с либидинозным объектом, эрогенные зоны становятся таковыми при участии в подобном взаимодействии; поскольку внешний объект не изменяется в соответствии с потребностями ребенка, создается его внутренний дубликат – интроект; по мере установления новых взаимоотношений интроекты могут изменяться; интроекты проецируются на супруга и детей; текущие взаимодействия используются для разрешения первичных конфликтов.

Кляйн считает, что развитие Эго основано, прежде всего, на интроекции матери и/или груди. Младенец, наделенный и врожденной завистью к груди, и необходимостью использовать ее для проекции собственного инстинкта смерти, должен сначала переработать страх и подозрение, связанные с грудью (параноидно?шизоидная позиция), а затем переработать свое открытие, что грудь, которую он ненавидит, и грудь, которую он любит, – это одна и та же грудь (депрессивная позиция). Каждый ребенок, независимо от качества материнской заботы, переживает кризис амбивалентности, когда он озабочен тем, чтобы защитить мать от своей ненависти и осуществить репарациюза тот вред, который он в своем воображении нанес ей своей ненавистью. Выход из этого кризиса определяет все дальнейшее развитие индивида: здоровые люди и невротики преодолевают депрессивную позицию, лица с депрессивными проблемами фиксируются на ней, а лицам с шизоидными, параноидными и обсессивными расстройствами достичь ее не удается, поскольку преследующий плохой объект интроецируется и образует ядро преследующего Суперэго.

Депрессивное реагирование является регрессом к депрессивной фазе развития. Этот процесс предполагает наличие следующих условий: а) пережитое в детстве амбивалентное отношение к материнской груди и болезненная фиксация на ней, при этом она интроецируется; б) в детстве имелось нарушение самооценки после отнятия от груди, в результате не сформировалось доверие к себе, возникло возвращение к амбивалентной зависимости от груди.

К. Хорни (1997) выделила у зависимых женщин три трансферные тенденции, лежащие в основе их супружеской неверности. 1. Я боюсь зависеть от мужа, как зависела от родителей. Поэтому я буду избегать привязанности от него и подарю свою любовь другому мужчине. 2. Я лучше сделаю его зависимым от меня. Поэтому я буду заботиться о нем, но флиртовать с другими, чтобы возбудить его ревность. 3. Он ревнует меня и хочет лишить меня поклонников и моей привлекательности. Поэтому я буду флиртовать ему назло.

О. Кернберг (2000б) отмечает, что пациенты с пограничной личностной организацией демонстрируют способность к своего рода примитивной влюбленности, характеризующейся нереалистической идеализацией объекта любви, об эмоциях которого они не имеют ни малейшего представления. У этих больных не сформировано базовое доверие к матери, здоровое самоуважение иреалистический образ Я. В интимных и терапевтических отношениях они испытывают недостаток доверия. Автор перечисляет следующие факторы, участвующие в формировании патологических объектных отношений с последующей примитивизацией агрессии:

· переживание внешних объектов как всемогущих и жестоких;

· чувство, что любое хорошее, любящее, взаимно удовлетворяющее отношение с объектом является хрупким, легко разрушаемым и, что еще хуже, содержит в себе семена возможных нападок со стороны слишком сильного и жестокого объекта;

· чувство, что полное подчинение объекту – это единственное условие выживания, поэтому все связи с хорошим и слабым объектом должны стать более жесткими;

· как только достигается идентификация с жестоким и всемогущим объектом, возникает веселящее чувство силы и радости, свободы от страха, боли и угрозы; ощущение, что удовлетворение агрессии – это единственная значимая форма отношений с окружающими;

· в качестве альтернативы находится способ отступления путем принятия абсолютно фальшивого, циничного или лицемерного способа общения, устранения всех суждений, подразумевающих сравнение между хорошими и плохими объектами; отрицания важности объектных отношений как таковых или успешного маневрирования в хаосе человеческих отношений.

Кернберг дает следующее определение перверсии при злокачественном нарциссизме:

«Перверсность, как я ее воспринимаю, это качество объектных отношений, отражающее сознательное или бессознательное рекрутирование любви, зависимости или сексуальности в обычном смысле этих слов на службе агрессии. Она отражает попытку продемонстрировать садистский контроль и всемогущество патологически грандиозного Я при злокачественном нарциссизме и является выражением “безумной”, грандиозной структуры Я, вызывающей наиболее тяжелые негативные терапевтические реакции. Такие пациенты безжалостно вытягивают все хорошее из терапевта, чтобы опустошить и разрушить его; они делают то же самое во всех других близких отношениях».

(Кернберг, 1998, с. 308)

Нарциссические личности, как указывает автор, не способны к глубокой включенности в объект любви. По отношению к вожделенному объекту они испытывают интенсивные чувства фрустрации и нетерпения, а сразу после овладения им становятся безразличны к нему. Эти личности увлекаются теми, кого ценят другие, кто им недоступен или отказывает им. Такие объекты вызывают у них бессознательную зависть и алчность, потребность обладать ими, портить и обесценивать их. Склонность таких личностей к промискуитету объясняется тем, что они проецируют свою жадность и зависть на желаемый сексуальный объект, в результате усиливается тенденция к бегству в «свободу». Фетишизация определенных частей тела объясняется регрессивной фиксацией ранних симбиотических переживаний, в которые были включены эрогенные зоны, и идеализацией этих частей тела в качестве компенсации неспособности установить цельные объектные отношения. Причем интенсивность мужской зависти соответствует интенсивности зависти женщин к пенису. Кроме того, для мужского нарциссизма характерно патологическое обесценивание женщин, берущее начало в обесценивании матери как первичного объекта зависимости.

Отвечая на извечные вопросы: «Чего хочет женщина?» и «Чего хочет мужчина?», Кернберг утверждает, что мужчины хотят видеть женщину одновременно в нескольких ролях: в качестве матери, маленькой девочки, сестры?близнеца и взрослой сексуальной женщины. Женщины, в силу неизбежности смены первичного объекта, хотят, чтобы мужчина совмещал в себе отцовскую и материнскую роли, желая видеть в нем отца, маленького мальчика, брата?близнеца и взрослого сексуального мужчину. На различных стадиях как у мужчин, так и у женщин может возникнуть желание поиграть в гомосексуальные отношения или поменяться сексуальными ролями в попытке преодолеть границы между полами, неизбежно ограничивающие нарциссическое удовлетворение от интимности – страстное стремление к полному слиянию объекта любви с эдиповыми и доэдиповыми элементами, которое никогда не может осуществиться (Кернберг, 2000б).

Х. Кохут (2003) большую роль, чем инстинктам и конфликтам, отводит особенностям развития Я, особенно тому, как они соотносятся с задержками развития и недостатком эмпатии в соответствующей фазе. Он уделяет сопротивлению, защите и конфликтам меньше внимания по сравнению с нарушениями развития, которые оставляют стойкий отпечаток на образе Я и самооценке. Наиболее важными нарушениями являются недостаток эмпатии и подражания, из?за чего у ребенка формируется пониженная самооценка.

Р. Норвуд (2002) выделяет в происхождении любовной аддикции следующие факторы. Ребенок рос в дисфункциональной семье, где его эмоциональные потребности не встречали отклика. Получив в детстве мало заботы, зависимая женщина пытается компенсировать эту неудовлетворенную потребность, становясь нянькой для своих партнеров, особенно для тех мужчин, которые кажутся ей ущербными. Поскольку ей не удалось изменить своих родителей таким образом, чтобы они давали ей любовь и ласку, она пытается изменить мужчину, похожего на ее родителя, отдавая ему свою любовь. Привыкнув к недостатку к любви в близких отношениях, такая женщина готова ждать, надеяться и еще усерднее стараться угодить мужчине. Ее самооценка находится на критически низком уровне, она считает, что должна заслужить право наслаждаться жизнью. Девочкой она не чувствовала себя защищенной и поэтому испытывает острую потребность защищать и контролировать своего мужчину, выдавая это за желание быть полезной. Тяга к людям, отягощенным проблемами и вступление в сложные, эмоционально болезненные отношения помогает ей уходить от ответственности за свою собственную жизнь. Волнение, сопровождающее неустойчивые отношения, может использоваться для предотвращения приступов депрессии, к которой склонны такие женщины. Критическое снижение самооценки, нередко усугубленное пищевой зависимостью или алкоголизмом, нуждается в лекарстве, которым становится влюбленность с сопровождающей ее эйфорией. Когда эйфория проходит, нарастает боль от патологической, «безумной» любви с ее крайностями. ПАВ и сладости притупляют эту боль, лишая женщину мотивации, необходимой для разрыва отношений. Крах любовного романа надолго толкает ее в объятия «старых друзей» – пищевой или химической зависимости, вещизма или трудоголизма; так создается порочный круг.

Дж. МакДугалл (1999) анализирует примитивные защитные механизмы, используемые любовными аддиктами. Объект любви воспринимается как отстраненный и потому способный фрустрировать и обижать так же, как это делала мать. Поскольку идентификация с внутренней матерью слишком слаба для нарциссической компенсации, появляется отношение к избраннику как к переходному объекту, которым можно манипулировать. В результате происходит амбивалентное расщепление чувств к любимому человеку, ведущее к непереносимому эмоциональному напряжению. Ненасытные попытки ослабить напряжение с помощью сексуальных эксцессов замыкают порочный круг.

? В любви как в медицине: плохонький врач втрое любезнее.

Винцетий Стысь