Заблудившийся в изВИЛЛИнах мозга
Заблудившийся в изВИЛЛИнах мозга
Этот человек родился дважды: в 1962 году в Москве и в 1985-м в Афганистане, когда чудом уцелел после разрыва мины. Феноменальная память позволила ему изучить множество вещей, включая астрофизику и энтомологию, вирусологию и фрактальную стереометрию, но самое главное и любимое – языки. 103 языка он знает так, как дай нам Бог знать родной. Армейские спецорганы сочли полиглота агентом шести иностранных разведок, из-за чего ему пришлось «выполнять интернациональный долг» в горах Афгана. Удачливый художник, поэт и музыкант, он изобретает новые литературно-художественные жанры, устраивает выставки, печатается в журналах, на его мистерии собирается «вся Москва». После пережитой клинической смерти ему открылся канал доступа в иные миры, откуда он черпает информацию поистине невероятную. В том числе новые языки, среди них умолкшие, носители которых покинули Землю.
– Вилли, научите, как стать полиглотом.
– У меня это началось с интереса к букашкам. Мое раннее детство прошло в поселке Люблино-Дачное, где порхало неисчислимое количество жучков и бабочек. К пяти годам мне потребовались основательные познания в энтомологии, причем названия насекомых следовало знать как по-русски, так и на латыни. Так на всю мою жизнь вперед биология и лингвистика закрутились в двойную спираль.
Ко всему влекло любопытство. Потом были геология, минералогия, кристаллография, палеонтология, спелеология увлекла настолько, что стал профессиональным инструктором. Астрофизика и прикладная математика притянули за собой фрактальную стереометрию. Энтомология привела в Ветеринарную академию, окончив которую, я стал сначала ветеринарным врачом, потом доквалифицировался до вирусолога – сейчас работаю научным сотрудником в Институте вирусологии имени Ивановского. В армии пришлось освоить хирургию и психиатрию. В сожженном доме под Гератом я нашел двухтомник по акупунктуре, написанный на языке синдхи – распространенном в Пакистане языке, который использует как арабицу, так и индийскую письменность деванагари. По просьбе начмеда, взялся за перевод. Чтобы во всем этом разобраться, пришлось выучить синдхи.
– Ничего себе просьба! Да для большинства читающих этот текст с одним-единственным английским или немецким хотя бы на троечку договориться – уже проблема. Наверное, все же у вас особое устройство памяти.
– Действительно, незнакомые слова, фразы и особенности произношения мне удается запоминать с первого раза. Как-то в армии познакомился с аварцем, попросил его сказать что-нибудь на родном языке. Тут же за ним повторил – он ахнул: ты говоришь без акцента, так не бывает!
Но, знаете, школьная метода преподавания языков любого превратит в тупицу. В девятый класс меня перевели с трудом: не давался английский. А уже став солдатом-срочником, я говорил на шести языках.
– Почему вдруг такой интеллектуал оказался солдатом?
– В ветеринарной академии нет военной кафедры. Меня призвали через два дня после выпускного вечера. Мог, конечно, откосить, даже было конкретное предложение. Но я и слушать не хотел. Рассуждал, как тогда было принято: без армии что за мужчина! Если сейчас исхитрюсь, как потом буду людям в глаза смотреть? Так и очутился в туркменском городе Байрамали. Поначалу прекрасно устроился в секретной части штаба: сидел в комфортном кабинете с кондиционером. Но «добрые» люди подставили: доложили в особый отдел, что владею шестью языками. Вывод сделали быстро: шпионишь на шесть стран. В логике дознавателям не откажешь – невозможно знать столько языков, иначе как после тайных спецкурсов по подрывной антисоветской работе. Хорошо еще, не признался, что знаю латынь и старославянский. А то бы навесили шпионаж в пользу императора Нерона и Ярослава Мудрого.
– В Герате наша передвижная санчасть угодила под «чемодан» – так у нас называли мощную осколочную пакистанскую мину. Погиб весь взвод. По какому-то недоразумению, уцелел один я. Меня присыпало осколками разрушенной саманной стены и останками моих товарищей. Я пролежал без сознания, как потом выяснилось, полчаса. Моя контузия сопровождалась полетом «на ту сторону». Там безумно красиво, не хотелось возвращаться. Меня вытолкнули назад мои разорванные на куски друзья-однополчане.
– Вы подтверждаете закономерность: экстраординарные способности открываются у людей, переживших клиническую смерть. Интересно, вы можете подтвердить записанные доктором Раймондом Моуди свидетельства вернувшихся ОТТУДА?
– Сразу скажу, никаких светоносных тоннелей и ангелов я не видел. Но такие пейзажи и краски, что были там, на земле не встретишь. Я их запомнил и иногда воспроизвожу в своих фотокомпозициях.
– Контузия вывела вас на новый уровень творческих возможностей?
– Как врач и скептик я не испытывал иллюзий в познании: понимал, что поражение левой височной доли мозга, ведающей знаковыми структурами, чревато серьезными последствиями. Боялся психопатологии, тем более что ОТТУДА начали приходить «посылочки». Но, к счастью, патология выразилась во вполне невинных подарках, приходящих, как говорят американцы, «из синевы».
После второго рождения в Герате я получил целую пригоршню языков. Часть из них неизвестна специалистам Института стран Азии и Африки. Например, язык кьялиуш – народа, живущего в предгорьях Гиндукуша в окружении тюрко-, ирано-, индо– и китаеязычных народов. Кьялиуш – белая ворона среди соседей. Это голубоглазые, русоволосые люди с шаманским верованием и мифологией, непохожей ни на какую другую. Они убеждены, что предки людей прибыли на Землю с трех зеленых уничтоживших друг друга звезд. Это напоминает предания айнов – другого изолированного народа, живущего в Японии, но не имеющего с японцами ничего общего. Айны считают, что наши предки прилетели с пяти далеких звезд.
– Как тут не вспомнить полудиких догонов с их странным знанием устройства Сириуса как тройной звезды!
– Более того, догоны рисуют Сириус как систему четырех звезд, а современные астрономы четвертую звезду пока не могут разглядеть даже в самые мощные телескопы.
– Что-то про четвертую я не читал.
– Ну, вы ведь не изучали хтачингу – язык догонов. Четыре Сириуса изобразил перед своей странной кончиной Эжен Гарнье – бельгийский авантюрист, этнограф, проникший в 1932 году в священную пещеру догонов. Как и его предшественники-европейцы, после посещения пещеры он уже не мог жить. Хотя на теле всех погибших в пещере нет никаких признаков насилия и при вскрытии ничего не обнаружено, кроме кровоизлияния в мозг. Говорить Эжен Гарнье уже не мог, но успел что-то нарисовать. Его предсмертный рисунок сдали в архив бельгийского этнографического общества. И лишь в 1985 году достали в связи с обострившимся интересом к Сириусу. Там и показана система четырех звезд. Более того, теперь не вызывает сомнений, что этот рисунок изображает снятый со звездолета пульт с характерной аппаратурой, экранами, шкалами приборов, антеннами… Сами догоны, кстати, никого не убивают – это противоречит их мифологии. Убивает что-то внутри пещеры, хотя сами догоны спокойно в нее входят и выходят неповрежденными.
– Правильно ли я вас понял: до контузии вы сознательно изучали языки, а после случившегося с вами знания стали приходить ОТТУДА в готовом виде?
– Я и сейчас с удовольствием изучаю языки, общаясь с их носителями. Но, помимо этого, нередко получаю «подарки». Американские друзья объяснили мне это явление английским словом «ченнелинг» – от «ченнел»: канал. Открыт некий канал из ноосферы, по которому поступает информация в свернутом виде.
– По-другому, мне кажется, знание 98 языков просто не объяснить – всей жизни на это не хватит.
– Конечно, тем более что многие носители информации покинули наш мир, поэтому привычного, естественного общения с ними просто не может быть.
Ну, представьте, как бы я мог общаться с ирокезами – истребленным племенем североамериканских индейцев. А ведь это именно на их языке именуется американский штат Массачусетс, но смысла этого слова никто не знает. Массачусетс – ложбина, где ветер согнал нас в единый народ.
С того же языка следует переводить название острова Манхэттен. Прежде ирокезы назвали его Шуанашкинек – буквально: зеркало, в которое мы смотримся, чтобы увидеть предков. Океан, как видно, считался загробным миром. На острове было индейское святилище, где устраивали ежегодные шаманские совещания вокруг костра. Когда голландцы в 1626 году основали Новый Амстердам, будущий Нью-Йорк, они арендовали у индейцев это место сроком на десять лет. По истечении срока индейцы приплыли и увидели мощный частокол. Попытались напомнить об истечении срока аренды, но бледнолицые сказали, что губернатор сменился, и прошлые договоренности не имеют силы. Индейцы пробовали взять острог штурмом, но им ответили мушкетной и артиллерийской стрельбой, противостоять которой они в то время не могли. Тогда на другом берегу нынешнего пролива Ист-Ривер, называвшегося тогда Куахати – Путь рыбьего пастуха, собрался племенной совет и постановил: отныне это место будет называться не Шуанашкенек, а Манхэттен – Место, где нас обманули.
– Какая поразительная символика: ведь именно здесь печатаются доллары, весь мир превратившие в индейцев!
– Семантика – великая сила. Как назовешь, так и будет.
Почему большинству не удается выучить языки? Потому что начинают с фраз типа «Мама мыла раму». У меня есть ироническая притча: «Вначале было мыло, и мыло было у мамы, и мама мыла раму». Понимаете, язык не самоцель, а инструмент, который натачивается, когда вы стремитесь решать серьезные задачи.
– Легко ли даются вам новые знания?
– Представьте себе горе-спелеолога, который заблудился в пещерных лабиринтах и, стремясь выбраться наружу, прикрепился к своду и начал долбить свой собственный выход. Вот так и я заблудился в извилинах, точнее, в изВИЛЛИнах своего мозга. Таков по ощущениям ченнелинг.
Зато я имею возможность записывать не только слова, алфавиты, пиктограммы, которых никто не видел, но и мифологию народов, о которых порой никто не слышал, народов, очень давно населявших Землю, да и не обязательно Землю. Консультирующие меня лингвисты и этнографы порой теряются, встречая в больших текстах лишь отдельные знакомые слова. Как им реагировать, когда я представляю тексты и переводы, например, с языка шайенов (индейцев, живших на территории штата Вайоминг), племени суэрма, жившего в районе Эфиопии и Сомали; народа насидоньба с Юго-Востока Китая, но не имеющего к китайцам никакого отношения, единственного, кстати, сегодня в мире народа, пользующегося для письменности пиктограммами; племени кьярдилд, живущего на двух островах у северного побережья Австралии, в котором уцелели только 200 носителей языка…
– Как относятся специалисты к тем лингвистическим и историческим находкам, которые благодаря открытому для вас каналу обогащают мировую культуру?
– Разве вы не знаете, как обычно профессионалы относятся к дилетантам, мешающим им жить? Встречались «эксперты» – вполне уважаемые сотрудники солидных институтов, которые после долгих разговоров со мной, подробного знакомства с тем, что я делаю, просили: Вилли, давайте договоримся о том, что вас нет. Нельзя более откровенно расписаться в собственной профессиональной импотенции.
– Языки, как вы заметили, не самоцель. Вместе с языками вы получаете ценнейшую историческую информацию, наверняка меняются представления не только о прошлом, но и о нынешнем устройстве бытия.
– Те знания, что приходят ко мне, отучили бояться смерти. Я теперь точно знаю, что это не конец, но переход в иную форму бытия.
В 1993 году ушел из земной жизни мой отец Роберт Иванович. Он всю жизнь прослужил в армии, был подполковником, сотрудником Института космических исследований, специалистом по бортовому оборудованию. Его жизнь сложилась так, что кондовые марксистские взгляды не позволяли ему задуматься о бессмертии. Какие удивительные депеши он присылает мне после смерти, какое радостное недоумение в них звучит.
– Но как удостовериться, что это не ваши фантазии, вызванные, скажем, вашей тоской по отцу?
– Проще некуда. Матушка, слава богу, жива. Я пересказываю ей послания отца. Кому как не ей знать его характерные словечки. Порой она подтверждает сообщенные отцом факты, происходившие до моего рождения. Никак иначе я просто не мог о них узнать.
Отец поставляет мне ментальное топливо, знакомит с теми, кто живет ТАМ. Среди них много представителей исчезнувших народов, они-то и обучают меня умолкшим языкам, не все из которых найдешь в лингвистическом справочнике. Понимаете, при таком информационном контакте больше не остается никаких белых пятен в истории.
Удается узнать много забытых апокрифов, как ветхо-, так и новозаветных. У меня была возможность поработать в некоторых уникальных зарубежных книгохранилищах: библиотеке Вавельского замка в Кракове, библиотеке Рудольфа II в пражских Градчанах, в шведской Упсале, в бернардинской коллегии во Львове. Это своего рода спецхраны. Переснимать или переписывать тексты мне не позволяли, поэтому я «фотографировал» их глазами. Так и запомнил наизусть на языках оригиналов – на сирийском эстранджело, греческом койне, арамейском, хетто-хурритском, самарийском, набатейском, урартском больше 200 апокрифов, не переведенных на современный язык. Лишь два из них я успел перевести, один назвал «Второковчежьем» (Ноевых ковчегов было, оказывается, два), другой – «Евангелием от Малха».
– Как убедиться в их подлинности?
– Такие свидетельства подделать невозможно: и фразеологические обороты, и логика мышления убеждают. Я почувствовал присущую языкам и времени идеоматику, чужеродность сразу бы ощущалась.
Вот ведь парадокс: работы в Институте вирусологии совсем мало, редкая радость, когда случается поставить эксперимент, поэтому основная специальность превратилась в хобби, зато хобби стало основной специальностью.
– Да под вас нужен отдельный многопрофильный институт!
– Спасибо, что хотя бы не считают больше 98-кратным шпионом. А способов реализации я нахожу немало.
– Скажите, Вилли, а сам-то вы не пришелец из другого мира?
– Переводя на медицинский язык, вы интересуетесь, не страдаю ли я синдромом Кандинского-Клерамбо – бредом мессианства. Уверяю вас: нет. Я, как и многие другие, всего лишь делаю то, что у меня лучше получается.
С годами я стал осознавать иноязычные тексты как лекарство, гармонизирующее особые ниши сознания. Как мы можем не знать химических формул целебных препаратов, но спасаться благодаря им от тяжелых недугов, так и тексты на неведомых языках способны врачевать самым необъяснимым образом.
Вилли пробовал читать свои многоязыкие сочинения друзьям, знакомым. И вдруг оказывалось: у одного снимается обострение хронической болезни, у другого смягчается депрессия. Интуитивно (как и все, что он делает) полиглот стал составлять «лингвококтейли» для своих пациентов.
Ну, например, такой:
– За основу беру по 50 граммов далеких друг от друга шведского и суахили, разбавляю их в 100 граммах испанского, а в качестве тонкой приправы добавляю по чуть-чуть изолированных языков айнов (живущего на японских островах коренного племени) и юкагиров (вымирающего народа Восточной Сибири).
Задача лингвотерапии, как теперь уже, после первых достигнутых успехов считает изобретатель, снять неосознаваемые нейропсихические интоксикации, в которых повинны остаточные фрагменты давно пережитых драматических ситуаций.
Первый случай реальной практической помощи тяжелому больному произошел в 1998 году. Тогда Вилли, накопивший изрядный опыт ротного полевого врача, делал акупрессуру (массажи с надавливаниями на биологически активные точки) пожилому пациенту с опухолью предстательной железы. Терять, как говорится, было нечего, и даже мало-мальское улучшение состояния представлялось маленьким достижением.
– Чтобы повысить угнетенный психоиммунный статус больного, да и самому отвлечься от грустного, я предложил во время процедур почитать собственные стихи. Тот отреагировал кисло: ну, не любитель он поэзии. А если на незнакомых языках? Давайте попробуем, почти нехотя согласился пациент. Читая свои комбинированные композиции на языках далеких языковых групп, я заметил, что работать становилось легче – словно органы больного стали как-то откликаться на непонятные фразы. Настроение слушателя непонятно почему стал повышаться. А со временем больной, словно включившись в игру, стал надсмехаться над своей опухолью, угрожать ей. Я расспрашивал, какие стихи (языки) воспринимаются лучше, что взбадривает. В соответствии с ответами менял пропорции в своих композициях. И постепенно составил такую «языковую микстуру», что состояние больного заметно улучшилось, и опухоль перестала расти. Превысив предсказанные онкологами сроки жизни, понял, что экспериментировал не зря. Трагическая развязка так и не наступила. Однако излечившийся человек по сей день живет в Дубне и, несмотря на преклонный возраст, активно работает на подсобном участке.
Языковой продукт стал мощным исцеляющим средством. Вилли убежден, что ничего он не изобрел, но интуитивно вышел на давнюю, оставшуюся лишь в смутных обрывках традицию обрядового исцеления. Мало кто сегодня отчетливо объяснит, чем были в античную эпоху элевсинские мистерии, проводившиеся каждые пять лет в честь богини плодородия Деметры и ее дочери Персефоны, ежегодно похищаемой богом подземного царства Аидом. Ну, праздник плодородия, ну, торжество жизни над смертью. А говоря на современном жаргоне, этакая тусовка крито-микенского общества. На остров Крит приплывали представители разных средиземноморских народов. В течение нескольких дней их объединяли ритуальные танцы, песнопения, молитвы и игрища, проводившиеся на многочисленных языках. Никаких толмачей не было – взаимопонимание устанавливалось в процессе совместных действий. Люди объяснялись на языке танцев. Далеким отзвуком тех мистерий осталась испанская фламенка, все позы которой – речевые фрагменты. Рыцарские лангедокские танцы также содержали от 100 до 250 морфем.
Эффектом совместного многоязыкого фестиваля был «антивавилон» – не разделение языков, а их согласованное смешение. Совместное принесение в жертву животных – отнюдь не дань мракобесию, как порой трактуют неведомый ритуал потерявшие смысловую нить потомки. Передавая из рук в руки покорную овечку, люди оставляли в ее шерсти свои комплексы и недуги.
В Новой Каледонии до сих пор проводятся соревнования на каноэ полинезийских народов, многие из которых изолированы, а их языки обречены на вымирание. Общение без переводчиков с соседями не поможет сохранить язык, но спасает самих людей от заброшенности и этнического одиночества.
Однажды Мельников помог супружеской паре, три года безуспешно пытавшейся стать родителями. Отчаявшись скрепить брачный союз рождением младенца, эти супруги готовы были на любые, самые невероятные эксперименты. Прослышав об «инопланетной» терапии Мельникова, они, не раздумывая, записались в подопытные. Лингвопоэзия полиглота завораживала необъяснимым очарованием. В этом их интересе целитель видел первый обнадеживающий удар по той бетонной стене, которая изолировала их от всех методов помощи. Три месяца один-два раза в неделю приходили они к Вилли, пробуя на себе различные «лингвококтейли» во всевозможных дозировках. Улучшалось настроение угнетенных своей затянувшейся неудачей супругов, и это казалось единственной удачей. Пока вдруг не произошло зачатие. Сейчас дочке уже пять лет.
Что происходит в организме людей, принимающих странное иноязычное снадобье? Этого пока никто не знает. Лишь скромная гипотеза самого Вилли Мельникова позволяет ему предполагать некий синергетический механизм воздействия на психику и сознание пациентов. Синергетический – значит, совместный и взаимно усиливающий. Так в эмпирических схемах лечения действие таблеток, которые глотают, усиливается инъекциями другого препарата и проникающей силой третьего, накладываемого в виде компрессов. Даже толковый врач редко когда может объяснить механизм этого совместного действия препаратов, но схема, когда-то найденная ощупью первопроходцев, бережно передается от одного поколения врачей другому.
Нечто подобное, считает Вилли, происходит при взаимном ментальном действии разноязыких текстов. Язык – это живая структура, подобная, по словам Юрия Лотмана, всей культуре в целом или искусственному интеллекту. А живое имеет труднообъяснимую способность исцелять живое. Так нередко теплые руки целителя, прикладываемые к телу пациента, избавляют его от хворей. А языковые фрагменты подобным образом что-то проделывают с сознанием людей. Любой иероглиф, любая пиктограмма, сами по себе непонятные, могут вступать в загадочные связи с сознанием, которое в своих неисследованных тайниках хранит неизвестно что – может, эти же иероглифы и пиктограммы. Резонансные взаимодействия неузнанных знаковых структур могут быть теми лучами жизни, которых остро не хватает потерявшему равновесие организму.
Строго говоря, неважно, как – важно, каков результат. А он то и дело появляется и приводит к полиглоту все новых людей с последней надеждой на неведомое. Интуиция, позволившая вернувшемуся оттуда, откуда редко кто возвращается, осваивать вторую сотню языков, способна спасать жизни. И раз Вилли Мельников это уже знает, он не может одиноко замкнуться в своем замке уникальных возможностей. Богатый жаждет отдавать – это такой же закон познания, как то, что любой следующий язык дается легче предыдущего.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.